Как делать погоду

Накануне вечером, радостный и взволнованный, я звонил ему, чтобы сообщить:

– Начальник! Дела продвигаются! Завтра к трем часам нас ждут в редакции. Я туда позвонил и наткнулся на главного редактора. Представился журналистом, сказал, что готов сделать с вами интервью. Главный редактор ничего не понял. Помолчал, записал мой телефон и бросил трубку. И вот три минуты назад, представляете, позвонила его секретарша. Она очень просила передать, что главный редактор согласен, он просто думает очень медленно и обстоятельно. У него мышление такое особое – фрагментарное, я это узнал из его последнего интервью. Так вот, до главного редактора дошло. Он не раз слышал о вас в 90-е годы и требует завтра же прийти. Говорят, если все сложится, он готов посвятить управлению погодой февральский номер журнала «Индюк». – Распираемый от гордости, я замолчал, ожидая причитающиеся мне похвалы.

– Это что же получается? – пролепетал маг и чародей в ответ. – Это ты, опутанный, решил Василия Васильевича Дыдылдина бросить индюкам на осмеяние! – Он закашлялся. И осипшим голосом грозно продолжил: – Это ты колдуна всесоюзного значения хочешь отдать сатире и юмору для опытов! Вот что скажу: не выйдет! Я просил сказки сочинять, чтобы люди помнили, что живет в Выхине неунывающий и отважный волшебник. Я хотел развернутую статью в «МелсХелс». А шутить над собой не дам. Повелитель ветров Дыдылдин погоду делает серьезно, ответственно и комиков не уважает. Никуда не пойду. И прямо сейчас за неуважение ваше, люди, сделаю повсюду метель.

Будто в подтверждение его словам за окном дунуло так, что стекла задребезжали. Угрожающе замельтешил снег. Пушистые хлопья и порывы ветра согнали нахохленных голубей с карниза, безжалостно осыпали выгнувшиеся от мороза стекла. Целый вечер мы препирались с обиженным колдуном. Я звонил ему и пытался объяснить, что «Индюк» – именно то, что нужно. Возможно, в этом журнале нам дадут простор, разрешат публиковать сказки. Не дослушав, он бросал трубку. Тогда я звонил снова и нес околесицу, пытаясь отыскать убедительный довод, который заставит упрямого мага явиться в редакцию.

– Поймите, волшебник, – вежливо и спокойно объяснял я, – юмор – кратчайший путь в сердца людей. Нам всем иногда не мешает поиронизировать над собой. И потом, москвичам, а также жителям других городов будет приятно, что погодой над ними управляет человек, не только обладающий талантом и силой мысли, но и умеющий пошутить. А то другие маги представляют собой пример непробиваемой серьезности. От этого они слегка утомляют, кажутся напыщенными и однообразными. А приобщившись к сатирическому журналу «Индюк», вы сможете показать широту взглядов и продемонстрировать себя как современного и разностороннего волшебника.

Последний аргумент, произнесенный уверенной рекламной скороговоркой, заставил Дыдылдина примолкнуть.

– Не обещаю, – насупленно пробормотал он. Потом, позевывая, все же записал адрес журнала, требуя, чтобы я продиктовал по буквам сначала название «Чистопрудный бульвар», потом фамилию Груздев.

