Каена

И после этого он вынужден был жить среди людей. Среди варваров, способных поднять на своё дитя, на плод своего чрева руку. Зачем им деревья, зачем им свобода, зачем им шанс дан рождать по пять, десять, если они всё равно относятся к своему ребёнку, словно к сорняку - как вырастет, так и будет?

Рэн знал, что и среди людей были любящие родители. Но понимал, что никто никогда не станет любить своё дитя до такой степени, как любил он.

...Шэрре он так ничего и не сказал. Девушка не вырывалась - то ли не понимала, что произошло, то ли давно уже осознала изменение и потому и подчинялась так беспрекословно. Она будто бы застыла - словно изваяние в пустоте, - и смотрела на него со странной улыбкой на губах, со страхом во взгляде, таким естественным, таким поддельным. Рэн отлично знал, что она ни капельки его не боялась, просто делала вид. Она всё ещё думала - а правда ли была, правду ли он шептал, когда говорил, то Вечные не предают? Что имел в виду? Какая клятва прозвучала раньше?

Рэну хотелось ответить, что это не имело значения. Есть только одна жизнь, которой он мог быть предан.

Но он не произнёс ни слова. В мёртвом лесу царствует мёртвая королева, королева, что забыла лечь в гроб... В мёртвом лесу мёртвая королева разлила широкой щедрой рукой бесконечные туманы, а значит, услышит она каждое слово, что посмеют произнести важные для неё эльфы. Иллюзии могут скрыть признания, но не чувства.

Шэрра могла не понять его слов. Каена поняла бы до последней буквы. Она знала его не так хорошо, как долго. Этого хватало. Осознания того, о чём даже не ведала его нынешняя спутница... Да, его было слишком много - Каена воскресила его имя и теперь не могла похоронить вновь. Каена сама подписала себе приговор; теперь он даже не чувствовал себя убийцей, скорее избавителем.

Кого и от чего?

Ответить на этот вопрос Роларэн не смог бы даже при громадном желании - а на самом деле и не хотел этого. Ответы - не всегда то, что нужно знать человеку.

Лошади покорно ждали их за ближайшей чертой. Роларэн не задавал себе глупые вопросы относительно того, были ли они настоящими - разумеется, да. Не те кони самых лучших пород, которых могли объездить одни лишь Вечные, но и не иллюзия - разве кто-то был в силах её сотворить? Владела волшебством нынче одна только королева Каена, а ежели кто и рождался с зачатками магии, то стоило королеве об этом узнать - а доносчиков хватало, - как ему тут же подписывали смертный приговор.

Казнь.

Златая Охота.

Мало ли вариантов?

– Вон та, - Роларэн указал на скакуна пониже, как раз предназначенного для столь хрупкой эльфийки, как Шэрра, а сам запрыгнул в седло самого высокого, статного коня с лоснящимися чёрными быками.

Тот словно почувствовал наконец-то силу в руках своего всадника - мигом присмирел.

Шэрра чувствовала себя в седле неуверенно - так, словно не сознавала до конца, что происходит. Почему ей, пленнице, предоставляют такую свободу? Почему у союзницы столько ограничений? Это с любой стороны казалось нелогичным.

Роларэн повернулся к ней. Воцарился мрак - теперь только Шэрра поняла, что освещение исходило лишь от фонарей, подвешенных над лошадьми - словно Твари Туманные интересовались зверьми.

Из густой тьмы, скопившейся за спиной, из туманов, клубами растянувшихся по лесу, слышалось глухое рычание. Чей-то крик утонул в мягких кошачьих шагах. Сегодня они выходили на охоту пусть беззвучно, но всё равно так прицельно, так метко, что никто не имел ни единого шанса выжить.

Шэрра зажмурилась. Ей хотелось нырнуть во тьму.

Вечные не предают.

Могла ли она верить хоть одному слову Роларэна?

– Не отставай, - тихо обратился он к ней.

– Для твоего же, смертная, блага.

– Да, - послушно склонила она голову в кивке, бессмысленно жмурясь и чувствуя, как страх в очередной раз пытается разъедать изнутри и душить. Но ведь это был её Роларэн. Вечные не предают, Вечные... Не верить иносказаниям? Не верть ему?

Так чему же тогда верить?

И она тоже пришпорила коня, вслед за лошадью Рэна, надеясь, что действительно не отстанет.

В густых зарослях Златого Леса расползались в стороны тени. Они умножались, переливались чёрными шкурами Тварей Туманных. Клубами догоняла поволока мрака. Шэрра опасалась скосить взгляд в сторону - до такой степени страшно было ощутить даже это дикое, дивное приближение холода и ужаса.

Она помнила их зловонные пасти. Помнила Равенну.

Помнила, как давала ей доесть ошмётки с обеденного стола Каены Первой - то, что Её Величество отказалась выпить, поглотить, впитать в себя. Теперь ей было так дивно от одной мысли о том, что Тварь не мечтала о свободе...

Они мчались со скоростью иллюзии - и магия Вечного прорезала свет в бесконечно тёмном царстве покойного эльфийского королевства.

Глава двадцать шестая

Год 120 правления Каены Первой

Теперь столица казалась ещё мрачнее. Туманы сгущались, предвещая смерть королевству, но не его правительнице. Эльфов становилось всё меньше. И Каена не ждала, что он мог вернуться. Не ждала, что мог переступить порог её дома однажды... Не ждала, что он привезёт ей то, что она потребовала.

Лошади остановились у Пылающего Пути. Роларэн посмотрел на него с невысказанным презрением. Вечных ли он отмерял? Одарённых? Просто - чистых, способных привнести в Златой Лес хотя бы один свежий, взросший на деревьях листик, или, может быть, вообще - обыкновенных, не отличающихся жестокостью королевы Каены?

Рэн знал, что ищет Пылающий Путь. Он не пропускает тех, у кого нет души. Ни единого намёка на личное Златое Дерево; он пытается прощупать эльфов, у которых будет шанс на что-то. Эльфов, у которых есть возможность не волочиться по жизни, будто бы нечто лишнее и отторженное, а жить на самом деле, на полную, так, как полагается. Не так, как вещают древние, иссушившиеся письмена.

Королева Каена имела душу. Испорченную, изгаженную. У неё было высокое и прекрасное Златое Дерево, только она сама его сожгла. Она сама отрезала себе путь назад.

Эльфы шли по дорогам, что вели вокруг Пылающего Пути. Роларэн обернулся, провожая взглядом одного из них, и тот, по осанке и взгляду узнавая господина, почтительно поклонился.

– Пылающие Пути гневаются, господин, - прошептал стареющий, полумёртвый уже эльф, перешагнувший через отметку в семьдесят пять лет, такую далёкую для смертных планку...

Тогда, когда Роларэн только-только родился, смертные ещё долго жили - лет до ста. Он в семьдесят пять переступил наконец-то через порог собственной юности, только-только улыбался девушкам и плясал у костров с оставшимися Вечными-погодками, пел Златым деревьям неумелые песни.

Те, кто родились с ним почти одновременно, ведь для эльфа и десятилетие - не срок, для Вечного эльфа, уже лежали в могилах, и на их каменных плитах расцветали белые прекрасные цветы, так и не получившие в Златом Лесу достойного себе названия.