Каирская трилогия
Шрифт:
За короткий период из жизни ушли его близкие друзья, словно сговорившись, и оставили его одного. «Да смилуется над тобой Господь, Мухаммад Иффат!» В последний раз он виделся с ним в одну из ночей Рамадана в гостиной на мужской половине дома, выходящей окнами в сад. После этого Ахмад Абд Аль-Джавад попрощался с ним и пошёл к двери, сопровождаемый громким смехом друга. Едва он оказался у себя, как в дверь постучали. К нему влетел Ридван и выпалил: «Дедушка, мой другой дедушка умер!» «Пресвят Господь!.. Где?.. И как такое произошло?.. Разве они не смеялись вместе несколько минут назад?..» Мухаммад Иффат упал лицом вниз, возвращаясь к себе в опочивальню. Так ушёл человек, что был его другом на протяжении всей жизни.
«Али
Он попрощался с этими двоими друзьями, однако не смог сделать этого с Ибрахимом Аль-Фаром: обострение болезни приковало его к постели и лишило возможности посетить его в больнице, так что слуга его в конце-концов принёс ему извещение о смерти своего господина. Он не смог даже последовать на поминальную молитву, и послал вместо себя Ясина и Камаля.
«Божье сострадание тебе, о самый милый из людей!»
Ещё до этих троих друзей мир покинули Хамиду, Аль-Хамзави и десятки других его товарищей и знакомых. Они оставили его одного, словно он никого из людей не знал. Никто не навещал его и не приходил. На его похоронах не будет ни одного из друзей. Даже молиться он не мог так часто, как хотелось: ритуальная чистота его сохранялась лишь в течение нескольких часов после принятия душа, а возможность встретиться со святыми предоставлялась теперь раз в месяц, когда он выбирался из дому. Он был лишён возможности молиться и общаться с Милосердным Господом — того, в чём больше всего нуждался в этом гнетущем одиночестве. Так проводил он свои дни. Радио говорило, он — слушал. Амина то уходила, то приходила, и хотя она очень ослабла, не жаловалась, ибо не привыкла. Она была его сиделкой, и больше всего он боялся, что не ровён час, и ей самой понадобится кто-то, кто будет сидеть с ней. Она была всем, что осталось у него. Ясин и Камаль проводили подле него час, а затем уходили. Ему очень хотелось бы, чтобы они не покидали его, но не мог сказать это в открытую Амине, а они не могли бы выполнить его просьбу. Амина — единственная, кто никогда не уставал от него. И если она уходила посетить гробницу Хусейна, то только для того, чтобы помолиться за него. Весь остальной мир был для него пуст. Дни, когда его навещала Хадиджа, определённо были достойны ожидания. Она приходила к отцу в сопровождении Ибрахима Шауката, Абдуль Мунима и Ахмада. Комната наполнялась жизнью, и одиночество рассеивалось. Он говорил совсем немного, в отличие от них. Однажды Ибрахим сказал им:
— Дайте господину отдохнуть от вашей болтовни!
Ахмад с упрёком возразил ему:
— Пускай говорят!.. Я хочу послушать их!
Он просил в молитвах здоровья и долгих лет жизни для своей дочери, как и для её мужа и сыновей. Он знал, что ей хотелось бы самой охранять его покой, и в её глазах он видел нежность и сострадание.
Однажды он улыбнулся и спросил Ясина с любопытством и жадным интересом:
— Где ты проводишь вечера?
Тот смущённо ответил:
— Сегодня англичане снова повсюду, как и в былые времена…
«Былые времена!.. Времена силы и энергии, смеха, от которого аж стены дрожали, вечеринок в Гурийе и Гамалийе, и людей, от которых не осталось ничего, кроме имён: Зубайда, Джалила, Ханийя. А помнишь ли ты ещё Ханийю, мать Ясина? Вот здесь сидят Зануба и Карима рядом с её отцом — Ясином. Что до тебя, то ты всегда будешь просить милости и прощения у Бога…»
— Ясин, кто ещё остался в твоём министерстве из наших старых знакомых?
— Они все ушли на пенсию, и мне больше ничего не известно об их судьбе!
