Изумруды, рубины, алмазы мудрости в необъятном песке бытия
Шрифт:
Стоит стоит нагая нагая нагая… уже спелая… плодовая… дышит…глядит на меня… дышит… не дышит…
И вот она вышла и вот она выходит из волн алмазных и долго стоит нагая и глядит на меня нагота ее и входит в золотые тугие бухарские шаровары изоры и в бархатное персидское гранатовое платье…
Зачем ей теперь шаровары и платье, когда я — одежда ее, а она — моя…
И змеиные мокрые рыжие золотые рассыпные косички рассыпаются змеятся по ее бледно фарфоровому лицу с древней ширазской смоляной родинкой и лазоревыми согдийскими глазами-родниками… роящимися как пчелы медовые майские…
И
Но я успел успеваю увидеть взять вобрать тугой живой атлас ее серебряных круглых белых как баранье сало ног и курчавость первобытную межножья из которой человек исходит на землю…
Но я уже выходил из нее а теперь хочу войти в нее…
Ойхххйо!.. О!..
Старик отдай ее мне как отдавали недозрелых дев древним согдийским царям — а она увидела меня и сразу созрела
Она согреет мою ледяную как река Фан-Ягноб старость полелеет обогреет хладные чресла мои и забытый спящий зебб мой…
А я взращу и раскрою взлелею девий бутон ее и не будут переспелые плоды падать на землю палым ничейным золотом и становиться добычей птиц, червей и муравьев…
Она — сад урюковый златой несметный, а я садовник сборщик всех плодов ее…
Старик отдай ее мне…
Она — собака, а я пастух чабан ее… она — ягненок, а я орел-ягнятник ее… она — рыба форель, а я — река ее… она рыба — а я рыбарь ее… она — овца, а я — волк ее… она — златой урюк, а я — червь златой ея блаженный…
Старик, гляди — она вышла из льда реки увидела меня и преданно жертвенно бросилась ко мне и ластится ко мне и льнет и дышит, забыв про девий стыд потому что она узнала меня, и приготовила одежды свадебные свои на берегу Фан-Ягноба, и вот надела их задыхаясь от древней любви улыбаясь радуясь сгорая…
Айххххйя!..
И стала невестой древней согдианкой, а я ее ханом хозяином и в этом мире и в близком загробном…
Старик… отец Анахиты… отдай ее мне…
…Дервиш Ходжа Зульфикар… Ты нищий старый поэт…
Кому нужны старость нищета болезни твои и поэмы твои и смерть близкая твоя?..
Кто пойдет с тобой в смерть твою?
Дорога долгая земная твоя уже близка к пропасти…
Обрывается она за поворотом как фан-ягнобская забытая заброшенная дорога самоубийц…
…Ах многие странники погибли в фанских горах завороженные их красотой и зовом сладчайших пропастей — этих кратчайших троп путей в иной мир… в вечность… в царствие загробное….
Дервиш, любовь и смерть — это две дороги… а не одна…
Дервиш, пожалей ее и меня…
Ты уже прошел одну дорогу любви, а она еще не прошла…
Отпусти ее…
Пожалей меня…
Она безумная…
В пятнадцатилетнем человеке семя слепое бешеное мечется бродит как сель как камнепад в весенних горах… как волк пенный в курдючных кровавых отарах стадах…
Она убьет тебя… себя… и меня…
Старик горестно жует насвай-табак и плачут глаза его не от табака…
И побито умученно глядит на меня…
Потом он выхватывает из-за пояса-миенбанда самаркандский
двуострый широкий нож, который может разрушить человека одним только прикосновением… сладостный успокоительный нож самоубийц…— Этот нож достался мне от моего предка Амира Тимура из рода барласов… Этим ножом Амир бесшумно расправлялся со своими врагами… Этим ножом он построил величайшую Империю…
Империя без ножа — мертва…
Чем острей нож — тем сильней империя…
Когда нож притупляется — тогда империи погибают…
Я медленно ласково порежу себе вены — и оболью окроплю вас кровью моей… много крови пойдет на вас… на тебя, дочь моя… и на тебя, дервиш… Хватит с избытком на обоих…
А кровью безвинной омытые — куда пойдете вы?.. кто примет вас?..
Старик машет ножом передо мной и обнажает сизые вены на руках…
О Боже…
…Прощай, старик Абдураззок Табаррук…
Твои слова как пропасти фанские бездонные тропы в вечное Царствие Небесное что ждут уже меня…
Прощай, Анахита Ардвисура…
Святая согдианка древняя моя… лоно твое не тронут древляя рука моя…
И губы жениха мужа отчие материнские мои…
И урожайный как золотой урюковый сад фаллос зебб карагач мой родитель творитель человеков мой мой… и твой… не тронут лоно девье твое…
…Я иду бреду бегу от чайханы «Древняя Согдиана»…
Я плачу и слезы закрывают дорогу мою…
И ведут меня в пропасть сладчайшую… на дорогу самоубийц…
Не вижу не чую ничего кроме сладких блаженных последних слез моих…
Как в дальнем детстве я упиваюсь слезами обиды…
И вспоминаю: «Блаженны плачущие ибо утешатся…»
И я утешаюсь слезами слепыми и пропастями бездонными фанскими моими…которые ждут манят меня тайной загробья…
А она Анахита Ардвисура пятнадцатилетняя любовь вечная моя рыдает на дороге и безнадежно бежит за мной, а старик Абдураззок Табаррук из рода древних царей бежит за ней старый задыхающийся умирающий и утешает ее…
И мне раздирающе жаль его… и ее…
…Ах старец слепец плывущий в реке чувств…
И ты уже был рядом с Богом, и вот тонешь в любви земной, и рай уже не сужден тебе, но, может быть, эта земная Девочка — и есть рай твой?..
И что же ты бежишь от него?..
…О Боже!
Вот она догоняет меня и бьется задыхается рыдает от счастья…
И ты впервые трогаешь камышовые дрожащие жемчужные покорные персты ее и абрикосовые текучие губы ее и чуткие отзывчивые спелые отворенные шелковые яблоневые колени — о!.. готовые впустить тебя в девственность ее…
Она — беглянка тысячелетий — навек с тобой… навек! насмерть! наповал твоя! твоя… твоя…
Покорная птица райская мухоловка вечной любви твоя… твоя… бьется вьется навек в твоих руках… золотые тугие хлесткие косички ее скользят змеятся по лицу моему… щекочут ласкают лепечут покоряются расплетаются как у невесты в день свадьбы…
Косички ее мокрые от слез… и я целую их… щекочут они язык мой…
О Боже! разве не рай это… разве не рай…
А она шепчет:
— Дервиш, я из рода царей… А вы — последний царский мудрец и поэт на земле… и вам не с кем говорить…