Как бы волшебная сказка

События достигли критической точки на следующий день, когда Силки подошел ко мне и объявил, что хочет открыть свое настоящее имя. Я не понимала, чем это чревато, но позже узнала, что вся община была потрясена этим предложением. Когда я рассказала Йероу о намерении Силки, он побледнел. Спросил меня, хочу ли я этого. Я спросила: да что изменится, если Силки скажет мне свое настоящее имя?

Понимаешь, их настоящие имена – это вовсе не имена. Это звуки, тайные звуки, которые, будучи произнесены, возбуждают вечные вибрации между двумя людьми. Открыть свое тайное имя – все равно что вручить кому-то обручальное кольцо. Назвать его равносильно клятве в верности.

– Изменится то, – ответил Йероу, – что теперь я буду вынужден сразиться с ним.

Я была потрясена, но мне нечего было сказать. Что бы я ни сказала, ничего бы не изменилось. Йероу вышел и бросил Силки вызов по всей форме, и вызов был по всей форме принят. Я, естественно, была в ужасе, но Йероу, по виду, не слишком беспокоился. Больше того, казалось, он с нетерпением ждал того, что должно было произойти. Я умоляла его остановиться, не допустить непоправимого, но безрезультатно. Я пошла к Силки и сказала ему, что это необходимо прекратить, но тот лишь печально улыбнулся мне. Даже Экко не смогла помочь. Сказала, что я положила этому начало самим своим появлением у них и теперь мужчины положат этому конец. Я просила ее сказать им, что они ведут себя как дураки, что ни один из них мне не нужен и, как только смогу уйти от них, тут же уйду.

Она рассмеялась мне в лицо:

– Скажи им это сама.

В общине царило великое возбуждение. Люди, которых я прежде никогда не видела, валом валили из своих жилищ вокруг озера на песчаный берег, неся с собой еду и питье, подстилки, чтобы рассесться, – словно в праздничный день. Они оживленно болтали и заключали пари на исход схватки, пока у края воды пеньковой веревкой огораживали ринг. Мне сказали, что схватка состоится в сумерки.

Я отказалась смотреть. Вернулась в дом. Но до меня доносился смех и возбужденная болтовня. Я выглянула в окно: в песок у края воды были воткнуты пылающие головни. Я закрыла глаза и заткнула уши, но все это было слишком. Не выдержав, я снова пошла на берег с намерением как-то это прекратить. Небо изменилось: стало багровым, а озеро – черно-синим, как тернослив. Отблески огня плясали на спокойной глади воды, и, спускаясь к берегу, я прошла мимо пары, которая открыто предавалась сексу возле дерева. Женщина вцепилась в ствол, а мужчина входил в нее сзади. Другая пара совокуплялась в высокой траве. Без всякого стыда. Извращенцы трахались открыто, явно возбужденные предстоящим событием.

В воздухе пахло похотью и кровью.

На берегу я с трудом смогла пробиться сквозь толпу и только тогда увидела, что происходит. Йероу и Силки, нагие, стояли, упершись руками в бедра, и пожирали друг друга глазами. Оскаливший зубы Силки был выше своего противника, но Йероу намного мощней сложен и самоуверенно улыбался. Я думала, что они будут драться на кулаках, но в круг вошел человек с двумя ужасными клинками, похожими на мачете, и воткнул их в песок в центре круга. Прежде чем я поняла, что происходит, раздался звук рога и толпа завопила: бойцы ринулись к клинкам и добежали почти одновременно.

Йероу, подбежав секундой позже, бросился ногами вперед в подкате, взметнув песок, и сбил Силки наземь. Он вскочил первым и, подняв ногу, рубанул пяткой, как топором, по лицу Силки. Я услышала отвратительный хруст – в мгновение нос Силки превратился в кровавое месиво. Толпа восторженно взвыла.

Йероу схватил клинок и обрушил его на лежащего Силки, но более молодой противник увернулся, с поразительной ловкостью сделал кувырок назад, приземлился на ноги и вот уже стоял, пригнувшись, в ожидании нападения. Йероу находился между ним и вторым клинком. Силки сделал выпад, но выпад ложный, и Йероу ошибся, пытаясь покончить с соперником одним ударом мачете. Клинок рассек лишь воздух, и Йероу потерял равновесие. Удар кулака в ухо заставил его пошатнуться, толпа снова взвыла, на сей раз в поддержку Силки, и в тот же миг он схватил второе мачете.

В толпе я заметила Экко. Глаза ее мерцали, желтые, как у кошки. От возбуждения и жара факелов она была вся в поту, крупные капли блестели на ее коже, как янтарные бусины. Я принялась умолять ее остановить схватку.

