Измена. Мне (не) нужен врач

Он поднимается, а я обиженно хныкаю и тянусь обратно.

И неожиданно возвращаюсь в чувство.

Мамочки. Что это было? Что я делаю-то? Кошмар… От стыда хочется срочно раствориться в воздухе, провалиться, улететь на другую планету, разделиться на белки, жиры и углеводы…

Закрываю лицо ладонями. Щёки пылают. Не могу ничего сообразить, я сошла с ума, наверное…Или просто опять влюбилась в него? Да, скорее всего, так и есть. Не как в детстве, конечно. Совсем немножко. Но от этого не легче.

Интересно, а почему он ответил на мой поцелуй? Поднимаю лицо, ладони не убираю, только чуть раздвигаю пальцы.

Алексей растерянно улыбается, поглаживая себя по шее.

Прокашливается:

— Ладно, не переживай. Мне не привыкать, — усмехается, немного запрокинув голову, — Шучу, шучу.

Его жест, наверное, должен был изобразить непринуждённость. Но именно в этот момент мне кажется, что у Алексея свело шею.

Он снова кашляет, будто прочищает горло, и отворачивается к окну. Тихонько убираю руки от своего лица и теперь рассматриваю его в открытую. Алексей покраснел. Я смогла его смутить. Почему мне сейчас приятно от этой мысли? Забираюсь на кровать, подтягиваю согнутые ноги к себе, обнимаю их и замираю, положив на колени голову. Стараюсь дышать как можно тише.

— Зачем зашёл… — внезапно вспоминает Алексей, — звонил твой отец. Сказал, что ты трубку не берёшь. Просил передать, что они с твоей мамой уехали в Сочи на четыре дня по делам фирмы. Чтобы ты не беспокоилась.

Он говорит задумчиво, постепенно затихая. Потом поворачивается ко мне, а выражение глаз виноватое. Я, подмагнитившись к его взгляду, распрямляюсь, вытягиваюсь и накрываюсь одеялом с головой. Мне стыдно. Не только за поцелуй. Но и за то, что я дочь, которая не нужна. Невеста, которая не нужна. Пустое место, а не девушка. Мной все пренебрегают. Уважаемый всеми папа, достойная восхищения мама, перспективный жених. Мне стыдно быть такой никчёмной в его глазах. Я опять ужасно тоскую, сама не знаю, по кому или чему. Просто хочется, чтоб кто-то утешил.

Но слышу тихое:

— Извини, мне пора идти. Сейчас придёт санитарка, уберёт обломки телефона.

Раздаются удаляющиеся шаги и глухой стук двери.

Глава 9

Да пожалуйста, уходите все из моей жизни. На все четыре стороны валите.

И Алексей мне больше не нужен тоже. Вдруг он такой же, как остальные. Пожалел меня, а я размякла. Нет, мне не пережить, если ещё и он оттолкнёт меня.

Сейчас пойду на пост медсестры и накатаю расписку, что в медицинской помощи больше не нуждаюсь. Уйду домой. Здесь мне нечего делать. Телефон я разбила. Чем мне заниматься, помирать от скуки?

Дома хоть телек есть.

А в больнице даже пообщаться не с кем. Палата одноместная. Спасибо моим родителям за изоляцию. Наверное, они хотели как лучше. Но…

При мысли о маме и папе в животе происходит спазм, к горлу подкатывает тошнота.

Я не хочу злиться, не хочу всё это думать. Стыдно обижаться на папу и маму, на весь мир. Никто не обязан любить меня, заботиться. Каждый проживает своё. Но неужели для родителей то, что происходит сейчас со мной, не имеет для них значения? Я пытаюсь гнать из головы эти дурацкие мысли, выковырнуть, выдавить из себя, отключить негативные эмоции. Но никак не выходит. Из ниоткуда возникает вопрос: почему меня никто не любит? Наверное, я отвратительный человек…

— Ужин забираем, — грузная пожилая женщина заглядывает в палату.

Я резко вскакиваю с кровати. Похоже, слишком резко: тяжёлая, свинцовая боль сковывает виски, заставляя меня опуститься обратно.

— Ой, сиди-сиди, я подам, — суетится раздатчица.

Переваливаясь, несёт к тумбочке тарелку и чашку. В палате противно запахло варёной рыбой.

— Кушай, детка, а то худююющая такая, — с добродушной улыбкой тянет она, — мужчины любят фигуристых, учти.

Ну вот, и она туда же. Сглатываю комок в горле. Благодарно киваю.

Раздатчица выходит, прикрывает за собой дверь и отправляется дальше по коридору, толкая вперёд каталку на колёсиках.

