Кабинет фей

Тут, едва подняв взгляд, он сразу увидел королеву на колеснице — она так и норовила подъехать поближе, чтобы на нее брызнули капли крови осужденного. Король же заперся в своих покоях, чтобы никто не мешал ему оплакать судьбу дорогого рыцаря.

Меж тем на привязанном к столбу Фортунате разорвали камзол, чтобы проткнуть ему сердце. Каково же было изумление всех собравшихся на зрелище казни, когда их взору открылась белоснежная грудь прекрасной Белль-Белль. Все признали, что то была дева и, стало быть, несправедливо обвиненная. Королева же, у которой от потрясения и смущения яд начал стремительно действовать, рухнула наземь и забилась в конвульсиях, прерывавшихся словами жгучего раскаяния. Тем временем люди из толпы, искренне любившие Фортуната, помогли ему освободиться от пут. Кто-то побежал сообщить невероятные вести королю, в одиночестве предававшемуся глубочайшей печали. Когда же тот узнал о случившемся, тоска в его сердце уступила место великой радости. Он поспешил на площадь, где с восхищением воззрился на преображенного Фортуната.

Последние вздохи королевы охладили было его восторг, однако, вспомнив ее жестокость и злобу, он не стал о ней жалеть. Король решил жениться на Белль-Белль, чтобы короной отблагодарить ее за все, что она для него сделала, и не замедлил сказать ей об этом. Легко представить счастье Белль-Белль, — и радовалась она больше всего не тому, что станет королевой, а возможности быть рядом со столь достойным королем, к которому она всегда питала бесконечно нежные чувства.

Назначили день свадьбы, и Белль-Белль, облаченная в женское платье, была еще прекраснее, чем в одежде рыцаря. Она расспросила своего коня о том, какие ее ждут еще приключения, и Камарад пообещал ей лишь приятные. За верную службу она приказала построить ему отдельную конюшню и отделать ее черным деревом и слоновой костью, а спал он теперь на атласных подушках. Слуги, выручившие ее из беды, получили богатое вознаграждение.

Однако верный Камарад исчез. Узнавшую об этом Белль-Белль охватила глубокая печаль, и она приказала во что бы то ни стало найти его. Три дня продолжались безрезультатные поиски. На четвертый Белль-Белль так встревожилась, что, встав ни свет ни заря, спустилась в сад и прошла рощей к широкому лугу, беспрестанно восклицая:

— Камарад, добрый мой Камарад, что стало с тобою? Неужто ты меня покинул? Что буду делать я без твоих мудрых советов? Вернись, прошу тебя!

Тут вдруг она увидела еще одно солнце, всходившее на западе, и остановилась, чтобы полюбоваться на это чудо. Но каково же было ее изумление, когда она поняла, что светило приближается к ней и что то было не солнце, а ее конь в сбруе, сплошь усыпанной драгоценными камнями, а за ним следовала колесница из жемчугов и топазов, влекомая двумя дюжинами баранов: руно их сияло, ибо было оно золотым, на упряжи из темно-красного атласа блестели изумруды, а рога были рубиновыми. В колеснице же Белль-Белль увидела свою фею-покровительницу, а рядом с ней отца и сестер, которые что-то ей кричали и хлопали в ладоши, поздравляя со свадьбой. От радости Белль-Белль лишилась дара речи и только и могла что сама сесть к ним в колесницу, и сей роскошный экипаж въехал во дворец, где все уже было готово к величайшему празднеству во всем королевстве. Так король связал свою судьбу с судьбой своей возлюбленной, а история эта, переходя из века в век, дошла и до нас.

* * *

Затравленная, раненая львица, За коей мчат охотники толпой, Вовек по силе гнева не сравнится С отвергнутой красой; Кинжал иль яд — достойное оружье, Чтоб ревность усмирить И боль от той обиды утолить; Немало крови и страданья нужно, Чтоб в сердце снизошел покой. Наш рыцарь, чья невинность безоружна, Уж видел ад разверстый пред собой. И только в миг преображенья Нежданно весь народ оторопел, Когда он в витязе с недоуменьем Переодетую красавицу узрел. Коварная ж наказана жестоко, Ведь Небо не приемлет зла, И за крушением порока Приходит торжество добра.

