Измена. Верни мне мою жизнь

Бессмысленное нереальное желание развернуться и уехать к маме, как будто мы в фильме и надо действовать канонически. Но когда я уходила из отцовского дома в дом мужа, мне сказали одну фразу: «Запомни, этот дом навсегда твой, но вернуться ты в него сможешь только единожды. Если ты однажды придёшь, то не посмеешь больше уйти обратно. Поэтому помни. Дом твой навсегда, но вернуться сможешь один раз».

И я никогда не приду в дом родителей.

Я остаюсь здесь.

С ним. Пока что.

Невозможно отмотать все назад, но можно хотя бы не потерять будущего. Для каждого из нас — своего.

— Ты права, — хрипло, на выдохах. — Наша беременность ничего не меняет…

Макар медленно, излишне медленно, чтобы я подумала, что ему тяжело, поднимается с пола. Опирается на стену плечом. И я вижу, что ему больно.

— Ты моя жена. И моя жена беременна.

Слова камнями летят в меня, и я подхватываю бутылку воды и бросаю в мужа с криком:

— Я тебя предала. Все полгода. Я беременна от другого…

Бутылка не нашла цели, и Макар даже не обратил на неё внимания. Он подошёл и навис надо мной, вынуждая вдавиться в койку.

— Ты бесценна. Ты мой океан, на пути к которому я пройду туманы. И я готов в этом океане налетать на рифы и биться о скалы.

Его голос дрожит. Лицо напротив моего, и я могу разглядеть, что этот самый океан плещется в его глазах штормом.

— Ты мое «обвиню» и «прощаю». И только я виновен сам в том, что ты готова бежать сейчас в никуда. И я не могу найти в себе силы, чтобы отпустить. Ты бушующий, самый неконтролируемый океан. И ты топишь меня своими волнами…

— Уходи… — сквозь пелену слез, соль от них, прошу Макара.

— Как пожелаешь… — хрипло и отчаянно. — Только я никогда не смогу простить себе всей той боли, что причинил своими выходками. И не найду никаких оправданий этому… Но для меня ничего изменилось от твоих слов.

Его губы настолько близко, что я не понимаю, в какой момент они проходятся мне по лицу, касаются скул, опускаются, скользят, ласкают… И на границе сознания я нахожу в себе силы кричать шёпотом только одно:

— Я ненавижу тебя!

— А я тебя люблю…

Кукольный дом

Глава 29

Из больницы я вышла не через три дня, а через пять. Заодно решили пройти всю медкомиссию. И ещё посмотреть за моим состоянием.

В тот вечер, когда я поставила точку в отношениях с Макаром, мне было так плохо, словно потеряла половину души. Лучшую её половину. Но я нашла в себе силы сквозь слёзы написать заявление об увольнении и отправить скан его управляющему. Мне ничего не ответили. Да и не надо было. И так хотели ведь уволить. А на следующее утро мне привезли вещи, гаджеты. Всё новое. Макар хоть и ушёл, но не оставил, и я не знала, что с этим делать. Просто не понимала, почему он бездействует. Почему не запросил тест на отцовство, не стал сам появляться, а все привозили курьеры.

Я не ждала его.

Но до боли в глазах рассматривала экран телефона.

Это ведь безумие, правда? Бежать от человека только в надежде, что он будет догонять. Но головой, а не эмоциями я понимала, что всё правильно. Если Макар действительно погонится, то загонит меня как дичь, как ту бедную косулю из фильма «Красавица и чудовище».

Незаметно для себя я вышла из здания больницы. Мне навстречу подлетел почти полностью седой мужчина и представился водителем Макара. Сообщил, что отвезёт меня домой. Я назвала адрес бабушки. Судя по тому, что это не создало резонанса, я не в клетке. Мне разрешают погулять.

Квартира встретила едким запахом моющих средств. Я медленно прошлась по ней, подмечая, что делали генеральную уборку. И забили холодильник. И на полочках в ванной стояло множество шампуней, масок и прочей ерунды моих любимых марок.

Меня не держат под замком. Меня оберегают и устраивают комфорт там, где я захотела жить. Большая разница.

