Каиново колено

— Всё! Я всё понял: ты просто ревнуешь. Из-за собственной надуманной обиды пытаешься сделать мне больно. Видите ли, я не ночевал пару раз…

— Уже четырнадцать… Сергей, послушай меня, я понимаю, что кому-кому, а мне бы сейчас молчать и молчать. Конечно, ты вывел меня из играющего состава, конечно, ты сейчас тяготишься домом — мной, дочерью… И всё это легко оправдывает мой приход для такого вот неприятного разговора. Но, Серёжа, я люблю тебя. И я пришла именно от этого. Мне уже привычно ждать тебя, привычно за много лет. Было счастье, ушло, но я всё равно буду ждать и дальше… Серёжа! Это же будет моноспектакль. Везде, во всех лицах и ликах будешь только ты, лучше или хуже, но везде будешь только ты! Да, конечно, хуже, хуже…

Она оставалась сидеть без движения, опустив голову, сникнув тяжёлыми плечами, зажав сцепленные пальцы коленями, и даже, кажется, не дышала, пока Сергей аккуратно оделся, повесил полотенце, задвинул тапочки. Подождав несколько секунд, он положил перед ней ключ от гримёрки и вышел.

Боже, куда? Куда и к кому? Или от кого? Как же он ненавидел этот город. Идиот, столько сил сюда выпалил. Вот, думал, провинция, целина непаханая, развернусь во всю ширь. Буду делать что хочу и могу. Пока есть силы и желание. Кто помешает? Ага, сделал. Им же тут ничего не нужно. Ничего. Тихий омут. Волны не требуется. Лежат налимы, жуют сопли, и довольны. Ну, да, конечно, есть Алик, есть Сашка. Но и они самодостаточны в своём положении. Соразмерны собственным амбициям. А он?..

Почему в Забайкалье осенью нет закатов? Солнце село — и всё. Тьма. Вечер здесь понятие чисто условное, вернее, литературное. Обозначение настроения в 21–00. Вот и сейчас Улан-Удэ расцветился чешуйками чужих окошек. Как похожи все улицы Ленина во всех больших и малых точках на карте Советского Союза. При всех их разностях по мелочам и наполнению. Впрочем, как и Советские, и Клары Цеткин, и Марата Робеспьера. На Ленина — правительство, на Советской — храм. Клара и Робеспьер — это почти окраина, частный сектор и коммунальная баня… Отходящий ко сну город, как перетрудившийся человек, вздрагивая на отключающихся перекрёстках перегазовками и всхлипываниями последних автомобильных гудков, от деревянных и панельных краёв к каменно-кирпичному центру тяжело затихал своими проезжими частями и переносил активность на остывающий, заплатанный опавшими листьями асфальт тротуаров. Время всеобщей pleasant stroll. Семейные пары, стайки молодёжи. Рассудительные выпивохи. Шерочки с машерочками. Плащи и зонтики. Около гигантской чёрной ленинской головы столбики надутых ментов с огромными, до земли, дубинками. Кстати, Сергей уже совершенно привык к бурятам. Даже слова различает. С неким, правда, отставанием. Как Робинзон остающиеся на песке следы. «Робин-Робин-Робин-зон. Ля-ля, ля-ля, ля-ля он!» — чудный мотивчик из призывно раскрытых дверей кафушки. И на тему. Тему необитаемого острова. Вот в данный момент — к кому он? Для кого он? И зачем он?.. Навстречу от главпочтамта прогулочными галсами фланировали два клоуна.

Это были настоящие клоуны, из цирка на сцене. Сейчас, естественно, в цивильном: длинные плащи, широкие шляпы, и носы нормальные. А так Иннокентий и Кирилл работали Бима и Бома. Кеша — Рыжего, а Киря — Белого. Сергей как-то участвовал с ними в нескольких святых ёлочных халтурках. Нормальные ребята, только совсем без юмора. Как сапожники без сапог. Итак, товарищи артисты, что бы могло помешать им сейчас втроём выпить? Совершенно ничего. Где? А вот, в филармонии. Они вместе молча посмотрели на бетонный шпиль над манерным куполком сталинского ампира. Замётано. Чего изволите? Да какой там, ёк-макарёк, «Terminater»? Даёшь «Royal»! Без дураков, настоящий финский спирт, а лишние деньги на закуску. И запивку. «Royal» лучше всего мешать с «Аршаном», — так говорят специалисты. Нет, Заратустра об этом умолчал.

