Изумленный капитан

Возницын колотил Галатьянова шпагой, как палкой (он рванул, было, шпагу из ножен, но шпага, никогда не употреблявшаяся в дело, видимо, заржавела и не выходила). Терять времени было некогда. Возницын колотил Галатьянова по плечам, по шапке с лисьими отворотами. И так в один миг пролетел через сени и уже чуть не выскочил полуодетый и босой во двор. Но на пороге чьи-то крепкие руки обхватили сзади Возницына: это во-время подоспел вернувшийся Афонька.

– Вот сумасбродный чорт! Хорошо, что еще не заколол! – говорил, смущенно улыбаясь, Галатьянов, когда они все очутились на улице.

Он щупал плечи, оглядывал рукава и свою новую шапку с лисьими отворотами.

– Вернемся! Он – один, а нас четверо, – потирая шею, уговаривал Галатьянов полицейского солдата.

Солдат молчал, с опаской поглядывая на Парфенову избу.

– Чего итти – никаких девок у него нет, – сказал один из мужиков-свидетелей.

– Из-за какой-то воровской девки я не стану лезть на клинок! Помирать еще не хочется. Видишь, каков он. Должно, не в полном уме! Недаром хозяин твердил, что его Военная Коллегия отпустила по болезни. А ему – что? Он заколет тебя и в ответе не будет – он, ведь, дворянин! – сумрачно сказал полицейский солдат и пошел прочь.

Галатьянов только покосился на него, сплюнул и тоже зашлепал по грязи, бормоча себе что-то под нос.

– Слышь, Ванюха, а ловко это он графского управителя отчехвостил! Глянь – все плечиком поводит! Свербит! – смеялся тихонько один из мужиков, идучи сзади за Галатьяновым.

А в это время Возницын отряжал Афоньку бежать и немедленно же сыскать где-либо, в Адмиралтействе или на рынке, подводу.

Несмотря на все уговоры денщика, убеждавшего барина в том, что негоже пускаться в такую дорогу больным, Возницын намеревался тотчас же ехать в Москву.

Возницын был твердо убежден, что Софья никуда больше не могла уехать.

VII

Возницын не мог дождаться Москвы.

Он на каждой станции угощал подводчика водкой, на ночевках подымал в путь до света (ему не спалось), торопил вперед и вперед. Измучил подводчика, измучил Афоньку и больше всех измучился сам.

Возницыну не терпелось. Казалось, что он опоздает притти на помощь Софье, что ее разыщет граф Шереметьев, что с Софьей случится недоброе.

От тоски, ожиданий и непрекращающейся лихоманки Возницын похудел и почернел.

Но, несмотря на это, он суетился больше всех – лопалась ли в санях пеньковая завертка, надо ли было раздобыть овса для лошади, – Возницын не доверялся Афоньке или подводчику. Норовил сделать все сам – лишь бы поскорее доставиться в Москву.

И только на последнем перегоне, когда уже вдали заблестели главы московских сорока-сороков, Возницын сдал: с ним приключилось что-то неладное. Он впервые почувствовал невероятную усталость, почувствовал, что сильно ослабел. Им овладела какая-то лень. Не было сил подыматься с жесткого дна пустых саней (сено все скормили). Хотелось лишь одного – покоя: согреться и уснуть. По плечам все время пробегал ледяной холодок, озноб уже не прекращался ни на минуту Голова болела нестерпимо.

Возницын лежал и грезил об одном – о жаркой лежанке и мягкой постели.

И все же, когда замелькали кривые московские улички, Возницын собрал силы и поднялся. Он сидел, трясясь от озноба и глядел красными от бессонницы, воспаленными от болезни, глазами.

– Может, где-либо мелькнет малиновая бархатная шубейка и черная коса!

Лошадь, чуявшая близкий отдых, бежала проворно.

На одном из поворотов сани раскатились и загородили всю улицу. В это время из-за угла выскочил высокий каурый жеребец, запряженный в легонькие санки. Он налетел бы на подводу Возницына, если бы ямщик во-время не успел своротить в сторону. Каурый жеребец уперся в высокий частокол.

Проворный Афонька соскочил с саней, а Возницын только откатился к другому краю: ему тяжело было вымолвить слово, не то что лишний раз пошевельнуться.

Пока оробевший подводчик повертывал лошадь (в легких санках, видимо, сидел какой-то важный офицер), офицерский ямщик со злости хлестал подводчика кнутом по нагольному тулупу и ругался:

– Чорт косолапый, не видишь, куда прешь!

Он отлично помнил, что за быструю езду с барина возьмут только штраф, а ямщика на съезжей как следует отдерут батогами. Офицерский ямщик замахнулся, было, и на седока, полулежавшего в санях, но военный схватил его за руку и крикнул:

– Возницын!

Возницын поднял глаза – в санях, укрытый медвежьей полостью, сидел румяный, веселый князь Масальский. На нем 6ыла новенькая зеленая семеновского полка шинель с светлосиним воротником и шляпа с круглыми (по новой форме) полями.

– Ты откуда это? Из Питербурха, что ли? – спросил Масальский.

– Отпустили на год по болезни, – едва выговорил Возницын, с трудом подымаясь.

– Тебе и впрямь надо полечиться – ты точно с креста снятый. Что это с тобой?

– Лихоманка, – облизывая пересохшие губы, сказал Возницын. – А ты где? Все еще в Вознесенском монастыре?

– Нет, брат! Куда там! – усмехнулся Масальский. – В Вознесенском игуменьей снова моя сестра, Евстолия. Императрица вернула ее. А я за это время вон где побывал – в Рязань с доимочной командой ездил, холопов постегать да и нерадивых воевод железами смирить, чтоб государевы подати получше сбирали! А теперь меня генерал-адъютант Семен Андреевич Салтыков взял к себе. Я в Тайной Канцелярии здесь, в московской конторе, – улыбался, видимо довольный и собой и своей службой, князь Масальский.

Возницын в первую минуту хотел спросить о Софье, но, услышав, что Масальский служит в Тайной Канцелярии, сдержался: «Ему только скажи, враз сыщет…»

– Ну, поправляйся! Выздоровеешь, заезжай ко мне! – сказал на прощанье Масальский.

Они разъехались.

Наконец Возницын дождался – он подъехал к своему дому. Сердце у Возницына замерло: у ворот на снегу были видны свежие следы полозьев.

Возницын выскочил из саней и, шатаясь, подбежал к калитке.

– Кто к нам приехал? – спросил он у Кирилла, вышедшего навстречу барину.

– Тетенька ваша, матушка-барыня Анна Евстафьевна, – ответил Кирилл, припадая к барскому плечу.

Хотя не тетушку ждал Возницын, но все же приезд Помаскиной пришелся как нельзя более кстати. Ехать в Никольское с тетушкой было легче, нежели одному.

Помаскиной не было в доме – она ушла за какими-то покупками в Китай-город.

Возницын велел вскипятить чайку, чтобы согреться. Афоньку же немедля отправил в Вознесенский монастырь на розыски Софьи. У самого Возницына нехватало на это сил да к тому же расспрашивать о ней денщику было удобнее.

* * *

Афонька вернулся вместе с теткой Помаскиной – они встретились на Красной площади. Возницын сидел за чаем.

От горячего чая стало сперва как-будто бы немного лучше, но ненадолго. Возницын с трудом сидел на лавке. Так хотелось лечь и вытянуться, но чувствовал – если ляжет, вовсе не сможет потом подняться. Все тело ломило, по спине пробегал холодок.