Как делать погоду

Глава 3 Сильный снег, метель

За спиной протрубила сирена. На все лады взвизгнули сигнализации припаркованных машин. Вдоль чугунной ограды бульвара, в потоке несущихся иномарок и суетливых «копеек» чинно лавировал грузовик. Вместо кузова он вез подсвеченный неоном экран, на котором мерцали большие лиловые буквы: «Сатирический журнал “Индюк”. Издается с 1928 года. Чистейший юмор, не содержит ГМО, красителей и Е-добавок. Требуйте в киосках города».

Старикан тоже обернулся, по слогам разобрал:

– Стар-че-ский-жур-нал… Надо же, только что о нем думал. Вот тебе еще доказательство, что мысль материальна. О чем подумаешь – то немедленно и появится. А что это они меленько приписали там внизу? – засуетился он. – Не телефончик? Запиши-ка контактную информацию мне вот сюда. Карандаш у тебя есть? Мой возьми, только не забудь вернуть… «Индюк…» Помню-помню, лет пятнадцать назад был такой журнал. Я его в «Союзпечати» брал вместе с газетой, где программа телевидения на будущую неделю. Но тогда он еще не назывался старческим, там публиковали карикатуры на пьяниц и осмеивали любителей красивой жизни.

Пока я послушно записывал огрызком чернильного карандаша на выцветшем клочке газеты адрес и телефон сатирического журнала, старикан вскочил со скамейки, театрально сдернул шапку, распушил седые патлы, глянул из-под бровей и сурово изрек: «Надеюсь, представляться не надо. Я в Москве и далеко за ее приделами хорошо известен. А ты, сказочник, признайся, сразу меня узнал?»

Пришлось прикусить огрызок карандаша и приглядеться внимательнее. Показалось, я и вправду где-то его раньше видел. Беззубого, в пуховике-тулупе, с распушенными по плечам волосами и клокастым совочком бороды. Не этот ли старикан однажды гордо прошел по вагону загородной электрички с маленькой гнусавой гармошкой? А в другой раз, перекрикивая стук колес и шепотки пассажиров, предлагал мешочки с лавандой, антикомариный спрей и мочалки, пропитанные моющим средством для чистки сковородок. Припомнив еще кое-что, я понял, что старикан давно и упорно преследует меня. Однажды мы с ним оказались вдвоем на пустынной платформе. Я заглядывал в урну, потому что, выбравшись из переполненной, раскаленной электрички, сочиняя на ходу свою будущую жизнь, по рассеянности выбросил туда проездной на метро. От этого меня захлестнули разочарование и предчувствие неудач. А этот дед маячил в сторонке с большущим рюкзаком на плечах и следил за мной с осуждающим любопытством. Как-то я видел его, медленно шаркающего вниз по Тверской, под дождем, с пластмассовым синим ведерком в руке и спиннингом на плече. За пару недель до круиза Алены, он-он, хитро прищурившись, сидел напротив меня в метро, вгрызался в большущее антоновское яблоко, прижимая к груди старый портфель, откуда торчал витой шнур телефонной трубки.

