Кабахи
Шрифт:
Балкон медпункта был ярко освещен сильной электрической лампочкой. Свет ее достигал раскидистого тутового дерева во дворе. В окне у врача тоже горел свет.
«Не спит еще дядя Сандро», — подумал Шавлего и стал подниматься по лестнице.
— Войдите, дверь не заперта, — не сразу отозвался на стук голос изнутри приемной.
Комната была, как и прежде, разделена пополам занавеской. К убранству ее прибавился приставленный теперь к книжному шкафу продолговатый стол. А желтый череп переместился с письменного стола на самый верх книжного шкафа. Доктор сидел за столом, на котором стоял графин вина, и, по-видимому, нисколько не скучал в своем собственном обществе.
— Врачи нам пить вино не советуют, а сами, как я вижу, не отказывают себе в этом удовольствии. — Шавлего бросил взгляд на графин с янтарной жидкостью, опустошенный до половины.
Доктор смотрел на гостя чуть осоловелыми глазами — взор его был невидящий, как бы потусторонний. Он словно и находился здесь, в этой комнате, и в то же время отсутствовал. Он чувствовал, что кто-то вдруг ворвался в тайное
Шавлего еще раз окинул взглядом стол. О нет, никаких следов спиритических опытов — лишь влияние всемогущего Бахуса чувствовалось в этом уютно уединенном интерьере.
Доктор взял пустой стакан, стоявший поодаль, наполнил его и пододвинул к гостю.
— Кто сказал, будто бы медицина запрещает пить вино? Не верьте, юноша. Мы боремся с пьянством, а не с разумным употреблением вина. Оно — необходимый атрибут хорошего стола и полезно человеку. Я видел, как крестьянин, накрошив в чашку хлеба, заливает его вином — это кушанье называется «боглошо»… Грузинский крестьянин — мудрец. Я объездил почти всю Европу и еще полмира и нигде не встречал такого предмета, как чурчхела. Она принадлежит только грузинам, и я вижу в ней нечто характерное для национальной сущности этого народа. Мне думается, историческая необходимость заставила его создать этот искусственный плод. — Доктор неуклюже потянулся через стол, взял с тарелки лежавшую на ней толстую чурчхелу. — Вот, юноша, здесь вам и орехи, и вино, и хлеб. То есть жиры, белки и углеводы, эти три жизненно необходимые составные части нашего тела. Чурчхела легка и не была обременительным грузом в походе. В походе — на войне, говорю я, юноша, ибо история грузинского народа — это непрерывный кровавый путь, испокон веков и до недавнего времени. До тех пор, пока грохот русских барабанов, прорвавшись через Дарьяльские теснины, не вселил страха в сердце мусульманского мира…
Что-то в голосе доктора и во всей его фигуре внушало жалость. Шавлего давно не видел его — казалось, доктор весь стал как-то меньше. В красивых его глазах еще глубже укоренилась тайная горечь. Более, чем когда-либо, чувствовалось сейчас, как одинок этот человек.
И Шавлего стало жаль доктора, жаль от души. Он молчаливо чокнулся с хозяином и осушил стакан.
И хозяин тоже не сказал ни слова. Он пил медленно, не отрываясь. А выпив все до капли, поставил перед собой стакан, покрыл его обеими руками и опустил на них подбородок.
Шавлего проследил за его взглядом. Лишь сейчас заметил он на столе, сбоку, прислоненный к книжному шкафу портрет молодой, красивой женщины, вставленный в великолепную раму из красного дерева. Гордый лоб и повелительно сдвинутые брови внушали робость. Большие блестящие глаза смотрели чуть сентиментально. А на маленьких, изящно очерченных губах застыла архаическая улыбка, наподобие той, что встречается на греческих скульптурах раннего, доклассичеекого периода.
Лицо женщины было незнакомо Шавлего.
На этот раз гость сам, не дожидаясь приглашения, потянулся за графином, налил себе вина, и, по-прежнему без единого слова, выпил. Потом снова налил себе и наклонил графин перед хозяином.
Доктор молчал. Он не сводил глаз с портрета.
Медленно снял он со стакана руку.
