Кабахи

Гость криво усмехнулся и показал собеседнику три передних золотых зуба.

— Это тоже память о том случае? — спросил дядя Нико.

Парень кивнул в знак подтверждения.

— Не узнал, кто это был?

— Нет.

— Ну ничего. Как говорится, вырастешь большой, позабудешь.

— Вырасти-то я, может, еще и вырасту, а вот забыть… Никогда не забуду! Среди тысячной толпы узнаю этого дьявола и по лицу и по голосу. Ничего, авось когда-нибудь еще встретимся…

— Глупости! Теперь слушай меня. Что ты собираешься делать?

— Ничего. Скопил немного деньжат, хочу истратить их с умом.

— А все-таки?

Парень ответил не сразу. Он пожевал папиросу, переместил ее из одного угла рта в другой и задумался.

— Хочу машину купить.

— И возить пассажиров?

— Может, и так.

— Брось валять дурака, Вахтанг! Жить на свете надо умеючи. Столько переплатишь денег автоинспекторам и всяким другим бездельникам, что навряд ли самому что-нибудь останется. Да к тому же будешь в районе на дурном счету. Вот что я тебе скажу, сынок. Этот мир — курдюк. Надо так сало с него срезать, чтобы и тебе польза была, и никто ничего не заметил. У волка такая повадка: если не может добраться до скотины, идет за нею следом, жрет с голодухи навоз. У тебя, слава богу, дела еще не так плохи. Силен мир, против него не попрешь — это сказано людьми поумнее нас с тобой.

Дядя Нико подумал с минуту, потом поднял голову и взглянул в глаза своему гостю:

— Что скрывать, одно время махнул я на тебя рукой, думал: почему я не выронил стервеца, когда держал над купелью?.. Но теперь сдается мне, что из тебя может выйти толк. Задумал я начать этой осенью одно дело и хочу, чтобы ты им занялся. А машину я сам тебе продам.

Вахтанг перегнулся через стол к собеседнику:

— «Победу» продаешь?

— Да, хочу продать.

А сам без машины останешься? Председатель-и ходит пешком?..

Дядя Нико улыбнулся:

— Стар я стал, сынок, чтобы пешком ходить.

— Так как же?..

— Да ведь не обязан я по колхозным делам свою машину гонять! Видел мой дом? Балкон недоделан, и сзади еще одну комнату пристроить надо. Если я все это сделаю, и притом сохраню машину, люди скажут, что я колхоз по бревнышку растащил. Так что, хочешь не хочешь, надо «Победу» продавать.

— А все же, как ты без машины обойдешься?

— Секретарь райкома обещал, если мы уберем урожай вовремя и без потерь, премировать наш колхоз легковой автомашиной.

— Даром, значит, получишь?

— Да нет, почему даром?

— Какая же иначе премия?

— Каждому председателю нужна машина. А на весь район дают каждый год одну или две. Будут их распределять, достанется моему колхозу, мы и купим. Все равно будет моя.

Вахтанг сунул докуренную папиросу в пепельницу, погасил, раздавил в ней окурок.

— Покрышки у тебя хороши? Знаешь ведь, достать их нельзя.

— Об этом не беспокойся. Вчера счетовод поехал в Тбилиси, привезет новенькие.

— Ну ладно… А какая цена?

— О цене мы договоримся.

— Сейчас?

— Сейчас! — Дядя Нико встал, подошел к полке с книгами, вырвал из лежавшей там тетрадки листок и положил его вместе с ручкой и чернилами перед гостем. — Пододвигайся поближе и пиши заявление на имя правления, чтобы тебя приняли в члены нашего колхоза.

Вахтанг вскочил, схватился за шапку и нахлобучил ее так глубоко, что реденькие брови его нависли над самыми глазами.

— Спасибо за ласку и уважение! И пусть не пойдет тебе впрок все то добро, что ты видел от моего отца!

Парень бросился к выходу и боком протиснулся в дверь, слишком узкую для его грузного тела.

Дядя Нико даже бровью не повел — не вскочил с места, не стал удерживать гостя. Он только глянул искоса ему вслед, и уже на лестнице убежавшего настигли спокойные напутственные слова председателя:

— Что же, ступай, желаю удачи! Только знай — приведет тебя назад мой хлебный ларь.

5

На диво вытянулись, взметнулись ввысь тополя. Мощные их тела, заросшие плющом, были как бы закутаны в зеленые покрывала.

Старые толстоствольные раскоряки лозы, поднявшись над живой изгородью из трифолиата, раскинули среди тополей частую сеть своих ветвей и побегов. Из светло-зеленой чащи зубчатых листьев, словно любопытствуя, выглядывали уже наливающиеся виноградные гроздья.

Сильный и нежный запах цветов струился из сада. К нему примешивался сладкий дух созревших летних плодов — абрикосов и ранних груш.

Шавлего обошел кругом изгородь, остановился перед калиткой и заглянул внутрь.

Пес, дремавший под яблоней, вскочил и залаял.

Все тот же маленький дощатый домик, осененный миндальным деревом. Перед домом — все та же чистенькая галерейка с аккуратно подметенным земляным полом, и рядом — ладная кухонька. Все тот же трехногий пень для рубки хвороста, со всаженным в него топором. Все тот же заросший густой муравой двор с тропинкой, протоптанной от калитки к дому…

Пес в неистовстве лаял, рычал, временами хватал зубами ненавистную цепь и яростно грыз железо; слюна, стекавшая из розовой пасти, блестящими бусинками висла на его шерсти.

Шавлего, не обращая внимания на собаку, поставил завернутую в газету стеклянную банку на столб ворот, схватился за верх высокой дощатой калитки и окинул взглядом сад.

Из-под густого лиственного свода виноградной беседки вышел старик. Он остановился под абрикосовым деревом, посмотрел из-под ладони по сторонам и, вытирая большие темные руки синим передником, направился к воротам.

Рука у старика была еще твердая, сильная — Шавлего, пожимая ее, с удовольствием посмотрел на широкие мозолистые пальцы с узловатыми суставами. Потом дружески потрепал садовника по плечу.

— Здоровье у тебя, вижу, крепкое, дядя Фома, а вот усы побелели.

Фома, впустив гостя, запер ворота и прикрикнул на собаку.

— Какое там здоровье, дружок, мне ведь уже под восемьдесят. Стар стал, залубенел, как дерево в осенние заморозки.

Шавлего, осторожно ступая по мягкому газону, с восхищением рассматривал пестрые, искусно засаженные клумбы и цветники.

Садовник повел его в яблоневую аллею.

— Как ты это сделал, дядя Фома? — изумленно воскликнул Шавлего при виде яблони, которой фантазия старика придала неожиданную, причудливую форму.