Изменяя прошлое

Пожалуй, я был не прочь этот вечер даже зациклить, как в фильме «День сурка», который еще даже не снят. Я ухмыльнулся совпадению названия фильма и погоняло гениального физика-зека, одновременно задумываясь о том, что это очень странное совпадение. И тут же услышал звонкий голосок:

— Чему улыбаешься?

Вот ведь, женщины, все видят, все хотят знать! Но и я давно знаю, как надо правильно им отвечать.

— Я так счастлив быть с тобой, любимая, что не могу сдержать улыбки радости!

Она остановилась, посмотрела снизу на меня и строго спросила:

— Это правда?

— Чистейшая правда, — честнейшим голосом ответил я вниз. Это было легко, правду вообще говорить легко и приятно, как любил повторять один персонаж культового романа. Кстати, я в этой жизни еще ведь не читал «Мастера и Маргариту», мне должны дать почитать эту книжку в самиздатовском варианте и под другой обложкой в лето проведения Олимпиады-80, то есть, через год.

— Я тоже очень счастлива быть с тобой, и очень тебя люблю, — послышалось признание снизу, и я крепко прижал девочку к себе, другой рукой удерживая велосипед. Не то чтобы она была совсем маленькая, вовсе нет, просто сейчас ее склоненная голова лежит у меня на груди, а запах ее волос кружит мне голову. Всегда кружил, кстати, только сейчас вспомнил! Я наклонился и глубоко вдохнул, а потом вдруг поднял голову и проорал в темнеющее небо:

— Остановись, мгновенье, ты прекрасно!

Мгновение не остановилось, но Ларисе понравилось, и она звонко засмеялась.

— Это ведь из Гёте? — спросила она. Ничего удивительного, мне вообще кажется, что наше поколение было образованнее нынешних квадроберов. Хотя, возможно, я ошибаюсь, как и все старики.

— Да, — кивнул я, — из «Фуста». Читала?

— Нет, — призналась она, тут же добавив: — но теперь обязательно прочитаю!

— Я дам тебе книгу, у меня есть в переводе Пастернака, — пообещал я. — Считается, что это лучший русский перевод «Фауста».

Я всегда любил читать, всегда читал много, а в тюрьме стал читать еще больше. Всю жизнь обожал фантастику, но в тот самый год неожиданно увлекся классикой, русской и мировой. Читал всё, что попадалось под руку, и специально искал в библиотеке, где меня давно и хорошо знали. В позднем СССР купить хорошую книгу было трудно, поэтому все, кто был увлечен чтением, были записаны в библиотеки, в библиотеке можно было найти многое.

Неожиданно у меня вырвалось:

— А хочешь, я почитаю тебе свои стихи?

— Конечно, хочу, — тут же ответила она и удивленно добавила: — ты пишешь стихи?

Да, я, блин, писал стихи! Писал тогда, да и сейчас, в свои шестьдесят еще иногда царапаю рифмованные строчки. Что такого? Да, я не гениальный поэт и даже, наверное, не просто хороший, но мне нравится писать. И в девяностые, помнится, даже некоторые мои песни исполняли в кабаках! Что, конечно, то еще достижение…

И я прочитал стихотворение, которое было написано много лет спустя:

Если бы знал я, как трудно уснуть без тебя

Ночи длинны и пусты как забытый перрон

Зимний перрон на закате усталого дня

Где-то вдали простучавший последний вагон

Если бы знал я как трудно без холода рук

Мягких ладошек сжигающий пламени лед

Стрелки часов совершают торжественный круг

Не торопя и не медля размеренный ход

Будет ли утро, не знает никто в этот час

Но каждый верит, что солнце, конечно, взойдет

Солнце мечты в отражении любящих глаз

С мягкой подушки напротив – ресницами влёт.

Некоторое время мы шли молча. Потом она спросила: «Это обо мне?». И я легко согласился: «О тебе, конечно», хотя стихотворение было посвящено совсем другой женщине. Но какое это имеет значение, правда? Мы же читаем стихи самых разных поэтов своим женщинам, невзирая на то, что те посвящали их другим. А это написал я и сейчас посвящаю его той, что идет со мной рядом. Имею полное право. Вон, Бродский в конце своей жизни вообще перепосвятил своей первой любви все свои стихи самым разным женщинам!

— Я не знала, что ты пишешь стихи, — сказала она, и по голосу ее я понял, что она сегодня сражена наповал. Она любит и ее любят, ей даже посвящают стихи! Что еще нужно для счастья в ее шестнадцать юных лет?

Я мог бы сейчас украсть ее и увезти куда угодно, но мне только пятнадцать и дома меня ждут мама с папой. Жаль только, что ничего подобного этой моей любви больше в моей жизни не будет никогда. Будут, конечно, женщины и некоторых я даже буду любить, но вот так уже никогда и никого.

И вновь мы стояли и целовались, а поздние прохожие обходили нас. Некоторые даже комментировали, но все комментарии были добрыми, поэтому мы лишь улыбались, не отрываясь друг от друга. И в какой-то момент мне даже показалось, что все у меня на этот раз получится: жизнь изменится и, может быть, я даже проснусь не на своей шконке в лагере, а, скажем, в семейной постели. И из кухни будут плыть вкусные запахи, а в соседней комнате играть внуки. Наши с Ларисой внуки!

Мы шли, обнимались, крепко вжимаясь друг в друга, словно боясь потеряться в этом огромном мире. Сначала я услышал мотоциклетный треск где-то, как мне сначала показалось, вдали и даже не насторожился. А потом этот треск резко усилился, и прямо из ближайшей подворотни выскочил красный мотоцикл «Ява», ослепив нас фарами. Если бы не этот слепящий свет фар, возможно, я успел бы оттолкнуть Ларису. Я думаю, точно успел бы, но фары слепили, и я ничего не видел. Лариса резко отпрянула от меня, испугавшись, развернулась к источнику звука и света, и в этот самый момент мотоцикл врезался прямо в нее.

Меня тоже сильно толкнуло вбок, я отлетел в сторону и упал. Но тут же вскочил и на миг застыл, не в силах осознать трагедию, развернувшуюся на моих глазах. Упавший мотоцикл заглох, но свет его фары падал точно на мою девочку, как-то неправильно раскинувшуюся на земле, подобно сломанной кукле. И в наступившей тишине я осторожно сделал шаг и склонился над ней. Она еще была жива и даже смотрела на меня испуганными глазами, губы ее дрожали, она, наверное, хотела что-то у меня спросить. Но я не мог оторвать свои глаза от ее разорванного живота, из которого толчками выливалась кровь.

«Ее уже не спасти», — сказал старик во мне, и я с ним согласился: после такого не выживают. Тогда я сказал ей: «Потерпи немного, моя хорошая, я сейчас все сделаю, я быстро», отвернулся и подошел к пытавшемуся встать на ноги мотоциклисту. Похоже, он отделался легкими ушибами. Говорят, пьяным везет, а он был пьян в стельку, что-то мычал. Я посмотрел по сторонам и увидел красный мотоциклетный шлем, откатившийся к дому. Подошел, взял в руки, осмотрел. Я был абсолютно спокоен, просто как-то неимоверно спокоен. Шлем был цел, наверное, не застегнул его убийца моей любви, вот он и отлетел в сторону. Ну, что ж, шлем тоже подойдет.