Окна филармонии призывно пылали. На контрасте с чёрными провалами делившего это здание с филармонией музея. Прокуренную крутую лестницу и коридор заполняли подозрительные шумы из-за плотно прикрытых дверей. Похоже, что здесь одновременно гуляли в нескольких комнатах. Да, сегодня у них открытие сезона, официалка кончилась, и все разбрелись по симпатиям. В «их» комнатке сидело ещё трое: немного знакомый, малюсенький, почти карлик, филармонийный администратор, ещё менее знакомый ярко рыжий завлит из кукольного и какой-то, неожиданно для такой компании, уголовный тип. Настроения запоминать никого не было, перекинувшись по кругу рукопожатиями, Сергей сел в уголок за заваленный афишами стол с твёрдым намерением просто как следует напиться. Его несколько раз попытались втянуть в перемывание костей директорского корпуса, но потом махнули рукой — человек не в настроении, пусть отсидится. Спирт забирал крепко, тем более Сергей грузился сразу, без принюхивания. Обжигающий жар сушил нёбо, пить хотелось непрестанно, из угла он, не включаясь в смысл, слушал писклявую и крякающую шутливую перебранку Карлика и Рыжего, гусиные всхохоты Бима и Бома. И только Урка тоже молчал. Но, в отличии от Сергея, он молчал как-то… повелевающе. В сторону Сергея не смотрел, но волну от диафрагмы гнал плотную. Тут как бы чего не вышло, — может быть уйти напиваться в другое место? Или же наоборот, просто подготовиться, и, когда придёт время, в один захват свернуть ему шею. Правда, это будет непросто.

Рано или поздно, но алкоголь кому угодно язык развяжет. Его выслушали с совершенным пониманием, и, более того, тут же поступило предложение попробовать себя режиссёром у них в филармонии. Нет проблем — ставка сейчас свободна. И хоть Карлик только лишь администратор, но вожжи в руках держит весьма длинные, настолько длинные, что и говорить пока рано. Так, кстати, легче будет рикошетом утвердиться и в театре. Ибо ему там спускать нельзя никому. Нужно давить. Давить! Это же всегда так — нет пророка в отечестве своём, и врач не лечит знающих его. А начать можно вот как раз с Бима и Бома. Им надо проправить несколько новых реприз. Он согласен? Да, приступит с предвкушаемым удовольствием и окончит с чувством удовлетворения. Это было очень смешная шутка, они хохотали и пили спирт, причём у Сергея он оказался неразбавленным. Забыли! И снова хохотали, и что-то говорили ещё и пили. И опять забыли разбавить Сергею. Главное, чтоб он запомнил: если у них получится дружба, то перед ним раскроются очень даже далёкие перспективы. Никакой замминистра не тронет. Всё у него теперь будет хорошо. Это просто судьба его сегодня сюда привела. Да что там, они все его знают, видели по нескольку спектаклей: гениально, просто гениально. Что «ля-ля»? — нужно называть вещи своими именами. Он — гений. Вокруг просто равных нет. После этого они расцеловались и с Карликом, и с Рыжим. И с Бимом, и с Бомом. Причём Бом что-то перестарался чуть не до засоса, но тут же спохватился и стал очень смешно разыгрывать невинную девушку-фанатку за кулисами, так прямо стыдливо-стыдливо предлагающую «всю себя» своему кумиру. Опять хохотали и пили.

Очнулся Сергей где-то на куче жёстких, колющих клееными аппликациями, кулис и задников. Спирт совершенно высушил черепную коробку изнутри, о слюне и говорить нечего. Он не сразу понял, что с ним происходит, потом сознание мгновенно прояснилось: Бом, расстегнув его ширинку и распустив ремень, стаскивал с него брюки!! Резко сев, левыми пальцами за волосы Сергей оттянул его голову, чуть приотпустил, и — на откате — прямым встречным с правой выбил два передних зуба. Вернее сломал, так как обломками рассёк кисть себе почти до кости. Вскочив, застегнул пряжку и три раза всадил носок ботинка в живот шипевшего клоуна. В костюмерном складе было почти темно, длинные ряды развешанных по плечикам сарафанов, платьев, пиджаков, кафтанов и балахонов образовали длинные узкие коридоры, одинаково кончающиеся стеной. Где же выход? В одном из проходов Сергей схватил отчаянно завизжавшего Карлика и со смесью наслаждения и мерзости, вывернув ему ручонку, наотмашь бросил в стену. Тот смачно ударился о крашеный кирпич и, мявкнув, затих на полу смятым комочком. Да где же выход? Прижав подмышкой обильно кровоточащую руку, он зло опрокидывал длинные стояки с костюмами и метался в поисках двери. Спиртовые пары безумяще колотили брови и уши изнутри, штормило по страшному. Но только бы не блевануть! — тогда всё, забьют насмерть! И в тот момент, когда проклятая дверь нашлась, он почувствовал — нет, скорее на сотую долю секунды предощутил почти уже коснувшееся спины остриё лезвия. Нырнул влево под ряд каких-то шинелей — и Урка по инерции пролетел вперёд. Растерянно оглянулся, ища его, и получил удар в пах. От этого удара кожа на сергеевом кулаке окончательно развалилась, обнажив костяшки. Боли пока не было, но сзади уже нагонял Бим, и оставалось сдёрнуть на него застывшего прямоугольником Урку, а самому бежать, бежать и бежать. Сергей не услышал удивлённого оха наткнувшегося на нож клоуна, он был уже в коридоре подвала, а потом на лестнице, а потом мимо что-то кричавшей спросонья вахтёрши, едва выдернув задвижку, вырвался на улицу.

