Изумруды, рубины, алмазы мудрости в необъятном песке бытия
Шрифт:
Но не мог умереть, ибо Ее искал…
Но вот встретил Ее… и сотворил на века в редкой бухарской белой снежой глине Ее…
И теперь, счастливый, я ухожу умирать на старинное армянское самаркандское кладбище… пока дойду до кладбища — умру и сам себя похороню…
Прощай, поэт… береги ее…
Помни, что дервиш Ходжа Зульфикар сказал: «Девство Девы, Чистота Человека — выше жизни, выше смерти, выше Самого Творца…»
И Аршалуйр Саркис радостно покидает кибитку и землю…
Навека… уходит туда… и ждет нас…
А мы остаемся в глиняной кибитке, и Две Ложки
Фараона
— живая… И живая манит меня и она — о Боже! дай мне не тронуть ея!
Но она переворачивается тихо перезрело полноводно налитая на спину…
И древнеегипетские неведомые нездешние уготованные блаженные несметнопритягательновлекущие фараоновы прямые плечи пирамидальные персиковые груди лядвеи бедра и алое лоно бездонное родильное и алая сладчайшая рана вечнотекучая узкая трещина тропинка в вечность колыбель необъятного человечества глядят на меня…
Айххххйа!..
И она вдруг улыбчиво томительно покрывает школьным платьицем с белым фартуком курчавую ситцевую простонародную древлерусскую детскую головку свою, а на алое жемчужное лоно свое кладет ветвь серебряную миндаля — хладное серебро цветов переплетается перекликается с живодышащей алостью…
И ветвь миндаля — одна ограда стена девственности ее…
И она шепчет, шепчет и шепчут древнеегипетские девьи плоды ее:
— Снимите возьмите с меня ветвь миндаля и берите меня… услаждайтесь мною… Фараон повелитель пловец мой…
Я твоя Ложка… я твой Нил… я твоя вода… плыви в меня… плыви во мне…
Я твоя Хатшепсут… Ты — мой Тутмес…
…И тут она захлебывается, лепечет, как младенец, и из нее идут древние пирамидальные иероглифы допотопные тайные жреческие Слова, которых никто не знает на земле, а знают только в небесах…
Уйяхххйх!..
О Боже…
Разве я оставлю Подарок Фараонов? Ложку Любви Вечной?.. О Боже!..
Ойхххйя!..
…И я покорно вспоминаю слова, шепот древнего суфия: «Мужи яро трутся, тщатся, тянутся к лону жены ибо они вышли оттуда, и как человеку не стремиться к месту рожденья своего? к перводому алому сладчайшему своему? к дому, к люльке детства своего?.. к колыбели своей?..
Лоно жены рождает… но и губит…
Но я ли трону бутон ее?.. я ли разрушу колыбель мою?
О Боже!..
…Много лет прошло…
Давно я уехал из родного города Душанбе, где в гражданской войне братья слепо хищно алчно поубивали братьев, а русские — стали изгнанниками на Русиизгнаннице, когда кучка бесов разрушила страну, где люди любили друг друга, и богатый вор не притеснял, не гнал в могилу доверчивого работящего ограбленного бедняка…
Много жен и дев возлюбил я в долгие дни грешной жизни моей…
Многих забыл и многих живо помню благодарно и поминаю в последние дни земной жизни моей… нет ничего слаще на земле, чем перебирать, вспоминать, смаковать возлюбленных своих перед смертью… и они отгоняют смерть… ненадолго…
О Боже! Как же много любви надо человеку в жизни его и как мало ему дано, но мне Господь дал много…
Но вот смерть приблизилась ко мне и многих зыбко забыл я в муках уходящего тела моего, а вот Ложка Фараона все чаще приближается ко мне…
И раньше,
во многих туманных днях и ночах жизни моей, чудилось мне, что вот я вижу Ее в сумерках близ дома моего, близ жизни моей…И ветвь жемчужно-розового миндаля мерцала и мерцает хладно недоступно в туманах и сумерках жизни моей…
Всегда чудилось и чудится мне, что Она бережет стережет меня, как только мать берегла и стерегла меня в детстве моем…
Как Богородица охраняла оберегала и охраняет оберегает в веках Русь Святую…
О Боже! Девочка древнеегипетская… пришелица дивная моя!
Ложка Фараона!.. Ветвь снежного раннего миндаля!..
А я ведь так и не узнал имени твоего, девочка моя… древняя египтянка русская моя…
Прости меня! меня! меня! прости мя!..
Но!.. как же назову? закричу? окликну тебя?.. когда будет встреча, встреча вечная там… там… там… в райских вечноминдальных садах?..
…Когда великий поэт умер лютой русской зимой, в нищете и безвестности, в нищей обобранной России, уже забывающей Святое Имя Свое от ига бесов пришлых, и нищая журавлиная стайка друзей и родных похоронили его в нищей могиле, на нищем икшанском погосте — то через несколько дней под самодельным свежим крестом на свежем снегу встала легла явилась ветвь розовопенножемчужного миндаля…
Редкие пьяные посетители погоста решили, что это бумажные мертвые цветы…
Мертвым в нищие мертвые времена дарят мертвые цветы…
Но это были живые…
О Боже!..
…Ложка Фараона…
Безымянная вечная возлюбленная моя в двух мирах…
Это Ты…
Оттуда…
За мной…
Пришла…
О Боже!.. а я ждал…
Мы возьмем со снега миндальную ветвь
И пойдем с тобой к Пирамидам
И дальше
К забытым Богам…
28 октября — 2 ноября 2010
Один День из Детства Пророка Мухаммада
— Кто долго странствует по миру — тот может встретить тех, кто давно умер, и тех, кто еще не родился…
В странствиях исчезает Время…
И потому люди любят странствовать…
…Ах, детство — океан чувств… а у меня пустыня-сахра, а пустыня — лишь океан песка…
Раннее дымчатое прозрачное плывущее утро… Утро сиреневое… Утро машущих павлиньих хвостов…
А потом солнце убьет выжжет все…
Детство — это утро павлиньих хвостов…
А потом время превратит павлиньи хвосты — в куриные… аайхххйя…
Мальчик в долгой рубахе-дишдаша, босой стоит на бархане и глядит в пустыню Руб аль Хали…
Мальчик-ульд стоит у родного шатра-хейма
Мальчик чутко стоит озябшим столбиком как песчаный сурок у норки
Но это не сурок
Но это не мальчик
Это Пророк
А Пророк не стоит как сурок а летит как орел
А Пророк не говорит а речет навека… как режет на камнях…