Водитель зачем-то решил проверить меня, и через десять минут позвонил в дверь. В руках он держал множество бумажных пакетов, какие-то из аптек, парочка из кондитерской.

— Распоряжение вашего супруга.

В пакетах из аптек лежали рекомендации и выписки врачей. Я проглотила и эту непрошеную заботу. Демонстративную в своём молчании.

Я просто не знала, что делать.

Впервые за несколько дней я лежала в ванной и перебирала в уме последние годы нашего брака. Ароматная пена пушистым облаком хотела покинуть пределы ванны, но в тот момент я не представляла, что за следующие две недели просто почистить зубы станет для меня подвигом.

Я любила бывать у бабушки. И не хотела от неё уезжать, потому что она умела создавать сказку. А дома я в образцово-показательной порядочной семье. Когда в редкие каникулы или праздники мне удавалось выпросить поездку к бабуле Любе, моему счастью не было предела. Но следующие две недели моё счастье было тусклым. Смазанным.

Я почти всегда лежала в спальне. На неудобной полуторной кровати с двумя матрасами, и смотрела в окно.

Изначально квартира была двухкомнатной, но с большой кладовкой, примыкающей к спальне, и бабушка просто сделала перепланировку: подвинула спальную стену так, чтобы кладовка стала небольшой комнатой без окон, но зато с рабочим местом. И спальня уменьшилась, и в ней хватало пространства поставить только кровать, которая невозможно близко была к окну. И вот я лежала днями и смотрела в окно. Иногда доходило до дурацкого, чтобы сходить на кухню, мне требовались уговоры, и я подолгу сама себе называла стоящие причины. Была одна: я беременна и мне надо кушать. А ещё пить лекарства и витамины. Но львиную долю времени, я, конечно, просто лежала.

Сквозь воздушный тюль в окне можно было разглядеть, как наливаются объёмом первые соцветия черемухи. Мне казалось, что если я не буду сводить взгляда с бутонов, то замечу, как расправляются лепестки. И тогда появится приторный аромат. Он запутается в тюли, шторах и сыграет перезвоном стеклянных фигурок ловца ветра.

Утро в этой квартире меня удручало сильнее всего. Дом стоял на повороте трамвайных путей, и ровно в пять часов первый трамвай врывался в сонное царство людей, которым хочется ещё немного понежиться в объятиях Морфея. Я не нежилась, потому что не могла уснуть. Просто обнимала себя руками и покачивалась на неудобной кровати. В какие-то особенно дурные ночи с густым ароматом мая, который пропитался яблоневым цветом и свежескошенной травой газонов, мне чудилось, будто Макар рядом, и это он обнимал меня. Прижимал меня спиной к своей груди, и тогда было всё предельно ясно. Не надо было думать, как развестись, как сохранить ребёнка, как выбраться из безумия. После таких ночей мне хотелось яблок. И доставка привозила их, хотя я ничего не заказывала. Просто был звонок курьера, и потом я долго держала под проточной водой почти пурпурные, гладкие, правильной формы, как у Белоснежки, яблоки. И вгрызалась с наслаждением, ловила сладкий вкус с нотами горчинки. А ещё могла не замечать, как в холодильнике появлялась клубника. Она мне казалась на вид пластмассовой, но одуряюще пахла июлем, первой росой и грозами. Я думала, что вкуса не будет, но где бы ни нашёл Макар эти ягоды в картонных, перевязанных льняными нитями коробках, они были божественным. Кисло-сладкими.

Страшно, когда приходили сны.

В них Макар стоял на коленях. Он невесомо касался кончиками пальцев моих щиколоток, и я смеялась, отдалялась, а он ловил и целовал. Поднимался губами выше, заставляя меня краснеть. Или вот закутывал среди простыней. И они пропитывались ароматом мускуса, ванили и его любви.

Просыпалась я в слезах. Садилась на кровати, заворачиваясь в ужасное ватное одеяло и не знала, где была граница воспоминаний и желаний.

Больно.

Закруглённые лепестки черёмухи сыпались на наружный карниз окна. Они устилали ржавое железо таким плотным слоем, что я в пять утра рисовала на нём буквы, продавливая инициалы «М» и «П», а затем обводила сердечком. И первый трамвай, который был похитителем сна, здоровался со мной, мигая фарами.