Измена. Мне не нужна клуша

Перед сном легла на диван. Вдруг вспомнила, как Ян когда-то называл меня «солнце» и говорил: «Мне плевать, что ты из глубинки. Я люблю твой смех, твои косички, твою простоту…»

Где же теперь эта любовь? Куда она делась? Остался только плевок в лицо: «Клуша деревенская». Три дня я пытаюсь смыть это слово из головы, но не выходит. Будто оно ввинтилось в мозг.

– Ладно, – вслух сказала я. – Будем жить дальше. Как-нибудь.

Я выключила свет, притянула колени к груди. Там, внутри, кто-то шевельнулся самым крошечным, неслышным движением. Или мне просто показалось. Но сердце сжалось от тёплой радости.

– Мы справимся, – прошептала я в темноту. – Ну уж точно не сдохнем.

Три дня назад я думала, что без Яна мир рухнет. А сейчас понимаю, что мир стоит на других опорах: на моей вере, на моём упрямстве, на этом маленьком чуде внутри меня. Да, я из деревни, да, у меня мозоли на руках и смешной акцент, когда волнуюсь. И что теперь? Разве это делает меня хуже?

Я усмехнулась сквозь слёзы. Нет, я не хуже. Просто мы с ним оказались из разных историй. Он выбрал другую жизнь – пусть катится. А у меня есть цель: выкарабкаться. И пусть это будет долго и трудно, но я уже решила – я не сдамся. Даже если придётся работать на трёх работах, даже если никто не поддержит.

– Потому что у меня теперь не только я, – прошептала я в темноту.

С этими словами я наконец закрыла глаза и позволила себе уснуть. Завтра будет новый день. И кто знает, может быть, он принесёт хоть маленькую крупицу надежды.

***

Наутро я проснулась с тяжёлой головой. Сердце колотилось, будто я всю ночь бежала через тёмный лес. Ничего не изменилось: Ян не вернулся, денег нет, работы толком тоже. Ещё и Лариса Николаевна вчера намекнула, что им нужны «надёжные сотрудники без личных драм». И я поняла: здесь я просто тяну время, а реальность уже стучится в двери.

Постояла в коридоре, глядя на бежевое пальто Яна, лежащее комком. Словно он вывернул наизнанку всё, что когда-то было нашим. Мой взгляд скользнул по старому шкафу, где у меня хранились две сменных футболки, пара брюк, тёплый свитер и немного нижнего белья. Я вздохнула. Если я в ближайшие недели не найду другой выход, меня попросят из квартиры за неуплату – хозяйка не собирается делать поблажек.

А если даже останусь, то что? Полдня в библиотеке, зарплата – гроши. Сестра не помогает, у самой детей куча.Одна я не вытяну эту Москву. Не сейчас. Не в моём состоянии.

Вдох-выдох. Я взяла сумку из-под кровати – ту самую, с которой когда-то приехала в столицу. Перекинула через плечо, пошла по комнатам. Пара свитеров, джинсы, немного белья, расчёска – вот и весь мой багаж. На кухне осталось несколько пакетиков чая, но я не стала их трогать. Даже смешно – будто оставляю «на потом».

Когда всё сложила, вдруг ощутила странную лёгкость. Словно отпустила свою гордость, своё упрямство, своё «я обязательно справлюсь сама». Я так долго стыдилась своего деревенского прошлого, а теперь бегу обратно, с поджатым хвостом. Но у меня есть ребёнок, и я не могу быть гордой до конца, рискуя остаться на улице.

Такси до вокзала. Серый город за окном. Сердце сжимается, когда проезжаем мимо лавочки, где мы когда-то ели пирожки с повидлом и смеялись, утирая друг другу крошки с губ.

На вокзале – затхлый воздух, потрёпанный автобус, пустые взгляды таких же уставших людей. Купила билет до родного посёлка. Села у окна. Дорога длинная, неровная, но я почти не чувствовала тряски. Мысли были где-то в другом месте.

Я закрыла глаза, уткнулась лбом в стекло и прошептала:

– Мам, я еду домой.

***

Автобус остановился у маленькой станции на окраине посёлка. Вышла, держа сумку двумя руками. Воздух пах влажной землёй, тополиным пухом и чем-то до боли родным. Деревья склонились над узкой дорогой, как будто ждали меня.

Мамин дом был всё там же – покосившийся забор, облупившаяся краска на крыльце. Но в окнах горел свет. Я подошла, постояла, не решаясь постучать. А потом дверь открылась сама.

– Олесь… – мама. В одном халате, босиком, с растерянным лицом. – Ты… приехала…

Я кивнула и не смогла сказать ни слова. Только прижалась к ней щекой, как в детстве, когда боялась грозы.

– Пустишь? – выдохнула я.

– Конечно, доча, ну что ты… проходи…

Дом пах свежим хлебом, сушёными травами и уютом. Мама усадила меня на кухне, поставила чайник, разрезала пирог. А потом села напротив и спросила:

– Что случилось?

И я рассказала. Всё. Как он ушёл. Как назвал. Как молчал. Как я ходила, искала работу, пыталась дышать. Как сестра посоветовала избавиться от ребёнка. Как в один момент я поняла – всё. Я больше не держусь. И только одно могу сейчас – вернуться туда, где меня ждут.

Мама слушала молча. Только в глазах было столько боли, как будто она проживала это со мной. Когда я закончила, она взяла мою руку, сжала крепко и сказала:

– Ты сильная, Олесь. Ты справишься. А здесь… здесь тебе никто не скажет, что ты клуша. Здесь ты – моя дочь. И ты не одна.

И в тот момент я, наконец, позволила себе заплакать. По-настоящему. Без стыда. Без сдержанности. Потому что впервые за эти дни рядом был кто-то, кто меня любил. Не за косички, не за смех, не за городские амбиции. А просто – потому что я есть.

Глава 2

Я всё ещё ждала, что он позвонит.

Каждое утро, открывая глаза, первое, что делала – тянулась к телефону. Надеялась, как последняя дура. Что Ян вдруг одумается, осознает, что наговорил, захочет вернуться. Напишет хотя бы. Пусть не «прости», пусть просто: «Как ты?»

Но он не писал.

Прошло уже больше недели, а в груди всё ещё щемило от этой тишины. Утром начиналась тошнота, к вечеру кружилась голова. Я почти ничего не могла есть – ни запаха яичницы, ни даже травяного чая не выносила. Организм отторгал всё.

Я лежала на диване, поджав колени, и молча глотала слёзы, пока мама по дому ходила на цыпочках. Она и так не говорила лишнего, а теперь будто и дышать старалась тише.

– Олесь, давай, может, ложку супа? Я чуть-чуть картошки растолкла, без зажарки, без ничего, – просила она каждый день.

А я качала головой, зажмуривалась и просила только одного: чтобы меня никто не трогал. Особенно по утрам. Особенно, когда казалось, что желудок вывернется прямо в одеяло.

Мама каждый раз приносила тёплую мокрую тряпочку, клала мне на лоб и гладила по волосам.