— Выпьем, дядя Сандро, за плавающих и путешествующих…
Хозяин взглянул на гостя, потом снова на портрет и осушил стакан.
— Я думаю, юноша, что слово «вино», как и название птицы фазан, родилось в Грузии и отсюда ушло в широкий мир. От века существовал у нас культ виноградной лозы, и, мне кажется, не случайно, что просветительница Нино явилась в Грузию с крестом из лозы в руках. И двери церквей часто вырезали из лоз. В старину вырастали гигантские лозы. Я видел такие сам — в Калифорнии. Ствол лозы у основания диаметром больше метра, занимает она площадь в полгектара и приносит каждый урожай не менее пяти тонн гроздьев… Бывали и у нас когда-то такие лозы… Одна росла вот здесь, в этом самом саду. Там, где сейчас дерево желтого кизила, повыше развалин марани. Было этой лозе не меньше двухсот лет. Посадил ее прапрадед деда хозяина этого дома в ту пору, когда Ираклий разгромил разбойничавших за Артаной лезгин и по пути домой проезжал через наши места… Нет ничего ценнее лозы! Доброе вино придает аппетит и делает беседу приятной… Съешь что-нибудь, юноша, проглоти хоть кусок. Больше мне нечем угостить. Без хозяйки дом все равно что без крыши. — Доктор пододвинул гостю блюдце с холодной вареной говядиной и нарезал на другом блюдце сыр. На этот раз он сам наполнил стаканы себе и гостю.
— За покинувших родной дом и не вернувшихся в родные края!
Доктор встал и принес еще вина. Хмель постепенно овладевал им. Черты лица его расплывались все больше, глаза совсем помутнели, и рука, державшая стакан, дрожала. На этот раз смятую бородку доктора подпирало зажатое в кулаке горлышко графина, а взгляд из-под припухших век был все так же пристально устремлен на портрет.
Жажда овладела Шавлего — ему захотелось вина, еще вина. Попросив разрешения у хозяина, он взял с соседнего стола довольно большую химическую колбу, наполненную доверху. Налив оттуда вина в стакан и утолив жажду, он отер губы и закусил порядочным куском сыра.
— Человечество не знало за всю свою историю более страшной, беспощадной болезни, чем рак. — Доктор ни на мгновение не отрывал взгляда от портрета. —
Рак — это такой же символ всяческого зла, как виноградная лоза — символ добра. А я утверждаю: хотя Арарат совсем близко от нас, голубь, выпущенный Ноем из ковчега, не залетал в Грузию, иначе он принес бы Ною в клюве не масличную ветвь, а побег виноградной лозы… Эти два символа… Должно быть, потому горечь одного из них умеряют сладостью другого… Сколько тысячелетий этот палач истязает человечество? Гиппократ, Гален, Амбруаз Парэ… Потом — лет двести тому назад — Лионская академия объявила конкурс «Что такое рак?» и даже установила денежную премию… Получил ее Бернар Перили, но он лишь наметил новые пути изучения болезни, а никаких существенных выводов не сделал… Потом такие исследователи, как Вирхов и Конхейм. Еще позднее Павлов. И все-таки каждый год полтора миллиона человек погибает на земном шаре от этой болезни, олицетворяющей зло и несчастье… По недавним данным Дорна, в одной только Америке на сто тысяч жителей приходится четыреста тридцать заболевающих раком. Некоторые исследователи утверждают, будто частота раковых заболеваний возрастает вместе с уровнем цивилизации — будто бы в урбанизме кроется главный исток беды. Но я бывал в Бельгийском Конго, и там, в этой далеко не урбанизованной стране, тоже видел множество больных раком. Заболевание это в равной мере осаждает и держит под угрозой как высококультурные, так и малоразвитые народы. Только в отсталых странах нет достаточно точной статистики, и средняя продолжительность жизни там сравнительно невелика, так что аборигены этих стран не часто доживают до того возраста, когда в организме начинает развиваться рак.Шавлего снова наполнил стаканы.
