Как бы волшебная сказка
Шрифт:
– А что ты делаешь?
Это была Джози. Она вышла за ним на улицу. Он не имел представления, как давно она за ним наблюдала.
– Ничего.
– Что у тебя в пакете?
– Ничего.
– А почему он не пустой?
– Что?
– Если в пакете ничего нет, это будет пустой пакет. А у тебя полный.
– Нет, не полный.
– Нет да.
– Там крыса, которую я подстрелил из воздушного ружья.
– Нет, не крыса. Можно посмотреть?
Джек отстранил ее и зашагал по дорожке со своим раздувшимся пакетом, намереваясь незаметно прошмыгнуть под окном кухни. Сзади раздался всегдашний протестующий визг маленького поросенка. Все расскажу!
Мать была на кухне, и он увидел, как она подняла глаза, когда он торопился мимо, низко опустив пакет и отвернувшись. Вот окно и дверь остались позади. Высокая задняя калитка была на засове, но, кажется, пронесло.
– Джек!
Мать звала его обратно.
Он остановился на всем ходу:
– Что?
– Куда направляешься?
– Да просто так.
Женевьева высунула голову из кухонной двери и улыбнулась ему:
– Погоди, не торопись. У меня есть письмо – отправь, пожалуйста.
Джек ничего не ответил. Женевьева посмотрела на него, затем пристально на вздувшийся пакет.
– Сейчас принесу. Погоди секунду.
Мать исчезла в доме, и Джек воспользовался моментом, чтобы перебросить пакет через высокую калитку. Тот с глухим стуком приземлился на другой стороне.
Женевьева вышла с письмом.
– Ты в порядке, Джек? – спросила она, вручая ему конверт.
– Да, все отлично.
– М-м-м-м-м, – протянула Женевьева.
– Я пошел.
– Ладно, иди.
Джек чуть приоткрыл калитку, чтобы мать не увидела пакет с кошачьими останками. Протиснулся в щель и затворил за собой дверцу. А по ту сторону калитки, глядя на пакет, валявшийся на подъездной дорожке, стояли Тара и миссис Ларвуд.
36
Настало Рождество, день рождения всех оборотней, врата солнцестояния открылись настежь: так пускай все они уйдут на ту сторону.
49
Анджела Картер (1940–1992) – английская писательница, автор романов с элементами готической фантастики, выдающийся мастер английского постмодернизма. Цитируется (в переводе О. Акимовой) рассказ «Волчье братство» из сборника «Кровавая комната» (1979), в котором Картер предложила свои вариации на тему сказок Шарля Перро.
– Расскажите, что произошло, – попросил Вивиан Андервуд Тару. – Расскажите, что произошло, когда вы вернулись.
Они сидели в его кабинете, в уже привычных креслах у окна. День клонился к вечеру, и рассеянные лучи зимнего солнца, опускавшегося за старыми раскидистыми кедрами на соседнем участке, касались тонких черт Тары, высвечивали невидимый светлый пушок на ее щеке. Она щурилась, погружаясь в воспоминания, и даже сквозь темные стекла очков Андервуд различал улыбчивые морщинки вокруг ее глаз.
– Йероу был страшно расстроен. Обижен. Непременно хотел знать, что такого осталось у меня дома, чего он не мог мне дать. Сказал, что я должна составить список. Он не мог понять, как кто-то захочет поменять царство света, красоты и знания на то, что он назвал мутной областью теней. Имея в виду наш мир. Оглядываясь вокруг, я тоже порой этого не понимаю.
Когда я сказала, что там у меня осталась семья, он ответил, что его семья – вся община; я сказала, что собираюсь там получать
образование, а он возразил: чему я могу научиться более ценному, чем те знания, которые я за короткое время получила, будучи с ним? А когда я призналась, что там у меня остался друг, он помрачнел.Он захотел узнать имя моего друга. Я рассказала ему о Ричи. Рассказала, что плохо обошлась с ним и жалею об этом и мне его не хватает. Он спросил, люблю ли я Ричи, и я ответила: думаю, что люблю. Он сказал: «Я уничтожу этого Ричи. Уничтожу. Разрушу его мозг, опутаю паутиной, окутаю туманом, испарениями стоячих вод и гнилых болот; разрушу шипами льда и пиявками огня; стрелами зловонного ветра и черными снами скорпионов; сажей труб и известью из печей для обжига». Все эти слова сыпались из его рта, как живые твари. Я была потрясена. И заставила его прекратить такие речи.
Но он стал другим. Угрюмым, суровым, почти не разговаривал со мной. Он был скован своим обещанием вернуть меня, но теперь меня же и ненавидел за это обещание. Мы скакали на белой лошади, он сидел позади меня, но теперь не обнимал и я не чувствовала его рук.
Скакали мы недолго, и вскоре по изменившемуся свету я поняла, что переход остался позади. Великолепный ясный свет, к которому я постепенно привыкла, сменился колючим, смазанным. Вместо ослепительного, но рассеянного – резкий, язвящий. И похолодало. Ветер резал, как нож. Но пейзаж стал знакомым, и я поняла, что снова нахожусь в Чарнвуде, милом Чарнвудском лесу, где-то, где сливаются три реки, а вдали различался Аутвудс.
И время года изменилось. Пришла зима. Я попросила его ссадить меня, но он упрямо твердил, что доставит меня туда, где нашел; я не хотела в Аутвудс, а хотела прямо домой, но он не слушал. Вообще был немногословен. Я дрожала от холода, и, пока мы ехали, в воздухе закружились снежинки.
Он отвез меня в Аутвудс, к той самой скале, возле которой так густо росли колокольчики. Но сейчас там не было колокольчиков и не пели птицы. Папоротник засох, деревья стояли голые, а тропа была сплошная грязь. Я спрыгнула с лошади и повернулась к нему, желая что-то сказать ему, но он развернул лошадь.
«Почему? – сказала я ему. – Ты должен ответить на один вопрос! Почему ты выбрал меня?»
Он покачал головой, словно не веря, что я не знаю ответа.
«Тара, потому что ты была королевой мая» [50] .
С этими словами он ударил пятками в бока лошади и поскакал прочь. Я осталась одна, как тогда, когда он меня нашел.
Первым моим порывом было бежать, и я побежала. Ринулась к дороге, спотыкаясь, скользя на черных палых листьях, – домой, домой!
50
Самая красивая девушка, избираемая королевой кельтского праздника Бельтайн (1 мая), который символизирует начало лета.
За короткое время моего отсутствия кто-то построил там автостоянку с общественными туалетами и информационными стендами. Я возмутилась. Мне даже стало не по себе. На стоянке находились две машины, и их форма мне не понравилась. Какие-то они были непривычные. От скульптур у входа – деревянных фигур – меня просто затошнило. Я все время щурилась от света, вызывавшего неприятное ощущение в глазах, и все мои чувства были напряжены; я знала, что все изменилось, но еще не успела понять насколько. В смысле, даже машины были другие. Вид у них стал другой. Я поняла, случилось что-то нехорошее.