Измена. Спустя годы. Бывший, ты не купишь меня!

Главное, чтобы Манкиров не заглянул сыну в глаза – темные, большие, глубоко посаженные, как у него самого. Поэтому я натянула на Пашу его любимую кепочку, надеясь, что успею спрятать его лицо.

«Вести себя по-настоящему хорошо» я не буду. Достаточно, если Мишка не обнаружит нас по тому адресу. Я не позволю Манкирову больше никогда назвать меня шлюхой!

Почему-то губы совершенно сухие. Я представляю, как откроется дверь – и мой личный сладкий кошмар встретит нас, но тут же одергиваю себя: не будет же хозяин отеля – а точнее, сети отелей, как час назад подсказал мне «Яндекс», – нас ждать?

Колеса машины шуршат по гравию. Лимузин мягко тормозит, потом снова набирает скорость. Пашенька прилипает носом к окну.

– Мама, тут как волшебный лес! – восхищенно шепчет он. – На деревьях фонарики!

– Да, очень красиво, – отзываюсь я. Протягиваю к сыну руки, обнимаю, крепче надеваю кепку. На всякий случай.

Останавливаемся.

Дверь медленно открывается, и в салон бьет свет: мы остановились прямо под фонарем, и освещение на парковке – как на стадионе. Похоже, это какой-то подземный этаж. Я выхожу первой – шофер невозмутимо подаёт мне руку, – помогаю спрыгнуть Паше.

Вокруг нас только дорогие машины. Спортивные, лимузины, внедорожники. Пространство бессмысленно глянцевых стен кажется стерильным, будто это не парковка, а холл отеля. Даже лампы тут фигурные, а вокруг тянется деревянная и каменная отделка. Машины сияют в ярком свете безупречной чистотой.

Совсем недалеко раздается короткий мелодичный звук: прямо в стене метрах в двадцати от нас открываются двери лифта.

Я почти готова увидеть там знакомую широкоплечую фигуру в идеальном костюме, но пространство пусто. Шофер подхватывает мою сумку и рюкзак сына и приглашает нас внутрь.

Я замечаю, что он избегает на нас смотреть. Почему? Мерзкие предположения только укрепляются, когда я благодарю его у входа в номер, а он только молча кивает и удаляется, будто старается как можно меньше взаимодействовать с нами.

.

Спустя час Паша уже сопит в своей отдельной спальне, на втором ярусе похожей на пиратский корабль кровати. Детская просто идеальна: светлая, просторная, с большими окнами, выходящими в сад и пололочными окнами в крыше, со спортивным инвентарем и мягкими креслами-грушами, с гамаком – воплощённая мечта первоклашки.

Да и весь отведенный нам номер идеален. Он занимает весь второй этаж отдельного домика – и площадь, минимум вчетверо большую, чем наша скромная однушка. Пухлый диван в просторном холле-гостиной, масса уютного мягкого текстиля, ковры, дышащие теплом деревянные полы, высокие окна за тяжёлыми шторами, современные картины на стенах… и две спальни с громадными кроватями, просторными гардеробными и нарочито роскошными ваннами. Выверена каждая мелочь. Ни пятнышка, ни следа усталости вещей, ни малейшего изъяна.

Думать не хочу, сколько может стоить такой номер.

Половина второго ночи, а я боюсь ложиться спать. Верчу в руках телефон – а там посланное маме письмо с геолокацией и названием этого места.

Манкиров не звонит. Никому я не нужна.

Все грозные фразы, что я репетировала, обвиняющие речи тоже никому не нужны. Понимаю, что не усну, что не могу просто пережить этот ужасный день, как бы ни слипались глаза. Не хочу просыпаться в этом идеальном месте чужой собственностью!

Руки трясутся.

Открываю бар, достаю ягодный джин в ярко-красной бутылке. Наливаю себе розовую жидкость в мерцающий гранями замысловатый стакан – и выпиваю залпом, ощущая, как обжигает горло. С непривычки кашляю до влажных глаз. Во рту остаётся привкус спирта и можжевельника.

Выключаю свет и сажусь у окна. Так, чтобы видеть только отблески фонарей на липах.

Тут же чувствую, как к глазам подкатывают слезы, как они текут по щекам. Вытираю мокрые дорожки ладонями, тру щеки. Изнутри рвется отчаяние. Наливаю ещё половину стакана, делаю небольшой глоток – и сразу же давлюсь.

– Пьёшь.

Низкий голос Манкирова подбрасывает меня в кресле, я зачем-то прячу бутылку, а сама по-детски отворачиваюсь, будто если я его не вижу, его и нет.

Алкоголь туманит мне разум. Лицо онемело – мой личный маркер, что я пьяна. Ещё бы, столько лет не пила, а тут на голодный желудок! В глазах мутно то ли от слёз, то ли от джина.

Мужчина идёт ко мне. Тяжёлые шаги. Он садится в соседнее кресло. Я чую его, как чувствует присутствие хищника его добыча – всей кожей, корнями волос, всем горящим от негодования и стыда нутром.

Краем глаза вижу в темноте идеальный белый профиль и чуть не светящуюся белую рубашку. Луна сквозь окно только заостряет его властные и жёсткие черты.

– У меня был один из худших дней в жизни, – удивляя сама себя, зло оправдываюсь я. И тут же нападаю: – Благодаря тебе, Манкиров.

Хватаю со стола стакан, чтобы выпить остаток, но он перехватывает мою руку своими горячими пальцами, и по мне как электрический ток проходит от его прикосновения. Манкиров легко выдирает у меня из пальцев напиток и сам делает глоток.

– Ты не знаешь, что такое плохие дни, Аля, – с угрозой, но как-то задумчиво говорит он. – Не перечь мне больше, чтобы не узнать.

– Не знаю?! – взвиваюсь я. – Я безработная, рощу сына одна, собираю ему денег на операцию, у меня нет работы, да ещё хуже: меня преследует больной на голову психопат, которому ты рассказал, где меня искать, чем похо… поно… пох-херил мои усилия, – заговариваюсь, язык заплетается. – Это тебе не понять с твоими дорогими ваннами на львиных ножках и машинами стоимостью как моя квартира! Ты – золотой…

– Заткнись, – бросает мне Манкиров, и хотя инстинкт кричит мне послушаться, я продолжаю лишь с большим пылом:

– Объясни, зачем?! Зачем?! Что тебе надо?!!

– Считай, что соскучился по тебе, – усмехается мужчина. – Давно не видел. Обнаружил в грязи то, что раньше считал сокровищем. Хочу рассмотреть поближе.

– В грязи?! Я же говорила, я не шлюха!!! Поэтому решил мою жизнь разрушить?! Из интереса?!!

– Сына разбудишь, – замечает Манкиров.

Его лицо расплывается у меня перед глазами, смешиваясь с темнотой. Только белая рубашка, в которую я вцепляюсь до боли в ногтях. Пытаюсь тряхнуть его, потом – дать пощёчину. Вот только Манкиров легко ловит мое запястье и предупредительно сжимает.