Пер. О. Л. Берсеневой (проза), Е. Ю. Шибановой (стихи)

ТОМ ТРЕТИЙ

Новый дворянин от мещанства

Продолжение

а Дандинардьер внимательно слушал сказку о Белль-Белль и, под впечатлением от описанных в ней событий, стал тихо плакать. Приор заметил это.

— Что с вами? — спросил он. — Вы, кажется, весьма тронуты.

— Ах! Как и любой бы на моем месте! — воскликнул наш чудак. — А вот у вас, видно, сердце тверже камня, коли не чувствуете вы, сколько здесь печали.

— Если бы Белль-Белль погибла, — ответил приор, — мне действительно было бы жаль ее, а вы скорбите невпопад; уж лучше бы разделили ее радость по случаю свадьбы с королем.

— Возрадуемся же, — предложил Ла Дандинардьер, вытирая глаза, — ибо у меня есть для этого повод — ведь вы преподносите мне великодушный дар, отдавая эту восхитительную сказку. Я перед вами в долгу и могу расплатиться лишь жизнью.

— О! Ну, это уж слишком, — возразил приор, — за свою услугу я прошу лишь одного — удовольствия любоваться блеском вашей славы среди прочих сказочников. Так солнце светит ясным днем. Я сейчас же сообщу очаровательным Виржинии и Мартониде, что вы превзошли их в сем литературном жанре и будете иметь честь сами убедить их в этом, если они соблаговолят явиться к вам в комнату.

— Я от вас в восторге, — ответил наш мещанин, крепко стиснув приора в объятиях, — уверен, это произведение меня обессмертит. Не могу не беспокоиться о том, сколь огорчены будут прекрасные девы, когда поймут, что я во сто крат талантливее их.

— Им нужно запастись терпением, — добавил приор, — но прощайте, от долгого чтения у меня разыгрался аппетит.

— Я тоже утомился, долго слушая, — подхватил Ла Дандинардьер, — придется дать немного отдыха моей бедной голове.

Приор вышел и, зайдя к дочерям барона, сообщил им, что Ла Дандинардьер сочинил шедевр и приглашает их его послушать.

— И правда, — отметила Мартонида, — у него такое умное лицо. Стоит лишь его увидеть, как тут же понимаешь, что он может все.

— Сие есть особое счастье, — добавила Виржиния, — что такой человек, всю жизнь пребывавший в огне и кровавых сражениях, сыгравший столь важную роль в великих войнах Европы, при этом сохранил чувствительность, присущую литераторам, не покидающим своих рабочих кабинетов.

Приор давился от хохота, слушая, как серьезно говорили они о том, что Ла Дандинардьер был неустрашимым полководцем, а вся армия боялась его и восхищалась им. Он, тем не менее, отнюдь не стал разубеждать их, ведь это шло бы вразрез с желанием барона женить того на одной из своих красавиц дочерей. Однако, оставив их, приор поведал виконту де Бержанвилю, что еще до конца дня разразится жестокая война между мещанином и барышнями де Сен-Тома за сказку о Белль-Белль.

— Возможно ли такое, — воскликнул виконт, — да ведь вы хотите их рассорить, пока мы тут серьезно думаем о заключении между ними вечного союза.

— Это было опрометчиво, — ответил приор, — но я подумал, что будет забавно послушать, как они доказывают друг другу свое авторство, как бранятся, представляют свидетелей, и был не в силах сдержаться.

— Должен сказать вам, — заявил виконт, — что, вместо того чтобы расположить их к взаимной симпатии, вы предпочли посеять между ними неприязнь, которая, быть может, не исчезнет до конца их дней.

— Ах! Как же быть? — вздохнул приор. — Рукопись сказки лежит у него под подушкой, теперь из него легче душу вынуть, чем отобрать эту небольшую тетрадь.

— Есть у меня одна идея, — молвил виконт. — Если она у него под подушкой, то, пока ему будут делать перевязку, я вытащу ее.

— Это верный способ вывести его из себя, — вскричал приор. — Его не заботит ничто, кроме желания убедить возлюбленную в своем таланте. Представьте его ужас, когда все соберутся послушать сказку, а ему будет нечего читать!

— Единственное решение, какое только приходит мне на ум, — сказал виконт, — это отправить кого-нибудь ко мне домой и попросить у моей жены тетрадь, присланную ей одной подругой. В конце концов, он не слишком внимательно следил за сюжетом и легко перепутает сказки, лишь бы там были феи.