Изящная комбинация
Шрифт:
— Загружаем шихту! — скомандовал Сорокин.
Мостовой кран плавно подал мульду с материалами. По новой технологии состав шихты рассчитан с точностью до килограмма.
— Температура тысяча пятьсот восемьдесят градусов, — отметил Зотов, глядя на прибор.
— Врет твоя машина, — Кузнецов прищурился, глядя в смотровое окно. — На глаз все тысяча шестьсот.
Зотов молча достал из кожаного футляра пирометр «Арденн»:
— Проверим?
Замер показал ровно тысячу пятьсот восемьдесят градусов. Кузнецов озадаченно покрутил головой.
Плавка
— Готово! — объявил Зотов через три часа. — Отбираем пробу.
Молодой подручный ловко взял пробу в специальную ложку. Кузнецов по привычке поднес ее к глазам, рассматривая излом. И вдруг замер.
— Это что же за чудо, — пробормотал он. — Такой стали у нас еще не было.
Сорокин улыбнулся:
— То ли еще будет, Михаил Егорович. Это только начало.
К вечеру анализ в заводской лаборатории подтвердил, что плавка идеальна. Все параметры точно соответствовали заданным.
Кузнецов задержался у печи после смены. Его заскорузлые пальцы осторожно погладили панель приборов.
— Что, Михаил Егорович, признаете новую технику? — спросил проходивший мимо Зотов.
— Признаю, — проворчал старый мастер. — Только вот что я тебе скажу, инженер… Приборы приборами, а глаз мастера все равно нужен. Понял?
— Понял, — улыбнулся Зотов. — Потому и просим вас молодых учить. Технику они освоят, а вот такой глаз, как у вас, еще приобрести надо. Многолетним опытом.
— Ладно, ладно, — махнул рукой Кузнецов. — Завтра с утра приходи. Покажу тебе пару секретов, которые ни в какие приборы не забьешь.
За окнами цеха разгорался февральский рассвет. Начиналась новая эпоха советской металлургии.
Металлургический завод в Нижнем Тагиле. 10 февраля 1929 года, 11:35 утра
Механический цех Нижнетагильского завода заливал яркий весенний свет, проникающий через огромные окна в чугунных переплетах. Новенькая конвейерная линия системы «Конвейер-Стандарт», собранная по чертежам американской фирмы «Форд», поблескивала свежей краской.
Вдоль линии установили электрические лампы «Филипс» в промышленных плафонах, обеспечивающие равномерное освещение каждого рабочего места.
Алексей Капитонович Гастев, в строгом костюме-тройке от московского ателье, внимательно следил за хронометражем операций. Его хронометр отсчитывал секунды, пока молодой рабочий Степан Рогов выполнял сборку узла.
— Тринадцать с половиной секунд, — Гастев сделал пометку в блокноте. — При правильной организации движений можно сократить до десяти.
Рядом стоял пожилой мастер Петр Кузьмич, более тридцати лет проработавший на заводе. Его видавшая виды кожаная куртка и засаленный картуз резко контрастировали с новенькими белыми халатами молодых рабочих.
— Эх, Алексей Капитонович, — проворчал он, поглаживая седую бороду, — раньше-то мы как делали? По
наитию, с душой. А теперь все по секундомеру?— Наука, Петр Кузьмич, — улыбнулся Гастев, показывая на развешанные по стенам циклограммы движений. — Смотрите: каждый жест выверен, каждое движение рассчитано. Вот результат.
Он указал на доску показателей, где красным карандашом были выведены цифры утренней выработки. Бригада Рогова уже превысила старую норму на тридцать процентов.
Вдоль конвейера двигались детали, на каждом участке, точно выверенный набор инструментов немецкой фирмы «Атлас». Хронометристы в белых халатах с блокнотами фиксировали время каждой операции.
— А душа, Петр Кузьмич, — продолжал Гастев, — она в том, чтобы работать красиво. Смотрите, ребята движутся, как музыканты в оркестре.
Действительно, молодые рабочие словно исполняли слаженный танец. Каждое движение точно рассчитано, никакой суеты. Над каждым рабочим местом карточка с циклограммой операций, разработанной в ЦИТе.
В этот момент загудел заводской гудок. Это перерыв на обед. Степан Рогов, вытирая руки безукоризненно чистой ветошью, подошел к Гастеву:
— Алексей Капитонович, мы тут с ребятами прикинули, можем еще быстрее. Если инструмент вот так расположить, — он быстро набросал схему в блокноте.
Петр Кузьмич только головой покачал, глядя как Гастев с молодым рабочим склонились над чертежом. Новые времена наступали стремительно и необратимо.
А в конце смены доска показателей зафиксировала новый рекорд. Бригада Рогова перекрыла норму на сорок пять процентов. И даже старый мастер, прищурившись, с невольным уважением посмотрел на ровные ряды цифр.
Центральная заводская лаборатория, Москва, 19 февраля 1929 года, 18:30
Закатное солнце окрашивало багровым светом стеклянные шкафы с химическими реактивами.
Профессор Величковский, в безупречно белом халате поверх твидового костюма, склонился над новейшим металлографическим микроскопом. Его золотое пенсне торжествующе поблескивало в свете электрической лампы.
— Посмотрите, коллеги, — произнес он, отстраняясь от окуляров. — Такой структуры я еще не видел.
Молодой металлург Сергей Елкин, выпускник Промакадемии, в накрахмаленном халате и круглых очках в тонкой оправе, тут же припал к микроскопу:
— Невероятно! Мартенситные иглы образуют совершенно особый узор.
В просторной лаборатории, отделанной белым кафелем, негромко гудели электрические приборы. На специальном стенде поблескивал твердомер последней модели, рядом высился дилатометр для измерения температурного расширения.
— А теперь взгляните на результаты испытаний, — Величковский развернул диаграммы, выполненные на миллиметровой бумаге. — Твердость выше всех известных образцов как минимум на тридцать процентов.
Молодая сотрудница Анна Воронцова, в аккуратном сером халате, быстро делала пометки в лабораторном журнале: