Измена вопреки

— Просто я люблю тебя, — шёпотом ответил Матвей и протянул ко мне руку. — Я не хочу с тобой расставаться, как-то менять или заставлять страдать…

— Но я уже страдаю! Понимаешь? — слёзы брызнули из глаз, и я зажала пальцами переносицу, чтобы успокоиться. Выдохнула.

— И мне нет прощения. Это только я виноват…

— То есть тебе нормально просто приехать и сделать вид, как будто ничего не было? — я обнимаю себя и начинаю ходить вдоль дивана. Матвей опирается локтями в колени.

— Нет мне ненормально, — тяжко выдыхает Матвей. — Мне охренеть как ненормально. Настолько, что я не могу спать, есть, дышать без тебя.

Я стала грызть ногти. Искоса глядела на Матвея, не зная, что ему сказать.

Мне было больно. Я хотела плакать и кричать. Я не знала, смогу ли вообще когда-нибудь посмотреть на мужа прежними глазами. Сейчас передо мной был предатель.

— Мне ты не нужен. Мне не нужны твои извинения просто потому, что я не прощу. Такое не прощают…

Я села на колени перед Матвеем.

— У нас же всё было. Как ты мог? Неужели это стоило того. У нас всё было, Матвей. Я никогда не пилила тебя, не просила сверх меры, не доставала. Мы за эти годы построили чудесную семью. И как ты мог так легко всё это променять…

Мой голос дрожал и вибрировал. Я просто говорила, что все эти дни сама себе думала.

— Я не делал этого. Я могу поклясться! Я могу полиграф пройти! Я не делал этого! — Матвей закричал так громко, что по пустому дому прошлось эхо. Муж сдавил мои запястья и всмотрелся в глаза.

— Но она беременна… — напомнила я.

— Это не мой ребёнок. Как только наступит время, она сделает тест днк. И там будет понятно, что это не мой ребёнок! — остро, холодно бросил Матвей.

— И до этого ты мне предлагаешь делать вид, словно ничего не произошло?

Я сама не верю, что произношу эту блажь всерьёз. Я просто не понимаю, как до Матвея не доходит, что дело не только в беременности, но ещё и в том, что измена — это измена.

— Нет. Я просто пытаюсь сделать так, чтобы ты никак не пострадала…

— А дальше, что будет Матвей? — страшась, задаю вопрос. — Что, если ребёнок все же твой?

Видимо, эта идея даже не приходила Матвею в голову, потому что он замирает и смотрит на меня ледяным взглядом, словно препарируя.

— Ничего не будет. Я отберу ребёнка или буду помогать материально. Но между мной и тобой ничего не изменится… — холодно, словно вбивая в меня по гвоздю, чеканит муж и меня накрывает.

— Нет, Матвей! Ничего не сможет быть как прежде. Я не буду с тобой и твоим нагулянным ребёнком. Я не собираюсь жить и знать, что где-то там муж оставил своего сына и сможет поступить так ещё раз! — я подскочила и отошла от Матвея, безопасное расстояние, чтобы не начать лупить по аристократичному лицу.

— Такого не будет, — от холода голоса всё индевеет. Матвей встаёт. Приближается медленно, словно пробуя на крепость мои нервы. Он подходит близко и цепляет пальцами мой подбородок. — Я никогда не оставлю тебя. Ты моё солнце. Мой воздух. Смысл мой. И я не оставлю тебя…

Мои губы подрагивают, и мне кажется, я вот-вот зайдусь слезами и криком. Но я терпеливо жду продолжение.

— А если ты не перестанешь упрямиться, Ксюш, я сделаю всё возможное, чтобы ты была со мной.

Я бью Матвея по руке и отшатываюсь.

— Свяжешь и утащишь меня? Посадишь под арест? Что?

Голос вибрирует от крика, я перехватываю горло, потому что оно саднит.

— Ксюша, — тихо, но от этого ещё более жутко, говорит Матвей. — Не заставляй меня идти на крайние меры. Разве ты не понимаешь, что зависима от меня. Разве ты не понимаешь, что как только мне надоест игра в догонялки, я просто заблокирую твои карты. Это будет вынужденная мера, да. Но ты пойми, если через месяц мы не заберём заявление из загса, я буду вынужден надавить на тебя деньгами.

До меня медленно доходит, что Матвей мне угрожает, и со злости, с психа, от обиды я кричу на весь дом:

— Да чтоб ты сдох!

Глава 19

Я орала так, что охрипла. Из цензурного в моих криках было только одно слово: «Сдох».

Меня била крупная дрожь, а по лицу стекали злые слёзы. Я хотела, чтобы Матвей понял наконец, что все происходящее сравнимо со смертью. Я умерла в тот момент, когда услышала слова его любовницы. Я подыхала сейчас, когда не увидела двух полосок.

Я труп.

Который продолжает существовать, реагировать на раздражители, такие как палочка, которой тыкали в глаз. Не более.

А Матвей…

Он сжимал кулаки. Он держался до последнего моего крика, который прозвучал осипшим эхо.

Глаза подернулись дымкой слез.

Не мои.

— Я. Тебя. Услышал.

Обрывки слов ещё звенели у меня в ушах. Но звуки удаляющихся шагов не могли перекрыть холодный, полный решительности голос Матвея.

Я сползла по стенке на пол и обхватила себя руками. Истерика раскатывалась волной по телу. Я приоткрывала пот, выдыхала и не могла проронить ни звука. А с улицы раздался визг шин.

Меня не отпускало. Меня накрывало все сильнее и сильнее. Меня ломало и выворачивало наизнанку.

Мне было больно. Хотя мертвецам не присуща боль.

Я сидела на полу и цеплялась пальцами за гладкий ламинат, у которого со временем появились вздутые бугорки на стыках. Об них я обламывала ногти. Чтобы следом упасть лицом в пол и поджать под себя ноги. Обхватить их руками. Стянуть все силы, которые оставались, лелея внутри себя пустоту, где никогда не окажется ребёнка.

* * *

Он.

«Чтоб ты сдох».

Эта фраза звучала набатом в голове, и я понял, что это реально лучшее, что могу сделать для Ксюши.

Таким как я не место в жизни.

Полный урод. Моральная гнида. Испаскудил все до чего дотянулся. Оттолкнул единственную, которая верила в меня всегда. Выжег в душе Ксюхи все самое лучшее. Оставил после себя дыру, которая не зарастёт никогда.

И правильно. Лучше сдохнуть.

Я ударил по газам, чтобы вылететь на трассу и нестись как сумасшедший по неровной дороге.