Время близится к четырем. В коридоре редакции – безнадежная и безразличная тишина. Стараясь казаться спокойным, раскачиваюсь на стуле и смотрю в окно. Вдоль пруда беспечно носятся черные лакированные машины, их тонированные стекла не дают непрошеному взгляду проникнуть внутрь. С визгом спешат по вызову тревожные «скорые», летят высокие бронированные внедорожники, маленькие дамские машинки-косметички, синие мужские авто-чемоданы мелькают с ветерком мимо замерзших окон. Февральское солнце, вырвавшись в просвет низкой серой облачности, бежит по черным ветвям прибрежных ясеней и лип, радостно и бесстыже светит в глаза, не давая на себя наглядеться. По заснеженному бульвару, ускорив из-за морозца шаги, бродят парочки: взявшись за руки, обнявшись, сплетясь в четвероногое существо на зависть одиноким прохожим. А бывает, идут двое на расстоянии, друг на друга не глядя, изредка отрывисто схлестываясь словами. На скамейке, будто стая галок, гогочут парни в косухах. Их подружки в коротких плиссированных юбочках, в дырявых колготах, в высоких шнурованных чеботах по очереди согреваются из бутылки, громко смеются, поблескивают булавками в бровях, кольцами – в губах и носах. Мимо них гуляющие проходят, высматривая что-то в отражении мутного зеркальца – накатанной ледяной дорожки, ускоряют шаги, будто опасаясь заразиться бездельем и беспричинным смехом. Посередине бульвара трое рабочих в синих комбинезонах распутывают мотки троса возле люка, из которого по округе струится затхлый пар. Цокают подковки каблуков. Стучат клюшки хоккеистов на катке. По ту сторону бульвара в низких особняках расположены конторы, гостиницы, театр, кафе, магазины, оберегающие себя от внимательных наблюдателей зеркальными стеклами, зелеными гардинами, сиреневыми жалюзи, кипенным тюлем, гирляндой плюшек и рогаликов. Чтобы как-то отвлечься, я мечтаю прямо сейчас обнаружить в кармане куртки особые очки, надев которые можно было бы все вокруг окинуть острым и пронзительным взором опытного журналиста. Я пытаюсь представить, что бы тогда разглядел в окно редакции, кого бы выделил из людей, спешащих мимо пруда. И тут кажется: где-то вдали. Видимо, послышалось. Но вот снова. Я с надеждой прислушиваюсь. Нет, не показалось, не послышалось. Кто-то шлепает по коридору, дергая за ручки дверей, бормоча и тихонько напевая. Сбивчивые шажки приближаются. Потом затихают. Пение умолкает. Шажки начинают нерешительно удаляться. Секунду спустя тяжелая дверь распахивается, в кабинет ураганом врывается Василь Василич, торопливо выкрикивая с порога:

– Здоровья вам, люди! Независимое метеобюро имени Дыдылдина приветствует вас. Обратите внимание: я сегодня в голубой рубашке, в приподнятом настроении, поэтому и небо за окном на глазах проясняется. Верьте в доброго волшебника, думайте о лучшем и тогда погодку над вами я обеспечу! Точка ру.

На этот раз целитель московских птиц без шапки, с аккуратно зачесанными назад серебряными волосами, что придает ему кроткий и покладистый вид. К груди он прижимает туго набитый желтый пакет. На плече у мага восседает маленькая мокрая ворона. Следом за Василь Василичем, цокая копытами и виляя боками, в кабинет вальяжно водворяется знакомая карликовая свинья.

– Твое хозяйство, пропащий? Разве можно родную живность вот так бросать на проходной, на сквозняке? Пускай с нами сидит, в тепле… А ты помолчи, – шикнул он возмутившемуся заму. Тогда все присутствующие в кабинете слегка «запнулись». И растерянно внимали происходящему.

– Так, – хмуро продолжил маг и чародей, пересадив ворону на спинку стула, скинув пуховик и по-хозяйски оглядев кабинет, – скажите на милость, дорогая редакция, почему пропуск не выписали? Пришлось просачиваться внутрь магическим путем. Одну вашу старуху на проходной я выключил гипнозом, она в подсобке теперь спит. Другая бабка крепкая попалась. Зашептал я ее. Она вспомнила молодость, плачет теперь и на всю округу поет. Ничего, к вечеру это пройдет. А если нет – звоните мне на мобильный, как-нибудь упрошу ее успокоиться. Вот, скажи, сынок, – обращается он к сбитому с толку главному редактору, – зачем отнимать у человека силы на пустяки? Устану-уморюсь – кто будет облачность разгонять? Пушкин? Так что выпиши мне, маленький, постоянное удостоверение. Чтобы я объявлялся к тебе сюда беспрепятственно, в любое время суток, когда захочу.

