Измена. Игра на вылет
Шрифт:
Из гардеробной неожиданного выходит женщина. Строгая, подтянутая, в элегантной униформе.
– Вы уже приняли душ? Думала, успею уйти. Простите, что потревожила вас, – она останавливается, увидев меня, и мягко улыбается.
Я машинально поправляю халат, чувствуя себя неловко в этом внезапном «разоблачённом» виде.
– Нет, что вы… Вы меня не потревожили.
– Пакеты с вещами для вас, – она кивает в сторону кресла. – Только я пока не успела разложить. Рано ещё, думала, вы спите.
Я смотрю то на них, потом снова на неё.
– Но… откуда?
– Доставили в шесть утра, до вашего
– Для меня? – переспрашиваю. Она кивает. – А, ясно… Спасибо.
Она без лишних слов, и так же бесшумно, как появилась, теперь исчезает за дверью.
Подхожу к пакетам, развязываю шёлковые ленты. Внутри чего только нет. И это всё, чтобы выглядеть красиво.
Деловой костюм, юбка, жакет, блузка с тончайшим кружевом по воротнику. Рядом с деловыми вещами домашний комплект: мягкий кардиган, шёлковые брюки.
И нижнее бельё даже есть. Теряюсь.
Понимаю, что это всё было от Воронова.
Медленно опускаюсь в кресло, сжимая в руках шёлковую блузку.
Удивляюсь мысли, что он всё мог из этого выбирать сам для меня.
Никогда в жизни моего почти бывшего мужа не интересовали такие вещи, как моя одежда. Ему было, по сути, всё равно, как я одета.
А здесь… Кто-то позаботился о том, чтобы у меня было всё — от одежды на работу до того, в чём можно ходить дома.
Позвонив на пост, поговорив с дежурным врачом, я, удостоверившись, что с мамой всё в порядке, спускаюсь в гостиную.
А там слышу, как Александр и Лиза над чем-то весело смеются.
Она рассказывает ему какую-то детскую шутку, а он хохочет.
Ловлю себя на мысли, что я всё чаще вижу Воронова… другим. И этот Воронов всё сильнее западает в мою душу, и заставляет сердце биться рядом с ним, иначе, нежели как было раньше.
– Марта! – улыбается, заметив меня. – А мы вас ждём! – кивает на внучку.
Девочка здоровается со мной и замолкает.
– Ну чего ты? Рассказывай дальше!
– Я, наверное, деда, пойду? – несмело. – У тебя с Мартой… дела?
– Просто тётей Мартой, – догадываюсь, что она вспоминает моё отчество. – Не уходи, пожалуйста. А то я от любопытства умру, что же ты такого интересного рассказывала своему дедушке, отчего он так громко смеялся? – подмигиваю ей.
Честно говоря, когда говорю слово «дедушка» стараюсь не смотреть на Воронова. Потому что в моей голове ему до дедушки ещё очень далеко.
Девочка кивает и начинает рассказывать что-то истории из жизни своего друга по соседству.
Нам неожиданно весело эти полчаса, пока мы завтракаем. И это веселье не наиграно. Оно какое-то искреннее и тёплое.
Давно я не была в такой обстановке, как сегодня. И даже несмотря на то, что у меня было сильное волнение из-за мамы, я всё равно постаралась расслабиться.
Пока мы болтаем, глаза Воронова постоянно скользят по мне. А у меня в голове крутятся его слова, сказанные вчера мне тихо, практически шёпотом: «Я хочу быть рядом с тобой… Всегда, когда тебе будет это нужно. Ты только позволь. Слышишь?»
Я думаю, он тоже вспоминал их.
Когда Лиза уезжает, мы остаёмся вдвоём.
– Как прошла ночь? – спрашивает участливо.
– Спасибо. Отлично.
– Спало хорошо? Приснился жених?
– Какой жених?
– Ну есть такое поверие, что, когда засыпаешь, надо сказать: на новом месте
приснись жених невесте.– А, – смеюсь. – Нет, не приснился. Наверное, это знак, что я уже больше не выйду замуж.
– Нет, – отрицательно крутит головой. – Это знак, что нужно как минимум ещё остаться здесь на несколько ночей, и тогда жених обязательно приснится! А чтобы место было новым, нужно просто поменять кровать. Ещё пару спален найдём. А надо, кровать новую купим, – подмигивает.
Улыбаюсь ему в ответ.
– Марта, ну а если серьёзно… – присаживается рядом, смотрит уже без улыбки, – у меня два предложения. Первое: предлагаю наконец-то перейти на ты. И второе, предлагаю остаться здесь, с нами.
– Хорошо.
– Отлично! – выдыхает, словно ему это было важно. – Выбирай любую комнату, какая понравится. Главное, помни, тебя это ни к чему обязывает. Не загоняй себя в границы, которые кроме тебя самой никому не нужны.
Не нахожусь, что ответить ему. Ведь он прав.
– Только я предупреждаю сразу: несмотря на то, что я пока не буду жить в своей квартире, для меня ничего не изменилось. У Лары осталось около недели жить в моём доме, а дальше… Он сядет, а куда она пойдёт? Сюда?
– Нет, сюда она не вернётся. А куда пойдёт – я не знаю, – вижу, как тяжело говорить это Воронову, хоть он и пытается скрыть.
– Вот и отлично. У меня есть план…
– Расскажешь? – я вижу, как он заинтересован.
– Нет, пока нет. Но твоей дочери и Белову будет несладко. Обещаю!
– Ох, всё больше и больше понимаю, что с тобой опасно ссориться, – смеётся и я улыбаюсь тоже. – Марта, наверное, у тебя за время, пока мы с тобой стали столь неразлучны, куча вопросов появилось ко мне? Если тебе интересна моя жизнь, я готов рассказать о ней.
– Да, есть парочку вопросов.
– Ну тогда… кофе и рассказ с подробным описанием моей биографии?
Снова киваю. Как я могу отказаться от такого предложения?
Мы с Александром устраиваемся в гостиной, Лиза уезжает на занятия, и Воронов начинает свой рассказ.
– Я вырос в семье, где были только бабушка и дедушка. Они были уже в возрасте, и я, как многие советские дети того времени рос как трава, – улыбается. – Как там: наступило первое июня, меня отправили гулять, а тридцать первого августа поймали, отмыли и отправили первого сентября учиться.
Тихо смеюсь.
– Но я не обижаюсь на них. Что они мне могли дать в таком возрасте, как их? Любви много давали, и, пожалуй, это главное. Конечно, без присмотра и тяжёлой отцовской руки я рос бандитом. Озорником. Лез во все драки, где видел несправедливость. Но так было до поры. Однажды в одной из драк нас разнял один мужик. Как выяснилось, он оказался тренером по греко-римской борьбе. Не знаю, что им двигало, но он стал мне практически отцом. Позднее он уже открыл свою компанию, но по-прежнему оставался моим личным тренером, заставлял меня ходить на тренировки, запрещал драться. Учил, так сказать, уму, и много разговаривал со мной о жизни. Благодаря ему я получил спортивный разряд, отличное техническое образование, смог обеспечить сытую и спокойную старость моим родным. Думаю, он видел во мне того, кого мечтал вырастить. У него был и родной сын, но тот яростно сопротивлялся всем предложениям отца, а я, напротив, впитывал словно губка.