Изобрети нежность
Шрифт:
– Надо чем-нибудь заниматься, чтобы не было скучно!
– Чем?
– Да вот взяла бы и готовила тут! – Костя в сердцах громыхнул сковородой о плиту.
– А я не умею, – сказала Вика. – Ты же говорил, умеешь?
– Умею! Умею! – дважды яростно повторил Костя.
Вика обиделась, глядя исподлобья на занавеску. И когда у нее задрожали приспущенные уголки губ, в лице появилось что-то совершенно беспомощное, отчего Павлику захотелось утешить ее… Но вспомнился почему-то ее настырный кавалер с галстуком до колен. А Вика тут же овладела собой. Ткнула всеми пятью пальцами
– Ты что мне одно море дал?! Дай что-нибудь интересное!
Павлик разыскал на этажерке альбом Врубеля.
– Подумаешь, труд большой – приготовить… – заметила Вика.
Царевна-лебедь ей понравилась.
– А в школу ты теперь как?.. – осторожно спросил Павлик.
– А я не пойду в школу. Костя же не ходит? – Павлик хотел возразить, что без учебы нельзя, что ему, например, хочется учиться… Вика неожиданно просияла: – У тебя, Павлик, потрясающие глаза! За тобой, знаешь, как девчонки будут бегать!.. Куда ты?! – воскликнула она, увидев, что Павлик взял бидон.
– Вскипятить надо… – пробормотал Павлик, скрываясь за ширмочкой.
Но Костя почти тут же выпроводил его:
– Побудь там с ней! Расскажи что-нибудь.
И Павлик вынужден был развлекать гостью. Молчали. Иногда говорили о том о сем.
Обед лишь усугубил натянутость в отношениях. У Кости и Вики аппетит пропал. Один Павлик съел немного манной каши и, убежденный, что в их отношениях ему не разобраться, молча удалился в мансарду.
Прикрыл дверь за собой. Некоторое время посидел на топчане, прислушиваясь. Потом достал из кармана Анину записную книжку.
«Когда я вырасту, я пойду, как мама, на стройку, потому что там трудно».
Павлик услышал шаги на лестнице и прикрыл книжку. Это был Костя.
– Чего ты, Павка?.. – Он говорил вполголоса, чтобы его не слышно было снизу. И Павлик тоже ответил тихо:
– Ничего… Просто так. Чего я там?
– Ты узнал что-нибудь новое?
Павлик отрицательно покачал головой.
– А что ты планируешь?
– Ничего, Костя… Пока ничего.
– Обманываешь.
– Правда, Костя. Правда ничего.
– Эх-х!.. – Костя взлохматил волосы.
– Что там у вас случилось? – спросил Павлик.
– Да так… – У Кости дернулось веко под глазом. Никогда раньше Павлик не замечал такого за ним.
– Поссорились?
– Связан я, Павка! Как на зло, связан!
– А чего тебе? – спросил Павлик, отводя глаза в сторону.
– А то, что эти дела ведь так не останутся, не должны остаться! А я – как в кутузке! Хуже! Из-за нее…
– Раз так получилось… – неуверенно проговорил Павлик.
– Получилось, – согласился Костя. – Но ты, Павка, чтобы без меня – ничего! Слышишь?!
– Слышу, Костя…
– А то мне хоть разорвись! Надо же…
– Ты иди к ней, – сказал Павлик. – Еще больше расстроится…
И словно в подтверждение его слов – внизу нарочито громко загудела кушетка. Костя дернул себя за волосы.
– Ладно… А ты?
– Я посижу… – сказал Павлик.
Костя вздохнул, глядя на него. Посмотрел вниз, на лестницу, вздохнул опять. И начал медленно, будто через силу, спускаться.
Павлик снова закрыл дверь. Опять некоторое время сидел, прислушиваясь.
Но в доме царила тишина.«А когда душа красивая – никто не видит», – словно бы ползаписи…
В пятницу она уходила от него поздно… Значит, могла в темноте что-то заметить. А на следующий день хотела проверить… И заметила она что-то не где-нибудь, а близ тополя-секвойи. Лишь в этом случае можно объяснить выстрел, если тот предназначался ей, а не Павлику: что совпадали у них не только шапки, рост, но совпадало и место, где могла оказаться Аня…
«Когда люди взрослеют, они меняются, сказала мама. Нет, я другой не буду».
Может, Аня хотела посвятить его в свою тайну. А из-за отъезда Татьяны Владимировны не стала его тревожить. Она всегда была внимательной… А Павлик даже не всякий вечер провожал ее…
«Все слабые люди – мужественные…»
А может, она все-таки решила покататься на горке, дожидалась темноты, безлюдья… И действительно сама ударилась?..
Павлик вздрогнул, когда едва уловимо звякнуло оконное стекло. И больше он вроде ничего не услышал. Но каким-то особым, неведомым чувством уже воспринял и догадался, что это. Бледный как полотно слетел по лестнице. Рванул с гвоздя пальто, шапку…
– Куда?! Павка! Что с тобой?! – всполошился Костя, вылетая за ним в сени. Павлик не мог говорить.
А Костя тут же вернулся. И на недоуменный вопрос Вики: «Что с ним?» – ответил спокойно: «Так, ничего… Все в порядке. Скоро вернется», – потому что в сенях он тоже услышал звуки траурного марша из-за Жужлицы.
Конец
До реки Павлик бежал. Потом опомнился и через Жужлицу пошел медленно, потому что там, у дома Ани, все было недвижно.
Чуть в стороне играл оркестр. А прямо против калитки, опустив головы, полукругом стояли женщины. И хотя Павлик впервые видел все это, он знал, куда направлены их взгляды. Знал.
Когда в морозном воздухе оборвался последний, какой-то изматывающе низкий звук и оркестранты опустили трубы, от соседнего дома к калитке придвинулся темный, с распахнутой задней дверцей автобус.
Павлик опоздал. И хотя он снова бросился бежать, едва умолкли медные трубы, ЕЕ уже внесли в автобус, и какой-то мужчина перед самым его носом закрыл дверцу. Автобус тронулся вверх по Буерачной.
Павлика лихорадило, и он плохо соображал, когда, забыв про транспорт, сначала долго бежал по улицам в сторону кладбища.
Он попал сюда впервые и запутался среди памятников…
Снова отвздыхали трубы, и он увидел только холмик, на который женщины возлагали скрежещущий металлом венок. И тяжесть, и боль вдруг отступили от Павлика. Будто схлынуло все, что недавно еще наполняло его, – и ничего не осталось.
С каким-то недобрым спокойствием почувствовал на себе взгляд со стороны. Обернулся. И сразу узнал в одиноком мужчине среди берез милиционера, что приезжал накануне к полынье и не захотел слушать Павлика. Он и теперь был в штатском. Только сменил пальто на плащ да обнажил голову, держа в обеих руках перед собой шляпу. Павлик выдержал его взгляд и упрямо отошел дальше, за группу женщин.