Изменчивость моря

– Прошу прощения, – ядовито произношу я. – Но я не ожидала, что вы будете здесь, мистер Чо. Умма никогда раньше о вас не упоминала.

В гостиной внезапно становится слишком жарко, и я потею в своем дурацком платье. Я чувствую себя очень юной и очень старой одновременно. Я хочу прилечь на кремовый диван Уммы и как следует вздремнуть, а когда проснусь, осознать, что все произошедшее осталось далеким воспоминанием. Но вместо этого я переключаю свое внимание на лицо Уммы, которое сейчас выглядит измученным и обеспокоенным.

– Нет-нет, это я должен извиниться, – галантно говорит мистер Чо. – Я был так взволнован мыслью о встрече с тобой, что напросился на ужин. Мне следовало дважды подумать, прежде чем вмешиваться.

– Не говори глупостей, – останавливает его Умма напряженным голосом. – Я пригласила к себе вас обоих, чтобы вы были моими гостями на ужине, а Арим просто драматизирует, как обычно.

Мистер Чо поворачивается ко мне.

– Я знаю, как тяжело терять родителя, – говорит он таким нежным голосом, что мне хочется кричать. – Это психологическая рана, которая никогда не заживет. Я сам погрузился в глубокий траур, когда скончалась моя собственная мать, а это случилось более двадцати лет назад. Твоя мама поделилась со мной тем, какой тяжелой была кончина твоего отца для вас обеих.

Я понимаю, что она говорила с ним об Апе. Мы с Уммой так и не смогли поговорить об его исчезновении, ни в дни, предшествовавшие небольшой поминальной службе, которую мы провели по нему, ни в последующие годы. Когда я все-таки пыталась заговорить об этом с Уммой, она полностью замыкалась в себе. Может, ей было легче притворяться, что он вообще ничего для нее не значил, даже когда все, чего я хотела – знать, что кто-то другой чувствует то же, что и я. Складывалось впечатление, что часть земли, на которой я стояла, была вырвана у меня из-под ног. И все же факты оставались фактами, моя мать рассказала этому совершенно незнакомому человеку – своему новому парню – все о делах нашей семьи, а при мне она даже не могла заставить себя произнести имя моего отца.

– Мой отец не умер, – возражаю я мистеру Чо. – Если моя мать утверждает, что это так, она ошибается.

– Арим, – говорит Умма, – он не вернется.

– Ты не можешь знать этого наверняка, – настаиваю я. – А если вернется? Что, если он все еще где-то там?

– Прошло много лет, – медленно произносит она. – Будь он жив, он бы уже оказался здесь – если бы хотел вернуться.

– Что ты имеешь в виду, говоря «если бы хотел вернуться»? – Мой голос немного срывается. – Ты хотела, чтобы он ушел. И, похоже, ты прекрасно справляешься без него.

– Да что с тобой не так? – спрашивает она таким голосом, словно меня только что вырвало на ее ковер. Я не могу заставить себя посмотреть на нее. – Перестань грубить. Я не такой тебя растила.

«Я не такой тебя растила». Как будто она могла снять с себя всякую ответственность за то, какой я стала. Как будто она могла определить, просто взглянув на меня, где заканчиваюсь я и где начинается взращенная ей дочь, и решить, какие части меня достойны любви, а какие нет.

– Мне, наверное, пора домой, – говорю я, вставая. – Я не очень хорошо себя чувствую.

– Не глупи. Сядь и поешь фруктов.

– Не обращай на меня внимания. – Я роюсь в сумке и натягиваю свитер, несмотря на то, что вся взмокла от пота. – Было приятно познакомиться с вами, мистер Чо.

– Сядь, – приказывает Умма голосом, который заставил бы меня замереть на месте, будь я до сих пор ребенком, и который все еще, если честно, порождает страх глубоко в моем сердце. Но я уже направляюсь к двери, на ходу просовываю руку в рукав своего кардигана, который каким-то образом умудрился вывернуться наизнанку, суечусь, как большая неуклюжая птица.

Я мельком замечаю маленькую керамическую шкатулку, которая стоит в прихожей, рядом с тем местом, куда Умма кладет свои ключи. Я подарила ее Умме много лет назад, сама разукрасила, когда в школе проходил урок по росписи керамики. Она вылеплена в форме звезды, на ней почти стершимися синими закорючками аккуратно выведены слова «Люблю тебя до луны и обратно». Я помню, как мне пришлось объяснять ей, что означает эта фраза. «Но почему до луны? – спрашивала она. – Луна находится очень близко к Земле. Почему не до Солнца?»

Я выхожу на лестничную клетку и вызываю лифт, когда слышу голос Уммы у себя за спиной.

– Арим, пожалуйста.

Она стоит там босиком, и до меня смутно доходит, что она выбежала за мной из квартиры, предварительно не надев обувь, чего в обычных обстоятельствах никогда бы себе не позволила. Ее босые ступни выглядят очень бледными и маленькими на ковровом покрытии коридора, и в них есть что-то настолько печальное, что мне приходится отвести взгляд.

– Вернись в дом, – умоляет она. – Останься. Я просто хочу…

Но потом лифт со звоном открывается, и я стряхиваю ее руки с себя. Я ненавижу себя, ее и все на свете и смотрю, как она провожает меня взглядом, когда двери лифта закрываются между нами, обрывая все, что она собиралась сказать дальше.

Глава 10 Настоящее время

Как рассказывала Умма, мои родители могли бы вообще никогда не встретиться, если бы не усилия моей бабушки и тот факт, что моя мать, которой тогда было чуть за двадцать, имела сильное сходство с известной поп-звездой того времени: женщиной с ангельской внешностью, сладким певучим голосом и текстами песен, наводящими на размышления. Она рассказала мне, что для нее это уже стало обычным делом: взрослые мужчины преследовали ее на улице, чтобы взять автограф, потом узнавали, что она не знаменитая певица, однако все равно приглашали ее на свидание. Все предложения она отклоняла, будучи состоятельной сеульской девушкой из богатого среднего класса.

Умма говорила, что они познакомились в городском автобусе по дороге в один и тот же университетский городок, где Апа изучал биологию, а она – вокал. Апа, тощий молодой человек в очках, обладающий кинетической энергией сжатой пружины, последовал за ней из автобуса, и когда она обернулась, чтобы в самых вежливых выражениях сказать ему, чтобы он отваливал, он, заикаясь, задал вопрос: не хотела бы она этим вечером посетить с ним концерт камерной музыки в мюзик-холле. Она ответила, что и сама планировала сходить на представление. «Тогда увидимся там», – кивнул он. Вместо того, чтобы сказать ему, что она собиралась пойти туда с друзьями и не намерена потакать его неловким ухаживаниям, она ответила: «Я думала, ты собирался спросить, не Ким Сон Хи ли я».

Апа только что освободился от двухлетней обязательной военной службы, где у него не было доступа к обычным популярным каналам. На фотографиях, сделанных им в те времена, его волосы плотно прилегают к голове – память о времени, проведенном на службе в армии. Иногда я задаюсь вопросом, не поэтому ли он так гордился своими волосами и тем фактом, что в его сорок-пятьдесят у него все еще была пышная шевелюра.

«Кто такая Ким Сон Хи?» – поинтересовался он в ответ. Умме понравилась его неосведомленность о ее предполагаемом двойнике, поэтому она согласилась встретиться с ним на ступеньках концертного зала в семь часов вечера, где, вместо того чтобы испугаться присутствия ее хихикающих подруг, Апа продолжил очаровывать всех, включая мою маму.