Изучающий мрак (Дарвей)

– Он не слышит нас. Клифф, оставь его в покое. Тебе показалось.

– Грем, мне не показалось. Я уверен, что его рука вздрогнула. И он иначе начал дышать.

– Скорее всего, это просто конвульсии.

– Грем, как ты можешь?! Чтоб у тебя язык отсох за такие слова!

– Не надо ругаться, я только предположил.

– Ну-ка, дайте я посмотрю...

– Отойдите все! Вы же его так только задушите, бедняжку.
– Этот голос явно отличался от прочих. Он был более высокий и мягкий и, скорее всего, принадлежал молодой девушке.

– Хуже ему все равно уже не будет. Дарвей, ты слышишь нас? Нет, бесполезно... Клифф, ты уверен, что он вообще дышит? И я вынужден еще раз признать, что люди - никчемные целители.

– Мы сделали все, что могли. Чудо, что он жив.

– Значит, мало сделали!

– Дарвей, ответь, пожалуйста...
– снова девушка.
– Господи, неужели он умрет у нас прямо на руках? Он так плох...

– Возможно, для него это будет лучший выход. Не представляю себе, как он сможет нормально жить будучи слепым.

– Мы станем его глазами! Я стану! Я не за что не покину его.

– Лета, перестань лить слезы. Сколько можно? Ими горю не поможешь.

– Вы бесчувственные животные! Ведь это же ваш друг!

– Не смей обвинять нас в бесчувственности! Я, да мы все, даже Грем, отдадим за него жизнь!

– Вот только никто не берет наши жизни...
– грустно добавил первый голос.
– Эх, Дарвей...

О ком они все время говорят? Кто этот Дарвей, по которому девушка льет слезы? Наверное, он был хорошим человеком, раз его друзья теперь так убиваются.

Его существование оборвалось в расцвете лет. Трагично. Вероятно, тому виной несчастный случай. Или что-то в этом роде... Ах, да! Он же еще и слепой в довершении всего. Жалкий калека. Хорошо, что рядом есть люди, которые позаботятся о нем. Конечно, все это очень грустно, но такое случается каждый день, каждую минуту. Его это не касается. Мир большой, и в нем постоянно кто-то умирает и рождается. Это бесконечный круговорот.

Но почему именно он слышит их разговор? Что-то здесь не так... Ему было так хорошо, так спокойно, он почти слился с тем прекрасным лучом, как вдруг появились они и все разрушили. Откуда этот дискомфорт, словно он что-то собирался сделать, но не может вспомнить что именно? Воспоминания причиняют ему боль, поэтому он не станет ворошить прошлое. Нет, не станет. Возможно, если не обращать на голоса внимания, они исчезнут и тогда луч снова вернется.

– Малем, вчера приходил Орман.

– И что?

– Звезды молчат. Он говорит, что это первый раз за всю его жизнь, когда звезды не дают ясного ответа ни на один вопрос.

– Надеюсь, ты не сболтнул лишнего?

– С ним очень трудно сболтнуть лишнего. Могу поклясться, что он и так все знает, просто не подает вида. Я отдал ему знак гильдии магов, который Дарвей взял у его брата.

– Тот задушенный маг действительно был его братом?

– Да. Орман был благодарен за то, что мы сохранили знак Марка.

– Как странно - значок целехонький, тогда как самого Дарвея пришлось собирать практически по частям.

– Грем, не преувеличивай.

Действительно, что этот орк себе позволяет?! Такое неуважение к усопшему. Ну, к почти усопшему. Постойте-ка... А откуда он знает, что Грем - это именно орк?

Мысль приняла облик забитой продрогшей собаки, жалобно заскулила и принялась метаться в запутанном лабиринте сознания. Неужели он имел несчастье видеться с ними раньше? Кто эти люди?!

Только без истерики! Ему просто померещилось. Не нужно нервничать иначе он больше никогда не увидит золотой луч.

– Тихо... я что-то почувствовал.

Тепло разливается вокруг, пространство сужается до размеров одного тела. Он ощущает покалывание и видит, как из его груди вырастает огненный цветок. Это очень больно. Огонь жжет внутренности. Неприятно чувствовать себя запертым в маленьком теле, словно в темнице. В горло вонзаются тонкие стальные иглы, одна за другой, заставляя его возвратиться в мир лживых картинок. За что ему эти мучения?

С губ Дарвея сорвался стон.

Малем, прижимающий ладонь к его груди, вздрогнул. Гном изумленно посмотрел на мага, желая удостовериться, не послышалось ли ему. Но второй стон, еще громче предыдущего развеял его сомнения.

– Он... Он...
– Клифф оттеснил Малема.
– Только бы это не была агония... Дарвей?

Монах с трудом разлепил сухие губы. Ему хотелось ответить, но язык отказывался повиноваться. Только с пятой попытки он смог сказать что-то членораздельное.

– Кто я?

– Господи!
– всплеснул руками юноша.
– Неужели он потерял память?

– Кто я?
– повторил монах.
– Даже имени не помню.

Он лежал на жёсткой кровати, забинтованный с ног до головы и покрытый толстым слоем целебной мази. На голове была широкая белая повязка, закрывающая верхнюю половину лица.

– Дарвей...
– Лета, глотая горькие слезы, стояла на коленях подле его постели. Ее сердце разрывалось от желания помочь.

– Я кое-что помню... Грем, - больной повернул голову ту сторону, где стоял орк, - как тебе метательные ножи? Бьют точно в цель?

– Ты вспомнил о подарке!
– обрадовался орк.
– Еще не все потеряно!

– Он не помнит своего имени, но прекрасно помнит эпизод с теми ножами. Да, это Дарвей... Натура Призрака берет верх.

– Будет лучше, если мы оставим его в покое. Клифф, ты можешь еще немножко подлечить его?

– Куда уж больше? С тех пор как мы нашли его в той трещине, он отлично восстановился. И это несмотря на то, что только Всевышнему известно, сколько суток он пролежал под слоем песка.

– Не говорите обо мне так, словно меня здесь нет... Это крайне невежливо. Я еще не покойник.
– Дарвею с трудом удалась такая длинная тирада.

– Прости, пожалуйста.

– Мне душно...

Лета поспешно распахнула окно. Свежий воздух ворвался в комнату, наполнив ее осенней прохладой. Монах глубоко вздохнул.

– Где мы?

– В загородном доме, принадлежащем одному из моих знакомых, - сказал Малем.
– В Бельсе. Дом целиком отдан в наше распоряжение.