Изгнанники Эвитана. Дилогия

– Не вам рассуждать о его уме. И я его не убивала...
– Не будь ее голос сам по себе столь усталым - следовало бы его таким сделать.
– Это - дело рук моих мачехи и брата. Совместное.

Не исключено, что старый пень... то есть истинный рыцарь и столп благородства Ральф Тенмар не упустит столь соблазнительный случай отомстить нарушившей клятву Карлотте. А какой удар сильнее обвинения ее сына в отцеубийстве?

Это было бы хорошо. Слишком, чтобы такая авантюра удалась. А жаль...

Ирия - ужасная дочь... Но чувство вины перед матерью не возникло. Карлотта тоже пожертвовала. Невинно осужденной - ради преступника. Как раньше принесли в жертву Эйду - "во имя блага семьи".

Так что будет просто великолепно, если теперь справедливость восторжествует. Вот только вряд ли - на то она и справедливость. И старый хрыч тоже вряд ли заглотит столь вкусную наживку. На то он и старый, на то и прожженный.

– Это - правда?
– прищурился вышеозначенный хрыч. Очевидно, переваривая выгоду от столь интересной новости...

Хорошо бы!

– Клянусь Творцом, - вздохнула Ирия.

– Поклянись своей любовью к моему сыну.

Приехали! Поверил-таки. Вот только как теперь быть? Можно клясться тем, во что не веришь, доказывая ложь. А вот ложью, отстаивая правду...

– Клянусь всем, что для меня дорого. Клянусь памятью вашего сына!

– Подойди сюда... графиня. Сядь!
– старик указал на обитую синим сукном скамеечку у своих закутанных ног.

Вблизи это одеяло - тёмно-бордовое. Как засохшая кровь.

Ну что хрычу еще надо? Оставит он Ирию в живых или нет?

Вблизи его лицо - еще страшнее. Изборожденное морщинами и бесчисленными красными жилками.

Склоняется.

Когтистая птичья лапа цепко стиснула подбородок гостьи:

– Страшись, если лжешь!

Ощущение, что шипящий голос исходит не из почти безгубого старческого рта. Из самих угольно-черных глаз с почти алыми белками. Горящих больным лихорадочным огнем.

В молодости эти глаза наверняка были красивы. А доживший до старости Анри стал бы копией этого дряхлого злобного коршуна?

А сама Ирия - чьей? Карлотты?

Возможно, смерть в юности - не самое страшное зло. Но прежде времени в Бездну всё равно - неохота.

– Я не лгу.

Ни единым словом. Анри был Ирии дорог.

Был. И есть.

Она вздрогнула, встряхнула головой, смахивая слезу и отгоняя ее верных, неразлучных сестер... Еще бы удалось разжать и невидимый ледяной кулак, стиснувший сердце! А заодно - тоже ледяные, но вполне живые жесткие пальцы, острыми клещами впившиеся в подбородок. Ладно хоть не в горло!

– Боишься?!

– Нет, - честно ответила девушка, в упор глядя в уставшие ненавидеть глаза.

Чужой старик, вцепившийся тебе в челюсть, не страшнее любимого человека, подписавшего твой смертный приговор. Ничуть не страшнее. Вот если мерзавцу еще что в голову придет...

Но герцог-коршун уже разжал хватку:

– Налей вина.

Ирия бросила на него малость ошалевший взгляд. Лицо еще ощущает следы его пальцев. Не исключено, что завтра проявится синяк.

Ну и змеи с ним! У Эйды когда-то синяки не только на лице были... А сама Ирия в детстве вечно ходила в царапинах - и ничего.

– Налей вина... графиня!
– чуть раздраженно повторил старик. Махнув рукой куда-то в сторону наглухо задрапированного окна.

А, вот - трехногий столик рядом с портьерой. Шедевр работы очередного сверхталантливого мастера веков ушедших.

Столешница сливается с полутьмой комнаты. Смутно темнеет бордовый графин. Под цвет стариковского одеяла.

– И себе, - добавил Ральф Тенмар.

Жидкость цвета очень темного рубина наполняет высокий прозрачный бокал. Один из пяти, выстроенных в ряд на лакированном столике. Издали их не видать - как и батальную сцену на подносе. Только совсем вблизи.

Разглядишь тут что лишний раз - если старик свечи экономит.

И гардину на окне вряд ли отодвинут до весны, а жаль! Там, наверное, сейчас ясная и звездная зимняя ночь. Или зимний вечер, или утро.

Темнеет зимой рано, а рассветает поздно. Ирия с этой болезнью совсем запуталась со сменой дня и ночи.

Если она выживет сегодня - настежь распахнет в комнате все рамы. Если, конечно комнату гостье еще оставят...

Распахнет - и увидит яркую луну и россыпь мерцающих звёзд!

А пока есть лишь чужой полумрак чужих апартаментов чужого замка... Хотя какой теперь считать своим?

Полумрак - и живой сгусток ненависти и злобы. С коим нужно пить горьковатое вино. И говорить. Даже если совсем не хочешь. Ни того, ни другого.

Догорают тусклые свечи, тоскливо колотит в ставни одинокий ветер. Молчит старый герцог, вот-вот опустеет изящный бокал. И закончится время.

А в одной из галерей высокомерно усмехается со стены молодой, аристократично прекрасный двойник Ральфа Тенмара. Нестареющий.

– Тебе нравится вкус этого вина?

Яд там, что ли? Ну и пусть.

Ирия отхлебнула глоток побольше. Поморщилась. Усмехнулась.

– Он - непривычен.

– Я спросил не об этом.

– Бывало и хуже.

Лучше яд в вине, чем в словах и деяниях родных. Бывших и настоящих.

– Оно настояно на полыни. После него кажется сладким любое другое. А когда привыкнешь к нему - никакого другого уже не захочешь. Ты можешь остаться в моем замке. Тебя будут называть Ирэн Вегрэ, моей племянницей. Катрин позаботится о тебе. Иди.

Глава пятая.

Начало Месяца Рождения Зимы.

Эвитан, Лиар.

1

Известие, что его хочет видеть родная маменька, лорду Тарренту привез монах-леонардит.

Первым порывом стало - отказать. В конце концов, Леон ничем ей не обязан и ничего не должен. А навредить ему она не в силах! И не будет в силах уже никогда.

– Сестра Валентина настаивает на вашем визите, - повторил монах, пристально глядя в глаза лорду.