Изменить будущее
Шрифт:
Я упёрся дулом автомата ему в спину и сказал:
– Пах-пах. Ты убит.
Майор весело огрызнулся.
– Вам нельзя шуметь. Вы проиграли.
– Я пошутил. У меня нет патронов, – сказал я и ударил его ребром ладони по сонной артерии.
Каждая группа выполнила свою боевую задачу: вторая – прошла до объекта, обозначенного на кроках буквами "МЖ", третья – заминировала его, и пошла на выход, четвёртая прикрывала отход, второй и третьей. Работали слаженно, "лесенкой".
Проходя мимо майора я искренне посочувствовал:
– Извини, майор, но ты первый нарушил правила.
Майор перетирал зубами палочку.
– Так, уходите по второму маршруту. Автоматы к вас деревянные, за диверсантов не примут. Я останусь, проконтролирую этих.
Все командиры кивнули и скрылись в кустах.
Глава седьмая
– Мне покуй, майор кто, где, кого, когда… Ты мне скажи, "как"? Как эти мальчишки вас уделали?
О ЧП дошло до самого верха и во Владивосток прибыл начальник ГРУ Советского Союза генерал армии Пётр Иванович Ивашутин.
– Ты понимаешь, майор, что мы сейчас все в том дерьме, что полезло из вашего гальюна. Все, млять! По вот… – Генерал показал ребром ладони на брови.
– На себе не показывайте, Пётр Иванович, – сказал Ломакин.
– Вы хоть, Виктор Павлович, не подбёбывыйте.
– Это почему? – Вроде, как серьёзно, спросил Первый секретарь крайкома КПСС.
Ивашутин улыбнулся.
– Да ну вас, Виктор Павлович.
– Вы мужики, бёбнулись, что ли? – Спросил Ломакин. – Вы всерьёз обсуждаете, как мальчишки захватили спецназ?
Он посмотрел на грушников.
– Ну, поддались спецы пацанам… Ну дали им поиграть в шпионов… И что в этом страшного?
Ломакин снова оглядел всех троих и отхлебнул из чашки.
Начальник ГРУ Приморья шмыгнул носом и сказал:
– Самое хреновое в этом то, товарищ первый, что никто не поддавался.
– А кто об этом знает? – Спросил Ломакин.
Ивашутин прищурился и вздохнул.
– Прав Виктор Павлович. Так и пишем в рапортах. Отчёт мне на стол сегодня, раздолбаи!
– Есть, товарищ генерал армии!
– И пацана этого, чтоб пальцем… Слышь майор?!
Слово "майор" пророкотало длинно.
– Да он то и не виноват, – сказал полковник. – Это командир "три" решил "усилить эффект", кинув в сортир две пачки дрожжей. По пять кг, паразиты… Это же донести надо было!
– Да-а-а… Героические ребятки у тебя растут, Виктор Павлович. Героические…. Да-а-а… А у нас Афганистан, как тот сортир скоро… Того…
– Так хреново? – Спросил первый секретарь, – озабочено.
– Не то слово… Не то слово… Туда американцы столько дрожжей набросали…
– Главное, чтобы мы в то дерьмо… – Тихо сказал Ломакин.
– Кому-то надо, Виктор… Иначе через границу то дерьмо полезет. Кому-то придётся прыгать в тот колодец с дерьмом, как в анекдоте… Слышал?
– Расскажите.
Ивашутин усмехнулся. Посмотрел на подчиннных.
– Ну ладно… Подходят к колодцу, наполненному канализацией, готовой перелиться на улицу, два сантехника: мастер и ученик. Надо перекрыть вентиль на дне колодца. Мастер ныряет, выныривает и говорит: "Ключ на 42". Ученик находит – подаёт. Мастер ныряет, выныривает. "Нет, говорит. На 46".
Ученик находит – подаёт. Мастер ныряет, выныривает. Дерьмо течь перестаёт. Сидят они курят. Мастер говорит: "Учись, а то так и будешь ключи подавать".Виктор Павлович хмыкнул. Никто не рассмеялся.
– Образно у вас получилось, Пётр Иванович. Не уж-то так серьёзно?
Начальник ГРУ махнул рукой.
– Год два и… Надо нырять. И ты думаешь, кому придётся нырять? Правильно… Спецам. Вот этим спецам, мать их так.
Ивашутин, помолчав, добавил.
– Пацана этого… – Он пощёлкал пальцами, вспоминая.
– Шелеста.
– Да, Шелеста. А он не родственник нашему?
– Нет. Проверяли.
– Ну и хорошо. Не хотелось бы… Так вот… Пацана завтра ко мне.
– Может сюда? – Спросил Ломакин.
– Не… В кубик его… В подвал… В мою любимую…
Я знал этот подвал, поэтому не пытался имитировать испуг. Я боялся по-настоящему. Само спускание по длинным лестницам под землю подавляло психику. Однако, я знал это здание уже с "историей", сейчас же оно ещё пахло краской и это несколько ослабляло "тот" эффект.
В том крыле, куда меня повел сопровождающий офицер, я никогда не был и удивился, когда мы вошли в довольно большой зал со множеством кресел с откидными сиденьями, разделёнными параллельным экрану проходом на два сектора, как в кинотеатре. В общем-то это и был, то ли кинозал, то ли какой другой актовый зал. Свет горел, но на экране, висящем над невысокой сценой, шли кадры кинохроники. Без звука.
На одном из кресел в центре зала в проходе сидел человек в костюме. Он поднялся и шагнул на встречу. Мы с ним никогда не встречались, но фотографию его я помнил: крупное лицо, со слегка перекошенным влево лицом. Вероятно – последствие инсульта, потому что я помнил и его нормальные фотографии.
– Знаешь меня? – Спросил он, пожимая мне руку.
Я пожал плечами. В то время фотографии начальников ГРУ не гуляли по средствам массовой информации. И даже в Большой Советской Энциклопедии на слово "ГРУ" была фамилия какого-то бельгийского живописца Шарля.
– А должен?
– Не прилично отвечать вопросом на вопрос.
– Не знаю. Начальник КГБ, наверное. По тому случаю вызвали…
– Ты думаешь, что начальник Комитета Государственной Безопасности озабочен армейскими делами? Ты не знаком со структурой комитета?
– Ну… Как бы… Нет… На факультативе не давали. Про ГРУ немножко рассказывали. Начальник Ивашутин. С шестьдесят третьего года. Вероятно после разоблачения в том же году шпиона Пеньковского. Сменили руководство. Говорят, что из КГБ.
Ивашутин смотрел на меня не мигая. Лицо у него было очень недобрым.
– Голос Америки слушаешь?
– Иногда натыкаюсь. Когда музыку ищу в приёмнике. Нельзя?
Ивашутин вздохнул.
– Да не то чтобы нельзя…
Он потёр подбородок.
– Сложно не попасть под влияние…
– Тлетворное влияние запада? – Спросил я, вспомнив фразу из "Брильянтовой руки".
– Оно, проклятое. Сначала музыка, потом штаны всякие, хиппи, стеляги, эта… жевачка. Вон рубашка у тебя чья?