Воспользовавшись всеобщей растерянностью, повелитель ветров галантно поцеловал ручку оробевшей тетушке в очках, воскликнув:

– Красавица! – и шепотом приказал принести согревающего чайку, – а то холод у вас тут собачий, зуб на зуб не попадает.

– Кстати, прошу любить и жаловать, – перебив самого себя, кукарекнул Дыдылдин, указывая на меня, – мой новый сотрудник, пресс-секретарь и сказочник. Давно мечтал о помощнике и, видите, нанял… Следующий номер нашей программы: для густых облаков и особо пасмурных дней у меня имеется специальное оборудование. – Тут Василь Василич извлек из-за пазухи и хорошенько встряхнул перед носом главного редактора два новеньких веника. – В умелых руках колдуна многие незатейливые предметы становятся магическим инвентарем, с помощью которого происходит управление атмосферой. Сейчас всю непогоду вымету из Москвы, повсюду над городом установится ясный день. А ночью будут видны звезды – в подарок любителям изучать космос и загадывать желания. Если ничто не испортит мне настроение, в предстоящие выходные в столице и области будет сухо и солнечно. А если меня что-нибудь рассердит – поднимется ветер, небо насупится, польет как из ведра. Особенно и регулярно меня расстраивает поведение водителей. Разгонятся, шалопутные. Окатят пешехода с ног до головы грязью. Присутствующие здесь водители, притормаживайте хоть иногда перед лужами, уважайте окружающих. Не портите людям и особенно мне внешний вид. Да, Карлушенька? И еще, познакомьтесь, – не унимаясь, тараторил дипломированный колдун, – моя любимая ворона, Карлуша Двадцать Третья. Выхожу как-то за хлебом, глядь: птица под окнами хромает, перебитое крыло тащит за собой. За ней две дворовые кошки охотились. Жалко так стало, я и подобрал. Поселил в коробке из-под кухонного комбайна. Подлечил, откормил, снял птице стресс. Месяц назад пробовал выпустить в парке, дак она вертолетом упала на землю, улетать наотрез отказалась. Сейчас адаптирую ее к дикой природе. И недельки через две выпущу снова. Постараюсь уговорить, чтобы летела на волю, занималась своими делами. Видите ли, друзья дорогие, жизнь так устроена, что каждый сам за себя, я это повторял и буду повторять всем без исключения: своим детям и своим птицам. Каждый сам за себя, но надо уважать друг друга и включаться во все, что происходит вокруг. Кстати, у хулиганья, живущего в одном подъезде со мной, существует мнение, будто дождь в столице и области возникает, когда негодник Дыдылдин жжет вороньи перья. Не верьте, мало ли что брешут неучи. Знайте: гарь в нашем подъезде с утра пораньше происходит потому, что соседка снизу, продавщица цветочного магазина, отвлекается на телефон, болтает с хахелем-махелем, упускает то манную кашу, то гречку, гарь по всему району от ее плиты расползается, людям ни вдохнуть, ни выдохнуть перед рабочим днем. А дождь в столицу проскакивает, когда меня обижают и расстраивают. Но сами убедились: причесался, голубую рубашку надел, веничком помахал – небо как новенькое – светлое, ясное, гладенькое. Да, Карлушенька? Тебе нравится? Вот и умница!

Запыхавшись, он чинно уселся на шаткий офисный стул, раскатисто отхлебнул чаю, причмокнул от удовольствия, сломал в кулаке две сушки и начал неторопливо вытаскивать из своего бездонного желтого пакета газетные вырезки, мятые черно-белые фотографии, настенные календари, тихонько поясняя:

– Видите, документальные свидетельства прожитых лет, правдиво запечатлевшие мои подвиги и ежедневный упорный труд на благо погоде. Полюбуйтесь, о моих разносторонних талантах как-то написала заметку газета «Рельсы». Это вот прогноз на сентябрь 1990 года, безошибочно данный мной «Спутнику туриста». Гляди, главный редактор, календарь на 1994 год с моим изображением. Обрати внимание: обзорная статья с фотокарточкой, а у меня на плече – Карлушенька Семнадцатая, самая выдающаяся из всех моих ворон.