— Вот, юноша, видишь это фото? Может быть, ты решил, что тут запечатлена какая-нибудь европейская или американская примадонна? Присмотрись-ка, ведь в ее лице нет ни одной чужестранной черточки. Это — единственная дочь былого владетеля Чалиспири и примыкающих деревень, хозяина этого дома, князя Вахвахишвили. Мы вместе учились… Случилось так, что ее выдали замуж за другого… Она последовала за мужем за границу и поселилась в Париже… Ты думаешь, я стал участником гражданской войны в Испании только для того, чтобы защитить республику от франкистов? Была, милый мой, еще одна причина. Французская граница проходит через Пиренейские горы. В конце концов я нашел в Париже ее квартиру, но не ее самое… Она уехала за два года до того — муж увез ее в арабские страны, где вербовал волонтеров для войны в Индокитае. В конце концов он похитил большую сумму и бежал в Конго… Это все, что мне удалось узнать с помощью некоего Шаликашвили, занимавшего в соответствующих компетентных кругах довольно значительное для иностранца место. Он же помог мне устроиться врачом на судно, с которым отправлялась в Конго экспедиция, или, вернее, охотничья партия для ловли удавов, — на них был большой спрос во всех европейских зоопарках… А ты знаешь, как ловят удавов в Конго, юноша? Конголезцы просто гении в этом деле: выследив удава, ставят большую деревянную клетку поблизости от места, где он лежит. Несколько охотников бросаются на змею, хватают ее за хвост и тянут изо всех сил. Удав видит перед собой открытую вверь клетки и, уверенный в том, что перехитрил врагов и нашел убежище, вползает внутрь и там сворачивается. А охотникам только этого и надо: выпустив из рук хвост змеи, они накрепко запирают клетку. Иногда ярость доводит удава до самоубийства. Змеи ведь способны чудовищно разъяряться! В приступе тошноты удав извергает все съеденное им, и надо вовремя ополоснуть ему щелочным раствором пасть — желудочный сок его так едок, что разъедает слизистые ткани и губит животное… Фу! Кто-то, наверное, поминает нас недобрым словом — что это змеи пришли мне на ум?.. Впрочем, однажды на поле, затопленном разливом реки Конго, я видел дерево, ветви которого были обвиты и увешаны сотнями змей, искавших спасения… От ядовитого их дыхания на дереве засохли все листья! Ну-ка, налейте еще, юноша, что-то я сегодня в отвратительном настроении.
Шавлего снова налил вина себе и хозяину.
Они молча опрокинули стаканы.
С трудом оторвавшись от пустого стакана, доктор сжал его в руке. Словно ртуть, блестели на его бородке пролившиеся на нее капельки вина.
— Судьба в конце концов смилостивилась надо мной: в результате этих долгих метаний и поисков я нашел ее в Элизабетвиле, в больнице для бездомных бедняков… Муж ее погиб во время охоты на диких буйволов — разъяренные животные затоптали его, — а сама она умирала от злокачественной опухоли матки, измученная экваториальной жарой, в одиночестве. Я едва узнал ее — лицо безумное, дикий взгляд… Деньги, заработанные во время плавания, очень мне пригодились, но ничего поделать я уже не мог. Победить рак, этот символ бед человеческих, оказалось невозможно. Потом в Леопольдвиле мне посчастливилось выиграть большую сумму на скачках, и я отправился в Америку, надеясь новыми впечатлениями заглушить свое горе… Но и там не смог долго оставаться и вернулся в Париж. С тех пор ничто в жизни меня не привлекает, — я помню лишь о клятве, которую дал над ее едва остывшим трупом: посвятить всю свою жизнь разгадке тайны рака.
Доктор поднялся со стула, подошел к занавеске и отдёрнул ее.
— Вот, смотрите!
Перед глазами гостя предстало некое подобие средневековой лаборатории.
Налево в углу стоял деревянный ящик — в нем копошились морские свинки, с хрустом жевали капусту и свеклу, похрюкивая от удовольствия.
— Это мои самые лучшие помощники. Морская свинка — единственное животное, у которого, не убивая его, можно брать кровь непосредственно из сердца. А эти, посмотрите на этих, — доктор направился к другому углу. — Я посвящу вас в мои… Входите, не стесняйтесь!