Переползаю поближе к ужину. Нахмурившись, рассматриваю страшненький кусок минтая и кучку нашинкованной варёной свёклы. Не, я такое не буду. Желудок урчит от голода, опять начинает подташнивать.

Осторожно поднимаюсь и иду к окну.

Оглядываюсь назад, вроде никто больше не должен ко мне явиться. Берусь за ручку и распахиваю окно.

На меня дохнуло холодом. Прикрыв глаза, подставляю лицо под ледяные пары и замираю. Через минуту кожу начинает покалывать от морозного воздуха. Я уже собираюсь закрыть окно и вернуться в палату, как до меня доносится тихий писк. Что это? Распахиваю глаза.

На соседнем дереве вижу рыжего котёнка. Он крупно дрожит от холода и выглядит испуганным. Мы ошарашенно смотрим друг на друга. Котик совсем близко. Если постараться, я достану. Тяну к нему руку, тихо зову:

— Кис-кис-кис. Иди ко мне, малыш.

Он пригибается к ветке всем тельцем и настороженно прижимает к голове ушки.

— Кис-кис-кис, — не успокаиваюсь я, — ты же замёрзнешь.

Забираюсь на подоконник, встаю на колени и тянусь к нему. Уже чувствую пальцами снег, лежащий на шкурке, но рука, на которую я опираюсь, соскальзывает с подоконника, покрытого ледяной коркой. Сердце испуганно ускоряется, но я сосредотачиваюсь и нахожу силы удержаться, не упасть. Делаю рывок, хватаю малыша и втаскиваю внутрь. Прижимаю к себе. Нежно глажу мокрую шерсть, покрытую мелкими колючими льдинками. Чувствую, что маленькие кошачьи лапки с холодными подушечками совсем слабые и дрожат. Котёнок такой худой. Наверное, голодный. Вот и рыбка не пропадёт. Покормлю его чуть позже, сначала надо согреться.

— Бедненький, замёрз совсем, — заворачиваю его в большое махровое полотенце, которое принесли из дома родители.

Укладываю рядом с собой на кровать и накрываю одеялом.

Я несколько раз дышу на головку котика, глажу указательным пальцем ушки. Сначала он настороженно таращит на меня зелёные глазки. Но через некоторое время расслабляется и засыпает.

А я перевариваю ситуацию. Я согрею его, накормлю, а дальше? Сколько я смогу его прятать? А вдруг он заболеет после того, что пережил… Похоже, нам с котиком нужна помощь. Только вот к кому обратиться… А вдруг его просто выбросят на мороз опять. Я не могу кому попало показать его. Нет, это должен быть человек, которому можно доверять.

На улице уже стемнело. Котёнок сладко дрыхнет, а я не могу. В коридоре слышны голоса и шаги. Наверное, пересменка…

— До свидания, Вера Ивановна, — грустно и немного устало прощается с кем-то Алексей, — нет, пока не иду. Кое-что доделать надо.

Начинаю лихорадочно соображать. Так, сейчас все уйдут, я пойду к нему в кабинет и попрошу помощи. Он точно не выбросит.

Помню, как много лет назад, мы большой компанией возвращались из похода в горы. Когда мы вышли на дорогу к автобусу, который ждал нас, то обнаружили на обочине полуживую сбитую собаку. Несмотря на возражения остальных, Алексей подобрал её. Он переругался со всеми, кто был против, в грубой форме потребовал у водителя изменить маршрут, чтобы завезти её в ближайшую ветеринарную клинику. Не знаю, что было с бедной собачкой дальше, родители больше тот случай не обсуждали. Но я навсегда запомнила то, что Алексей сказал:

— Мы потратим на дорогу до ветеринарки несколько минут. А для неё это возможность сохранить целую жизнь.

Не думаю, что он откажет в помощи и моему котёночку.

Когда голоса в коридоре затихают, я поднимаюсь. Не разворачивая полотенце, кладу кулёк с котёнком в тумбочку рядом с кроватью, чтобы его не заметили, если кто-то из медсестёр решит зайти в палату в моё отсутствие.

Затянув потуже пояс на халате, выхожу в полутёмный пустой коридор. Наступаю очень тихо, только бы никто из медсестёр не заметил. В конце коридора у окна немного приоткрыта дверь кабинета завотделением. Оттуда слышатся голоса: Алексея и женский. Не понимаю, о чём говорят. Останавливаюсь, прислушиваюсь. В окне отражаются силуэты. Они перемещаются, двигаются. Зависаю на них, хочу рассмотреть, что там происходит. Выцепливаю взглядом женскую фигуру, стройную, с крупной грудью и выразительными бёдрами.