К-55. Обманувшие смерть

Вадим внял совету, и дело сразу пошло на лад: быстро адаптировался к полумраку, ноги «привыкли» к шпалам, запинаться перестал и даже принялся поглядывать на слабенько светящуюся стрелку компаса, пытаясь вычислить стороны света и направление движения группы.

Пригодится это или нет, кто знает, но освежить память не помешает. Спортивным ориентированием и туризмом баловался очень давно, всё успел основательно подзабыть.

Перегон от шлюза до руддвора составлял по протяжённости что-то около двух километров.

Помнится, Мусаев поругал нерадивых хозяев сектора за запустение на небольшом отрезке между станцией и шлюзом?

По сравнению с этим перегоном тот отрезок был просто детской площадкой образцового содержания.

Пока добрались до речки, Вадим насчитал три критических проседания свода, десятка полтора ручейков разной интенсивности, а также множество мелких прорех и откровенных дыр в тюбинговых кольцах, через которые сочилась вода.

На маршруте было несколько глубоких провалов, через которые вода убегала куда-то на нижние горизонты. Провалы обходили осторожно, для страховки все пропустили через карабины на поясах репшнур: эти зияющие чёрные скважины, жадно поглощавшие потоки воды, были достаточно широки, чтобы засосать человека.

В некоторых местах потолок проседал так, что приходилось идти пригнувшись. Удивительно, что ржавый тюбинговый панцирь выдерживал такую нагрузку и до сих пор не рассыпался на мелкие фрагменты.

Неплохо в атомной промышленности Союза делали тоннели, вроде на части рассыпаются, а всё ещё держат.

Речка – это даже и не преувеличение, она и в самом деле была речкой, ручейком уже не назовёшь.

В левой стенке зияла неровная брешь высотой немногим более метра и шириной метра три, из которой упруго струился мутный поток, пробегавший по тоннелю три сотни метров с востока на запад и уходивший примерно в такую же брешь в правой стене.

Поток сильно пенился и благоухал тухлыми яйцами, под сводами плавали клубы вонючего пара и мелкодисперсной взвеси, так что впору было подумать о противогазах.

Однако обошлись: сержант ничего по этому поводу не сказал, остальные тоже не сочли нужным проявлять инициативу.

На этом отрезке было заметное понижение уровня тоннеля, вызванное естественным прогибом профиля, и глубина тут была от… ну, скажем так, от гульфика до подмышек, так что ХЗ пришлась очень кстати.

Местами наблюдались невнятные воронки и бурление, группа шла с черепашьей скоростью, осторожно прощупывая каждый метр перед собой в перспективе возможных провалов.

– Когда-то тут было сухо и аккуратно, – печально заметил Мусаев. – Даже не капало нигде. От станции до руддвора на мотовозе за пять минут можно было домчаться.

– Да, такими темпами через год-другой в Старые Рудники с Северо-Запада уже не пройдёшь, – резюмировал Панин. – Всё завалит и затопит…

Реку преодолели без потерь и вскоре вышли к небольшой станции перед руддвором, сразу за которой виднелись руины шлюзовой камеры.

Группа встала. Комплекты ХЗ сняли и свернули, но упаковывать не стали, подвесили к рюкзакам на специальные тесёмки: Мусаев сказал, что надо будет сполоснуть, как только попадётся более-менее чистая вода.

После этого группа осталась на станции, а Мусаев отправился на разведку.

Шлюзовая площадка была точно такая же, как на выходе из Северо-Западного сектора, только без ворот.

По аналогии нетрудно было домыслить, что ворота стояли, но давно, в незапамятные времена, а потом их отсюда выдрали с корнем – грубо, в спешке и куда-то уволокли.

– Так это отсюда створки взяли? – озарился Вадим, рассматривая следы взрывных работ в том месте, где некогда располагались ворота. – Сержант сказал «со станции»… Я думал, с той станции, что в жилом секторе.

– А смысл? – пожал плечами Олег. – У нас обычно берут подальше, перетаскивают поближе.

– Да, мы постепенно сокращаем своё жизненное пространство, – констатировал Панин. – В данном случае шлюз перенесли поближе, чтобы не обслуживать перегон, которым никто не пользуется.

– Почему только в данном? – поправил Витя. – Сколько себя помню, на всех уровнях постоянно что-то переносят. Урезают, сокращают, переезжают. Бывает, целые сектора бросают.

– Да, это так, – согласился Панин. – Это происходит повсеместно, и это тенденция. Если так пойдёт и дальше, в скором времени на каждом уровне останется по одному жилому сектору в окружении руин и диких территорий…

* * *

Мусаев провёл разведку и дважды мигнул фонарём, показывая, что можно продолжать движение. Группа покинула станцию и направилась к южной оконечности руддвора.

В местном исполнении руддвор выглядел следующим образом: просторная выработка, сильно вытянутая с севера на юг, утыканная множеством металлических крепей-подпорок, уставленная проржавевшими шахтными механизмами и вагонетками и изрезанная вдоль и поперёк ржавыми нитями узкоколейки.

Нити эти убегали… так, раз, два, три… в итоге Вадим насчитал семь тоннелей, выходящих из руддвора в неведомую тьму, и в каждом была узкоколейка.

В сравнении с закованным в тюбинги тоннелем с «железкой» нормальной ширины, по которому группа пришла сюда, эти тоннели выглядели как недоношенные братцы богатыря-переростка. Проще говоря, были они ниже, уже и страшнее, даже на первый взгляд: какое-то необъяснимое чувство подсказывало, что не стоит в них углубляться.

И – вот же чудо чудное, диво дивное – весь руддвор и выбегающие из него тоннели густо заросли зелёным с легкой просинью ковром, испещрённым бурыми, а местами и красными подпалинами.

Группа пересекла руддвор и остановилась на привал в укромном уголке, неподалёку от входа в один из тоннелей с южной стороны.

Здесь была небольшая бытовка, то ли кладовка, сваренная из толстых листов металла. Несколько стоящих рядком вагонеток образовывали некое подобие баррикады. Между баррикадой и кладовкой был пятачок, на котором примостились две составленные под прямым углом металлические скамейки и очаг с треногой и цепью, на которой сейчас ничего не висело.

Мелкий уголь в очаге под влиянием сырости и времени превратился в чёрную кашу, и было понятно, что костёр здесь жгли очень-очень давно.

По поводу Юга тут буквально высекли в камне: рядом с кладовкой возвышался гранитный обелиск, на котором была грубо и глубоко выбита буква «Ю».

– Зачем обелиск с «Ю», если есть компас? – удивился Вадим.

– Тут встречаются аномалии, – пояснил Панин. – В некоторых местах компас сильно сбоит или вообще показывает неправильное направление. Поэтому повсеместно стоят ориентиры.

– Зачем тогда мне выдали компас?! Я тут, значит, иду, как дурак, добросовестно пытаюсь азимуты высчитывать…