Изменяя прошлое
Шрифт:
— Было дело, — согласился Сурок. — Только он эфэсбэшником был.
— Да это без разницы, — ответил Соболь. — Мент он и есть мент, какие бы погоны не носил. Так уж судьба распорядилась. Верно, Пастор?
— Само собой, — солидно ответил я и добавил: — располагайся, Петрович. Сейчас Нечай все сделает. Мне как раз медок свежий подогнали, ты же любишь вроде?
— Есть такое дело, — улыбнулся Соболь, сверкнув дорогой металлокерамикой и усаживаясь рядом со мной. Это раньше воры золотом да рандолью во рту бликовали. Современные воры шагают в ногу со временем. Соболь хоть и старый каторжанин, но за прогрессом следит. Хотя не такой уж он старый, лет сорок ему, кажется. По моим сегодняшним меркам, еще совсем молодой. Эх, вот бы мне сейчас лет двадцать скинуть!
— Ну как у тебя в отряде положение? — поинтересовался Соболь.
Забыл
Я удивился тогда, вроде смотрящий в отряде был, но тут же выяснилось, что у него тубик обнаружили недавно, и теперь его на больничку переводят, в тубзону. Я подумал и согласился. Дело уже знакомое, к тому же положение смотрящего за отрядом, кроме обязанностей, предполагает и некие привилегии. Опять же, Сурка можно при себе держать, а это сейчас самое главное! Да и что там за обязанности такие? — Общак отрядный держать, решать, кого куда положить, ну и если какие вопросы возникнут у людей, решать их по мере своих возможностей.
— Все нормально, Соболь, — ответил я, — полный порядок. А что, есть какие-то предъявы ко мне?
Тут и Нечай с чайником заварным подоспел, не любил я чай в банке, как другие заваривать, да и положение позволяет. В это время Сурок уже поставил две табуретки в проходе, положил на них специальную доску, получился столик. На столике появились фаянсовые бокалы, конфеты в вазочке и пол-литровая банка с настоящим башкирским медом. Я-то мед не очень люблю, но Нечай его жрет как не в себя. Приходится даже орать на него, чтобы для таких вот случаев, так сказать, на представительские цели, оставлял хоть немного.
— Да нет, — ответил Соболь, — никаких предъяв к тебе не имеется. Я, наоборот, зашел спросить, может, помощь какая нужна?
— Ну, — закинул я удочку, — если травки малехо есть, я бы не отказался. А так, вроде всего хватает.
— Держи, — улыбнулся Соболь, доставая из кармана пачку папирос «Беломорканал», — здесь уже забитые. Как знал, что ты спросишь, только утром сегодня загнали.
— От души, Петрович, — ответно улыбнулся я, забирая пачку и краем глаза замечая, как Сурок носом заводил. Вот же подсел Сурок на анашу или, как сейчас на аглицкий манер принято говорить — марихуану! Но когда я ее впервые еще при Союзе попробовал, мы все называли ее анашой, так она для меня анашой и осталась.
— Да без базара, Пастор, — хохотнул Соболь. — Я же помню, кто у нас любитель!
— Так, может? — предложил я, кивнув на пачку.
— Не, сейчас не хочу, — отказался положенец. — Да и вообще, ты же знаешь, что я больше другое люблю.
Я кивнул, то, что Соболь плотно на герыче сидит, для меня секретом не было. А мне-то что, его личное дело, как своей жизнью распоряжаться. Но я, попробовав пару раз еще в молодости, больше к этой теме не возвращался, не мое это. Другое дело, наша родная водочка! Но и к водке в последние годы я стал относиться прохладнее, хотя мне алкоголизм вряд ли грозил. Слишком редко и недолго я бываю на воле, чтобы успеть спиться. Здесь, конечно, тоже можно хлебнуть зеленого змия, но все же нечасто и обычно, не так много. Да я, честно говоря, и на травку никогда особо не подсаживался, но то, что любил иногда пыхнуть — это правда, не скрываю. Вон, сколько уже стран в Европе легализуют марихуану, значит, большого вреда от нее быть не может. По крайней мере, для меня. Да и нутром я чувствовал, что если сравнивать, то от той же водки вреда в России несравнимо больше.
— Как знаешь, — убрал я пачку обратно в карман на глазах не отрывающего от нее взгляда Сурка. Видно, запоминает, куда я положил, если в ближайшее время кони двину. Ну, в смысле, если получится у меня там все, в прошлом.
В общем, посидели мы, побазарили о том о сем, чаю напились. Я все ждал, когда же Соболь к делу перейдет. Но он так и не перешел, видно, не очень поверил Нечаю. Да и как тут поверишь? Впрочем, может, ошибся я и не знает ничего кент мой, а потому и сказать смотрящему ничего не мог? Может и так, но я по Нечаю видел, что догадка моя, верная. Возможно отчасти, но верная. Я ж его, как облупленного знаю.