«И они также ничего не знают о нашей судьбе. Все наши сердечные друзья умерли, так что к чему нам спрашивать о знакомых? Однако какой красавицей стала Карима! Она даже превзошла
свою мать в дни её молодости, и вместе с тем ей всего-навсего четырнадцать. А Наима — разве она не была образцом красоты?!»— Ясин, если ты можешь убедить Аишу навещать вас, то сделай это. Спасите её от одиночества, я боюсь за неё…
Зануба сказала:
— Я столько раз приглашала её в Каср аш-Шаук, но она… Да поможет ей Аллах!
В глазах Ахмада сверкнул мрачный взгляд, затем он вдруг спросил Ясина:
— А не встречаешь ли ты на улице шейха Мутавалли Абдуссамада?
Ясин улыбнулся:
— Иногда, но он почти никого не узнаёт уже, хотя всё так же ходит, твёрдо стоя на ногах!
«Какой человек! Неужели у него никогда не появляется желание навестить меня?!.. Или он забыл меня, как забыл прежде моих детей?!»
Покинутый всеми своими друзьями, господин Ахмад подружился с Камалем. Может быть, для самого Камаля это было сюрпризом — отец его больше не был таким, каким он знал его раньше, он стал его другом, который беседовал с ним по душам, и с нетерпением ждал возможности поговорить. Он высказывал своё сожаление: «Холостяк в тридцать четыре года. Большую часть своей жизни проводит в кабинете. Да поможет ему Аллах». Но он больше не считал себя ответственным за то, что случилось с сыном: Камаль с самого начала отказался от чьих-либо советов, и закончил тем, что остался холостым школьным учителем, «отчаявшимся отшельником», запершимся в своей комнате. Он избегал надоедливых разговорах о браке или о частных уроках, лишь просил Аллаха сделать достаточными собственные сбережения до последнего вздоха, чтобы не стать бременем для сына. Однажды он спросил его:
— Тебе по душе наши дни?
Камаль смущённо улыбнулся, но с ответом не спешил. Отец поправил себя:
— Вот наша эпоха — та была самой настоящей! И жизнь была лёгкой и безбедной. Здоровье наше было крепким. Мы застали Саада Заглула и слышали великого певца, господина Абдо Аль-Хамули. А что такого есть в ваши дни?!
Очарованный смыслом разговора, Камаль ответил:
— У каждой эпохи есть свои прекрасные и дурные моменты…
Отец покачал головой, опиравшейся в сложенные за спиной подушки:
— Все эти слова — ничто иное, как…
Он замолчал на мгновение, а затем без предисловий сказал:
— То, что я не могу больше молиться, разрывает меня на части от боли, так как поклонение Богу — единственное моё утешение, но вместе с тем настали странные времена, когда я забываю о многом из того, чего лишён: вкусной пищи, напитков, свободы, хорошего здоровья. У меня настолько спокойно и ясно на душе, что кажется, будто я связан с небесами и существует неведомое счастье за пределами этой жизни со всем, что в ней есть…
Камаль пробормотал:
— Да продлит Господь наш вашу жизнь и да вернёт вам крепкое здоровье…
Отец ещё раз кротко покачал головой и сказал:
— Это хорошее время: нет ни боли в груди, ни затруднения при дыхании, опухоль на ноге начала исчезать, а ещё можно слушать радиопередачи по заявкам слушателей!
Тут до них донёсся голос Амины:
— Господин мой в порядке?
— Слава Аллаху.
— Мне нести ужин?
— Ужин?!.. Ты всё ещё называешь это ужином?! Ну неси мне тогда чашку йогурта!..
33
Камаль подошёл к дому сестры в Суккарийе ближе к вечеру, и застал всю семью, которая собралась в гостиной. Пожав им руки, Камаль обратился к Ахмаду:
— Поздравляю с получением диплома…
Хадиджа ликующим тоном ответила вместо сына:
— Спасибо за поздравление. Но выслушай-ка и ещё одну новость! Наш господин бек не хочет поступать на государственную службу…
Тут слово вставил Ибрахим Шаукат:
— Его двоюродный брат Ридван готов подыскать ему должность, если он согласен, но он упрямо отказывается. Поговорите с ним, мастер Камаль, быть может, ваше мнение его убедит…