– Остановить? – сказала она, оскалив зубы в жуткой усмешке. – Это невозможно остановить. Один из них должен умереть.

– Умереть?

Она махнула рукой, чтобы я не мешала ей наслаждаться зрелищем схватки, и принялась кричать, подбадривая сражающихся мужчин, а отблески пламени вновь вспыхнули в ее желтых глазах. Жадно наблюдающая за боем красивая женщина, которую делала уродливой жажда крови.

Силки ударил Йероу ногой в голову, Йероу в ответ махнул мачете. Силки едва уклонился: четверть дюйма – и лезвие выпустило бы ему кишки; воспользовавшись промашкой, он схватил Йероу за запястье и с силой крутанул. Йероу с разворота ударил Силки локтем в окровавленное лицо, но тому чудом удалось не выпустить захваченную кисть. Теперь они сцепились в смертельном объятии, у каждого мачете в свободной руке, но нет возможности им ударить. Тут Силки резко присел, и я поняла, что Йероу погиб.

Неожиданно выскользнув из объятий Йероу, Силки припал к земле и сразу распрямился, тем же движением описав мачете вспарывающий полукруг. Йероу почувствовал, что его живот взрезан, и зашатался, зная, что все кончено. Мгновение они стояли, глядя в глаза друг другу. Затем Силки рубанул Йероу по горлу, и тот рухнул на песок.

Никакого рева восторга. Толпа молчала и смотрела. Я вопила и пыталась пробиться, но передо мной была стена спин. Когда я все же пробилась к Йероу, двое мужчин уже куда-то волокли его за ноги. Песок впитывал его кровь. Я видела широкую отверстую рану в его животе. Вопила, требуя пустить меня к нему, слезы жгли мои щеки, но меня гнали прочь. Так меня и не пустили к нему. Никто не обращал на меня никакого внимания. Это было подло и жестоко.

Потом Экко оттащила меня.

– Не мешай им делать свое дело! – кричала она. – Ты не понимаешь наших обычаев. Все кончено.

– Нет, не понимаю! – вопила я на нее. – Как ты могла допустить такое? Для вас это как спорт. Все вы психи. Психи и извращенцы.

– А ты еще очень молода. И теперь тебя будет опекать Силки.

Я помчалась назад к дому с намерением немедленно покинуть это место. Но я знала: идти мне некуда. Вбежав в дом, я бросилась на постель, рыдая и дрожа в потрясении от того, чему была свидетельницей. Немного придя в себя, я выглянула в окно. Возле озера разожгли огромный погребальный костер и водружали на него тело. Я завыла так громко, что люди на берегу обернулись и посмотрели на дом. Вскоре кто-то вошел в дверь. Но я сквозь слезы не могла разглядеть, кто это. Даже фигуру в целом – лишь фрагменты легкого одеяния, приближающиеся ко мне, но потом стало ясно, что это Экко. Она заговорила со мной, напевно произнося непонятные слова, вытянула два худых пальца, прикрыла мне веки, и я только помню, что потеряла сознание.

Я проснулась утром от птичьего пения и солнца, льющегося сквозь пыльные окна; мягкие лучи высвечивали паутину на стенах. Я сознавала, что должна бежать. Должна предпринять еще одну попытку.

Я хотела, чтобы это безумие кончилось. Хотела домой. Хотела к тебе, Ричи. К маме и папе.

Я вышла из дома. На песке лежали храпящие, нагие тела. Словно наутро после карнавала или оргии, а не ритуального убийства. Я вывела из конюшни белую лошадь и накинула на нее попону. Мне было безразлично, как долго продлится мой путь. Дорога домой должна была существовать, и на сей раз я не брошу попытки.

Но пейзаж изменился. Тропинок, которые я помнила, больше не существовало. Холмы и долины как будто заново сформировались. И хотя сердце мое болело и я не могла избавиться от страшного видения убийства Йероу, свет потряс меня своей невыносимой красотой.

Солнце стояло высоко и, хочется сказать, было золотым, но оно было не золотым, а цвета светлой патоки. Трава, хочется сказать, зеленая, но она была не зеленая, а бирюзовая, цвета воды в глубоком бассейне. Скалы – желтые, как львиная шкура, и в них мерцали кристаллы кварца. Небо, хочется сказать, синее, но на самом деле оно было сиреневым. Все краски – свежие, чистые. Я едва удерживалась от того, чтобы не спрыгнуть с лошади, не окунуть руки в эти краски и не посмотреть, окрасятся ли мои пальцы.