Но, несмотря ни на что, Соболь ушел, так ничего и не спросив. Лишь напоследок задержав
тяжелый взгляд на физике. Явно, настропалил Нечая, чтобы тот нос по ветру держал. Ладно, с Нечаем я вопрос решу, дайте время. Если, конечно, кони к утру не двину, на что очень рассчитываю.***
Конец июня 1979 года.
Как обычно, часам к одиннадцати утра мы постепенно собирались на нашем месте, на «пятаке». На улице было жарко, все же — конец июня, думаю, после того как все соберемся, махнем на речку. Не зря же я с утра плавки надел под старенькие брюки клеш! Пока подошли только Седой и Джин, и мы вяло переговаривались, еще не совсем проснувшиеся. Школа позади и теперь, пока лето, можно спать хоть до обеда!
Уже больше недели, как сдали экзамены, и все трое получили Свидетельство о восьмилетнем образовании, с Андрюхой «Седым» и Саней «Джином» мы учились в одном классе. Седой собрался идти в девятый, Джин решил податься в 28 ГПТУ, на каменщика, а я никак не мог выбрать между технарем и продолжением образования в школе, до полной десятилетки. Школа, конечно, уже достала, хотелось чего-то нового, новых ощущений, новых эмоций. Ведь школьник — это еще ребенок, верно? А студент технаря — это звучит совсем иначе. Хотя, почему «студент»? Мы же в это время учащихся техникума студентами не называли, студент — это тот, кто в институте. Да и, честно говоря, сельскохозяйственный техникум точно не предел моих мечтаний.
Так, стоп! Что это со мной? «Мы в это время…» — это о ком я сейчас? И в этот самый миг я ощутил, как сознание словно бы раздваивается. Я был одновременно пятнадцатилетним парнишкой и шестидесятилетним стареющим мужчиной. Получилось? — Похоже, получилось, не соврал Сурок!
Я внимательно осмотрелся вокруг. Ну да, это наш маленький районный городок, где я родился и вырос, и где в последний раз был лет пятнадцать назад, решив навестить могилу матери, умершей, пока я отбывал очередной срок. Отец ушел еще раньше, и теперь они покоились рядом на здешнем кладбище.
Я помотал головой: кто умер, какие могилы? Мама сейчас на работе на швейной фабрике, отец позавчера уехал в очередной рейс, кажется, куда-то в Молдавию. Он у меня дальнобойщик, на «Колхиде»[1] баранку крутит, мечтая пересесть на более надежный «МАЗ».
Голова закружилась, меня шатнуло, и я прислонился к невысокому заборчику, возле которого мы стояли.
— Смотри, Седой, Пастор, похоже, уже где-то с утра успел нализаться!
И друзья заржали немудреной шутке. Пока я думал, что ответить, сбитый с толку мозговым раздвоением, из-за угла вывернули Микроб, Таракан и Стас. Мы обменялись вялыми рукопожатиями, а я разглядывал вновь подошедших приятелей с некоторым удивлением, словно вынырнувших не из-за угла, а из далекого и почти забытого детства. Все мы носили брюки клеш разной степени расклешенности, у всех были длинные волосы. Ну, не по лопатки, конечно, и даже не по плечи, но уши закрывали и сзади — по середину шеи, примерно. Модных джинсов нет ни на ком, все мы из обычных рабочих семей, наши родители просто не в состоянии понять, как могут простые брюки из хлопка стоить больше двухсот рублей. Если правильно помню, первые джинсы у меня появятся только через год. Да, точно, в год московской Олимпиады! Я куплю их на деньги, украденные из квартиры соседки, это моя первая квартирная кража — совершенно спонтанная для меня самого, кстати. Просто как-то, выйдя из квартиры и заперев дверь, я зачем-то (бес попутал?) попробовал своим ключом открыть дверь соседней квартиры, ни на что особо не надеясь. И она открылась так, словно там стоял наш замок! Вот как делают замки, а? Потом, когда обнос хаты стал для меня одним из способов пополнить бюджет, я заимел большую связку самых разных ключей. Кстати, в трех из четырех случаев один из них подходил, и дверь открывалась без всяких отмычек.
Подстригусь коротко я тоже через год, когда учившиеся в Москве знакомые парни скажут мне, что с длинными волосами в столице уже никто не ходит — немодно, и потом уже никогда волосы отращивать не буду. А пока вот такие мы, провинциальные ребята образца лета 1979 года: длинные волосы, брюки клеш, в кармане — пачка «Стюардессы» или «Опала», или «Ту-154» — дешевых болгарских сигарет с фильтром. Копеек тридцать пять, вроде пачка стоила. Не сказать, что, прям, дешево для нас, но понты в юном возрасте — это всё! Сверху на мне, как и почти на всех, простая рубашка с подвернутыми рукавами.