К гадалке не ходи

Назначено им было на десять утра. Поэтому ровно в десять часов они стояли у подъезда обычной хрущевки в самом обычном районе – не окраина, но и не центр города. Позвонили в домофон. Хриплый надтреснутый голос спросил у них:

– Кто?

– Это Стасовы, мы записаны.

Там что-то зашуршало, и дверь в подъезд открылась. Внутри пахло сыростью и кошками. Фу, одним словом. Поднялись на третий этаж, позвонили. Валера прямо чувствовал, что сейчас их в глазок рассматривают с ног до головы. Через полминуты дверь все-таки отворилась, но не полностью, а так, чтобы была небольшая щель, и все тот же противный голос приказал:

– Паспорта покажите!

Клиенты закопошились в поисках документов. Нечто за дверью внимательно прочло все данные в их паспортах, и только потом распахнуло дверь со скрипучим:

– Войдите!

Они вошли. Валера огляделся. Квартира двухкомнатная, обставлена по старинке: древний мягкий уголок, ковры, старый телевизор, вязаные салфетки на полках серванта… и пахло здесь так, как обычно пахнет в непроветриваемых квартирах стариков – затхлостью. Бабушка ткнула его локтем под ребра.

– Здравствуйте, Епифания Савишна, - Валера вспомнил, что нужно поздороваться.

Осмотрел бабку, что стояла перед ними в длинном коричневом балахоне. Она была высокой, очень высокой и худой, как палка. Голову повязала широким темным платком, скрыв пол-лица – лоб и глаза. Нижняя часть лица у нее была какой-то обвисшей, в морщинах, и одной морщиной казался ее тонкий, безгубый рот. Приветствие бабка проигнорировала, вместо этого сделала знак рукой, чтобы они следовали за ней. Валера переглянулся с бабушкой и пошел вперед.

Сели за маленький круглый столик.

– Рассказывай, - милостиво кивнула бабка, складывая локти на столе, и свела пальцы вместе.

– Эээ, - Валера чувствовал себя глупо. Никогда он еще не попадал в такие идиотские ситуации. – Голос слышу. По ночам.

– Что за голос?

– Девичий, тонкий такой плач. Как будто кто-то умер…

– Хмм, - Епифания задумалась на минуту. – Страшно, когда слышишь?

Валера посмотрел на нее с сомнением. Было бы не страшно, разве он пришел бы?

– Когда слышу, страшно. Спать не могу. Утром отпускает вроде.

– И давно?

– Неделю. Сначала во сне слышал. Потом как-то проснулся и понял, что не сон.

Бабка снова задумалась, покусала на удивление целыми зубами нижнюю губу («Не иначе как вставная челюсть», – подумал Валера). Потом она перевела взгляд с парня на его бабушку.

– Очень похоже на духа смерти, - сказала она, наконец.

Оба клиента смотрели на нее в ужасе.

– Что? Это они так делают. Они так скорую смерть предвещают – это заупокойная песня.

Бабушка схватилась за сердце, Валера вскочил, бросился к ней, обнял. А потом уже послал угрожающий взгляд гадалке, та пожала плечами.

– Но полностью уверенной я быть не могу. Нужно, чтобы вы с ночевкой остались. Там и посмотрим, кто тебе эти песни поет.

Бабушка зашмыгала носом – вот-вот заплачет.

– Останься, Валера, - попросила она. – Мне-то надо к деду, кормить-поить… а ты останься до завтра, хорошо?

Валера согласился только ради нее. Условились, что день он проведет у себя дома, а вечером придет к бабке Епифании – проверять, дух смерти это или же нет.

– Как только узнаешь, в чем дело, сразу позвони, - приказала бабушка, прощаясь с внуком на автобусной станции.

Валера покивал, проводил взглядом ее автобус и отправился к себе домой. Родителей не было – оба на работе. Провел день бестолково. В слова гадалки как-то не верилось. На улице было солнечно и жарко – лето в разгаре, люди радуются, живут, улыбаются, солнце светит, цветы цветут… ну как тут поверить в какого-то духа смерти?

Незадолго до семи вечера Валера вышел из дома – не хотелось сталкиваться с родителями. Начнут спрашивать ведь, почему не в деревне, не помогает в огороде… и как им объяснить? До девяти гулял в парке, потом двинул в сторону бабкиного дома.

В этот раз та впустила его без долгих проверок, даже чаю предложила, но он отказался.

Лег спать на диване в гостиной, понимая, что сегодня уж точно не уснет – так был напряжен, да еще эта бабка сидела рядом в кресле и сверлила его глазами. Так, молча, досидели до полуночи. А потом началось.

Сначала был как будто пробный всхлип – короткий и тихий. Потом еще один, протяжнее. А затем уже, по обыкновению, голос заплакал в полную силу. Бабка рядом с Валерой тоже напряглась.

– Вы слышите? – ошеломленно уставился на нее он.

Она кивнула и приложила палец к губам, призывая к молчанию. Встала, подошла к окну, что-то там поразглядывала и бросилась вон из комнаты и квартиры. Валера за ней, отмечая краем сознания, что бегает бабка вовсе не как бабка, а как очень даже резвая молодая девица. Выскочили из подъезда, обежали дом, и тут, наконец, Валера уловил взглядом улетающую куда-то ввысь бледную, почти прозрачную фигуру девушки длинными развевающимися волосами. Ее плач еще какое-то время доносился до него, а потом затих.

– Вот стерва, - раздался совсем даже не старушечий, а молодой, сильный мужской голос со стороны бабки Епифании.

Бабка, видно, не ожидала, что Валера стоит сзади, потому что резко обернулась на шумный выдох клиента и испуганно на него посмотрела. Тут уж Валера разглядел. Платок во время бега слетел, открывая взгляду короткие вьющиеся волосы, кожа с подбородка слезла, пропитавшись потом.

Бабка Епифания оказалась вовсе не бабкой. Это они уже позже выяснили, сидя за столом в кухне и обсуждая ситуацию. Под видом бабки скрывался ее внук, Матвей Добронравный.

– Зачем тебе это? – непонимающе спрашивал Валера, разглядывая сидящего перед ним парня.

Молодой, симпатичный, только очень худой парнишка, студент их вуза, кстати. Валера точно видел его в коридорах университета, забыть его было бы трудновато – все-таки такой рост выдающийся…

Матвей махнул рукой и смущенно сгорбился.

– Да вот… бабушка зимой умерла. Она настоящей гадалкой была, с даром. Он и у меня есть, только не такой сильный. Так… ну, мне же деньги нужны. Вот я и стал подрабатывать.