Кабахи

Они вернулись через несколько минут. Дауд с радостным видом нес трехлитровый штоф виноградной водки — чачи.

Под мышкой у Лексо торчал бурдючок.

— Это из запаса для пастухов?

— Нет, что ты, разве я до пастушеского пальцем дотронусь?

— Откуда же ты все это взял?

— Свое привез — в кузове были уложены, между мешками с ячменем. С пустыми руками к Давиду я не могу приехать.

В ту ночь попировали на славу.

Дауд оказался прекрасным собеседником. Он окончил бакинский ветеринарный институт и был образованным человеком. Высокий, смуглый, красивый, с типично кавказским лицом, он любил поэзию, в беседе с гостями поставил Руставели и Низами чуть ли не выше самого бога, помянул Леонидзе и Самеда Вургуна… Потом взялся за тари и спел баяти.

Утром, когда Лексо проснулся, Шавлего был уже одет и успел даже умыться.

— Что ты вскочил спозаранок?

— Пора ехать.

— Ты очень понравился Дауду. Он вчера сказал мне, что считает тебя своим кунаком. Хочет доставить тебе удовольствие, приглашает с собой на охоту. Не бойся, ферма никуда не убежит.

— Вставай, вставай, нечего нежиться в постели, как молодая сноха в воскресное утро. Не до охоты мне.

— Нам все равно в ту сторону. Если повезут в заповедник, так путь даже короче выйдет.

Было уже светло, когда они выехали в поле.

Дорога тянулась между пашнями.

Дауд то и дело горестно вздыхал, окидывая мрачным взглядом вспаханные земли по обе стороны дороги.

— Один хороший проливной дождь, только один — и вся эта пересохшая пустыня превратится в зеленое море нив.

Он умолкал и продолжал печально глядеть на белесо-серую, известковую почву.

— Засуха. С самой весны я такой засухи не упомню. И снега нет. Только соленый ветер дует с Каспия и еще больше сушит землю.

Он замолкал ненадолго.

— Это все наши земли. Много у нас земли. Но дождь не хочет идти. Если польют дожди, урожая с этих земель хватит нам на два-три года.

Лексо опечалился. Он повернулся к Шавлего:.

— Хоть бы правда пошли дожди! Знаешь, что это за парень? Душа человек! Правда, если земля размокнет, дорогу развезет, и мы можем где-нибудь застрять, но мне все же очень хочется, чтобы погода переменилась. Жалко мне Дауда — это настоящий человек. В прошлом году нам не хватило сена, начался в отаре падеж, овцы с голодухи землю лизали. Он помог нам продержаться до весны. И окот только благодаря ему у нас хорошо прошел. Одного ячменя дал нам полторы тонны. Ох, кабы дождь… Очень хочется!

В поле показались свежие зеленые всходы.

Шавлего опустил стекло в дверце кабины и высунул голову.

Небо пестрело бесчисленными стаями птиц. Дикие гуси пролетели с гоготом над грузовиком и опустились неподалеку на молодую ниву. Зеленое поле стало вдруг черным. Гуси выстроились в ряд, как пионеры на линейке; встревоженно следили они за машиной.

— Остановить?

— Останови. Ближе все равно не подъедем. Осторожная птица. Вон, видите, вышли вперед несколько больших гусаков — это. часовые, они назначены в караул. Очень осторожная птица гусь.

— Жаль, не взял с собой «геко» — достал бы их отсюда.

— Я и сам забыл. Ну, не беда! Скоро будем на месте. С трех шагов будешь бить гусей и уток и всякую другую дичь.

Впереди показались несколько деревьев и в их тени — дом. Потом — глубокий ров, наполненный водой. Потом еще ров с водой, и в воде сухой прошлогодний камыш. Единственный подъездной путь был перегорожен шлагбаумом.

Дауд велел Лексо остановиться и сошел с машины.

— Если директор на месте, попрошу пропустить нас через заповедник. Доберетесь до фермы кратчайшей дорогой.

На рокот мотора вышли из дома двое молодых людей.

Они встретились с Даудом посреди двора. Поговорив с ними, Дауд вернулся с радостным видом к машине.

— Заезжайте. Директор уехал в Баку. А это свои ребята.

Загремела цепь с привешенным к ней тяжелым замком.

Шлагбаум поднялся.

Машина въехала во двор.

Вода и камыш.

Вода и камыш.

Вперемешку и в отдельности. Лишь местами виднелись небольшие островки суши.

Лиманы, бесконечные лиманы расстилались вокруг. Единственная дорога как бы перерезала их пополам.

Сторожа зашли в дом и вернулись с ружьями.

Казалось, вся водоплавающая птица со всех концов света собралась здесь, чтобы перезимовать. Воздух был полон и как бы отягчен шелестом крыльев. Сотни тысяч, быть может, миллионы птиц реяли, парили, носились в поднебесье.

Одни опускались на воду.

Другие взлетали с поверхности воды.

Третьи садились на отмелях.

Четвертые избирали для посадки прибрежные камыши.

Слышалось нескончаемое хлопанье крыльев.

Гогот.

Кряканье.

Свист.

Шипенье.

Клекот.

И глухой крик выпи.

Заметив издали человека, хитрые серые гуси тотчас же уплывали подальше в лиман.

Только белолобые свиязи и краснозобики плескались близ берегов, но и те были достаточно осторожны, чтобы не приближаться на расстояние выстрела.

Стаями, не смешиваясь с другими, ходили красные утки, чирки и шилохвосты.

В одиночку или небольшими группами бороздили воду дикие утки и широконоски.

Пеликаны и лебеди держались как можно дальше от дороги.

Кое-где за большим каналом стояли, застыв на одной ноге, красивые цапли с султанами на головках.

Светло-серые журавли и кашкал-даши казались более храбрыми, а может быть, более глупыми: завидев охотника, они устремлялись к камышам, но не успевали уйти от пули.

Лишь маленькие дерзкие нырки шныряли тут же, под носом; едва заметив направленное на них дуло ружья, они мгновенно уходили под воду и всплывали где-то совсем в другом месте.

— На что они тебе, все равно есть их нельзя, рыбой отдают, — пытался Дауд убедить Лексо, а сам каждым выстрелом сбивал птицу, а то и двух.

Когда охотники вышли из лиманов в поле, перед ними взлетела небольшая стайка дроф. Раздались три выстрела — две птицы упали камнем на землю.

Потянулось поле, заросшее полынью. Среди травы виднелись лишь редкие карликовые кустистые деревца. Кое-где под деревьями земля была разрыта.

— Что это, Дауд?

— Тут копались дикие кабаны.

— Поищем?

— Днем их не найдешь — валяются где-нибудь в камышовых зарослях.

Под ногами хрустели ракушки. Все поле было усеяно ракушками разной раскраски и величины. Когда-то тут было море; оно отступила и оставило эти разноцветные и разнообразные памятки.