Вполне может быть, что его бы и привязали к случившемуся, но Сергея вырвало прямо посредине площади. Напротив Совмина. И за затылком Ленина. От припадка слабости он не мог ничего объяснить, а тем более не стал сопротивляться тут же появившемуся из-под земли наряду. Только твердил телефон. И оказался в вытрезвителе. Впрочем, часа через два тесть уже перевёз его в дежурную травму, где на руку наложили целую кучу швов, и окончательно отравили нашатырём. Никанорыч оказался просто золотом и прямо из перевязочной, почти уже утром, вывез его на дачу. Алиби? Да, но оно нужно только для баб. Ну, откуда бы Никанорыч мог прознать про его приключения? А про убийство Сергей и сам ещё не знал.

— Ты, похоже, на меня за Фридку сильно запал? — Никанорыч выключил газ, поставил свистящий чайник на толстую, литого чугуна подставку. — Так это зря. Я-то что? Её на всех хватает. Не повод для ревности. А если быть точным, так я, например, и вовсе этому случаю благодарен. Она мне тебя раскрыла.

Они сидели после парной на небольшой, но уютной верандочке, завернувшись в махровые простыни и млели. Деревьица за окнами совсем осыпались, по небу быстро плыли серые плотные облака. Наверно, дождь повторится, а здесь так хорошо. Терпко пахло не вывезенными ещё яблочками и тмином. Похмелье, после безжалостных поддаваний и контрастных ледяных душей, оставило почти окончательно, сменившись острейшей ноющей болью в кисти. Никанорыч и тут проявил умилительную заботу, достав из погребка слабенькую и кисленькую смородиновку. Большая тёмно-зелёная бутыль приятно холодило глаза и душу. Консервы для обезрученого Сергея, омулёк для тестя.

— Понимаешь, я после Пети как обожжённый был. Он ведь таким правильным оказался, царствие ему небесное. Таким правильным, что меня, коррупционера и взяточника, в упор видеть не хотел. Открыто презирал, каждый день. А я кушал. Потом вот случилось. К тебе я уж и подъезжать боялся. Хотя бывало обидно: почему так? Сын как отрезанный ломоть, плавает где-то по морям и океанам, домой раз в полгода звонит. Дочь? Ну, баба и есть баба. Ты только её не бросай. Не переживёт. Ещё и с Катькой такая беда. Сам понимаешь, она умная и терпеливая. Фридок ещё много есть, но кто тебя так ждать ещё будет?.. Смешно ведь — коррупционер! А с чего бы мы все кушали? С одной зарплаты? Я ж как все, а с волками жить… Ведь мой дед по матери в степи вдоль границы с Монголией кочевал, даже деревянным туалетом до смерти не успел попользоваться. Богато, правда, кочевал: две сотни лошадей, коровы, овцы тоже сотнями. Даже верблюды были. Я ещё помню. А по отцу мы из сосланных. Вот от этого я часто в жизни промеж двух стульев заваливался. Буряты просто в лоб били: последний бурят дороже первого русского. И русские тоже в мою безбородость морщились: что-то больно косоглазый. Одним не нравились байские корни, другим политкаторжанские. Сколько возможностей из-за этого прошляпил. Уж замминистра бы точно мог стать. Были варианты.

Маленький стаканчик лёгкого ещё недобродившего винца и большая кружка крепкого горячего чая. Опять стаканчик и снова кружка. Вот ведь и не ждал, что они с Никанорычем «молочными братьями» окажутся. С кем-кем… Ну и Фрида, ну и Солоха… А тот потихоньку от лирики стал подходить к физике.

— Понимаешь, у нас без родни никуда. И я без сына — больше чем без рук. Просто всё тогда ни к чему. Ещё пока надеюсь, что вы с Ленкой внука сообразите. Пора бы. Да ты и с лицедейством бы завязывал. Вода это в ступе. Даже пены нет. Я к чему клоню: перестройка, по всему видно, назад не завернётся, и впереди большие дела ожидают. А одному мне никак не сподручно. Тут нужна связка: один на службе, другой на свободе. Один наводку организует, другой откат гарантирует. И всё тогда бравинько. А потом, когда разбогатеешь, захочешь — купишь себе театр, и наиграешься тогда по самый нехочу.