И тут целитель птиц молча кладет передо мной пожелтевшую газетную вырезку, потрепанную до бахромы по краям. И пододвигает поближе, чтобы привлечь мое внимание. С многозначительным и суровым видом тычет скрюченным указательным пальцем в самую ее середину, чтобы я срочно читал. На рассыпающейся серо-желтой бумаге еле различимы замусоленные строчки новостей культуры, обрезанные на полуслове. «В Третьяковской галерее состоится… В Малом театре на январь намечена премьера… Коллеги поздравили юбиляра и пожелали ему творческих…» Нетерпеливым жестом маг и чародей командует перевернуть, многозначительно поглядывая в мою сторону. Но на обороте мятого, заломленного в нескольких местах газетного листка нет ни слова о погоде. Полустертая заметка с пятном йода посередине рассказывает о легендарном сатирическом журнале «Индюк», который неоднократно испытал смену руководства, несколько раз переезжал из одного конца города в другой, почти умирал, был заморожен, впадал в немилость, но всегда возрождался живым, еще более едким, красочным и не знающим пощады. По утверждению автора заметки, в последней редакции журнала, которая и в те времена располагалась в этом же особняке, возле Чистых прудов, в одной из стен, в тайнике хранятся собранные последним составом редакции средства на случай каких-нибудь новых неожиданных бед, преследующих журнал на каждом шагу. Далее короткий абзац полностью расплылся в фиолетовых разводах неизвестной жидкости. Тем временем дипломированный маг восторженно объяснял притихшему легендарному журналисту и остальным ошалелым присутствующим необходимость учить язык ветра и дождя, прислушиваться, о чем царапает в стекло снег, обращать внимание на форму луж и на то, как они отражают пролетающих мимо голубей. Подхваченная сквозняком от очередного взмаха его руки, заметка описала полукруг над столом главного редактора, вальяжно приземлилась возле его стоптанного коричневого ботинка. Не дав мне толком выдохнуть и сообразить, что происходит, ровно через секунду пожелтевшая газетная вырезка стала добычей свиньи, унюхавшей запах подсолнечного масла, плесени и грибов. Так и не узнав подробностей истории про клад, я с прискорбием наблюдал, как бумажка молниеносно исчезла в пасти прожорливой зверюги с интеллектом человека, которая тут же продолжила невозмутимо обнюхивать ковролин и попробовала на зуб краешек джинсов Алексея Груздева. Заметив случившееся, целитель птиц запнулся, схватился за щеку, посерел лицом и скорчил гримасу съевшего лайм человека. Но, пользуясь растерянностью и немотой присутствующих журналистов, кое-как проглотив кислятину разочарования, он все же продолжил бодро перечислять свои многочисленные достижения:

– …а это – благодарственное письмо за то, что в 1995 году, на день города Воронежа, я разогнал облака, аннулировал угрозу ливня и настроил над их главной площадью солнечный день. Чувствуете, что творится, люди дорогие, именитые журналисты? К вам знаменитый волшебник пожаловал. Гоните к чаю конфеты! Главный редактор, к тебе обращаюсь, не жадничай. Знаю: они у тебя во втором ящике стола спрятаны. Выкладывай сейчас же, а то расстроюсь, нагоню метель и с завтрашнего дня закрою твой журнал!

– Нет у меня никаких конфет! – в отчаянии выкрикнул Алексей Груздев, на глазах превращаясь из акулы журналистики в пустой спичечный коробок. И в доказательство выдвинул на всеобщее обозрение второй ящик стола, заваленный ворохом бумаг, губками для обуви и мятыми пачками сигарет.