Но, возможно, я ошибаюсь. А что, если тут, на берегу Чистых прудов, гордо уперев кулаки в бока, передо мной стоит знаменитый в прошлом киноактер, исполнитель авторской песни, популярный в советское время дирижер, сумасбродный дрессировщик тигров, вышедший на пенсию и всеми забытый телеведущий, селекционер, скрестивший в конце 70-х вишню и ольху. Вполне возможно, сознание мое так притупилось от невидимой бобины, от моих сказок и ударов об лед, что, щурясь в зеленоватом свете фонаря, я никак не могу узнать солиста популярного цыганского ансамбля. Или беззубого космонавта, который съел сегодня на обед три зубчика чеснока, а под вечер отправился запускать над прудом петарды. Мало ли знаменитостей снует по московским улицам, оставляя следы подошв на зебре пешеходных переходов. Новоиспеченных звезд, которые только-только вспыхнули из безвестности и небытия. Меркнущих светил, норовящих удержаться на плаву и все же стремительно исчезающих в дымке окраинных будней. И позабытых кумиров, слава которых отгремела, а похвальные грамоты, газетные вырезки и значки – выцвели и рассыпались в пыль. Если вдуматься, в переулках центра, в серых зданиях редакций и киностудий ежесекундно случаются чьи-то заветные «и-тут-откуда-ни-возьмись», сотни неприметных людей обретают узнаваемые лица, поступают на конвейер развлечений, тесня на обочину поблекших, обессиленных и состарившихся. Новые и новые фамилии становятся громкими, рвутся в сознание со страниц журналов, мигают в новостных баннерах, вспыхивают на придорожных рекламных щитах, переливаются на глянцевых наклейках вагонов метро. Будто явившись из облака автомобильных выхлопов и окраинных переулков, многочисленные именитые личности мельтешат перед глазами, предлагая пережить сотни происшествий, обдумать десятки высказываний, заполняя чью-то пустую и бесцветную жизнь. Среди бесшумного листопада или порывистого ветра, разносящего по городу хрустальный дождь, неприметный продавец термометров старается поменьше осматриваться по сторонам. Ему скучно и тоскливо, очнувшись от дремоты, по-прежнему обнаруживать себя на раскладном рыболовном стульчике, мерзнущим перед клеенкой с разложенными на ней ситечками и лейкопластырями. Он судорожно ищет, чем бы заслониться от тягостных воспоминаний и горьких слов, умеющих назойливым сэмплом проникать внутрь и снова звучать в голове. Прячась от милиционеров за кустами, продавец термометров разворачивает заранее купленный журнал о тех, кто временно вырван из скучной толпы прохожих, плетущихся от метро к бледным девятиэтажкам. Вооружившись очками, прикрывшись зонтом от дождя и ветра, продавец термометров предпочитает подглядывать за сказочной жизнью людей, которым дают слово в радиоэфире и разрешают проникать в телеэкран. Поплевывая на палец, неторопливо перелистывая страницы, продавец забывается, согревается и перестает чувствовать изжогу. Для этого знаменитости и необходимы. Они заменяют таблетки от головной боли, служат отличным снотворным и проверенным средством от радикулита. В другой день они лечат от скуки, приступов уныния и простуды. Порой – даже от перхоти и облысения. А еще все эти крупные и мелкие звезды помогают пассажирам метро отвлечься от давней обиды, от отчаяния, от жгучей безысходности и скоротать десять минут пути по кольцевой линии в час пик.

Оглядев старикана еще раз, я заметил стоптанные ботинки, синие форменные штаны, мятую голубую рубашку, торчащую из наполовину расстегнутого пуховика. Я обратил внимание на его забинтованный палец. А еще на веник, который он извлек из пакета и зачем-то держал наготове. Все эти приметы не подсказывали, кто передо мной, где мы могли встретиться раньше. Стараясь помочь, старикан повернул голову в профиль, гордо расправил плечи, замер посреди тропинки, преградив путь парам, гуляющим вдоль пруда. И нетерпеливо подбадривал: «Ну, пропащий? Неужели не узнаешь? Торопись, а то обижусь, расстроюсь, начнется снегопад, какого ты в жизни не видывал, весь город по горлышко заметет».

Потоптавшись еще немного, он энергично замахал веником над головой, приговаривая: «Начинаю расстраиваться, посылаю обиду ввысь». Будто в подтверждение его слов, темно-синее, ждущее и таинственное небо над прудом вздрогнуло. В кругу мутного фонарного света что-то блеснуло, шевельнулось, замельтешило. На рукав куртки, медленно покачиваясь из стороны в сторону, опустилась большущая кружевная снежинка. Рядышком сели две поменьше. А потом еще и еще: сиреневые и голубые, перламутровые и серебряные снежинки осыпали куртку, нависли на бровях, засверкали на пуховиках и в волосах прохожих. Стараясь сосредоточиться, я поскорей запихнул карандаш и бумажку с адресом журнала в карман куртки, приподнял воротник, внимательнее пригляделся и напряг память. Тогда, не выдержав мучительной паузы, громким голосом конферансье старикан объявил. Его торжественные слова огласили каток, окатили кипятком дремлющих в пробке водителей, напугали парней, просивших прикурить, влетели в форточки соседствующих с прудом домов, встревожили собачонок, залившихся пронзительным лаем. И стряхнули ворон с деревьев, черневших вдоль берега.

– Дорогие соотечественники и приезжие! Представился уникальный случай. Здесь и сейчас перед вами – кумир многих желающих, Василий Васильевич Дыдылдин. Обладатель почетных дипломов, грамот, званий и степеней. За достижения навсегда внесен во всемирную энциклопедию феноменов… Не пейте, не курите, женщинам цветы дарите – вот мои коронные слова, которые войдут в историю. А тебе это имя что говорит? Признавайся, слыхал обо мне? – Запыхавшийся феномен с тревогой и надеждой заглянул в меня лисьими глазенками. Насупился, умолк и внимательно, в упор наблюдал за мной. Снег повалил сильнее, за спиной послышалось поскребывание дворников по лобовым стеклам. Казалось, чем дольше я раздумываю, тем хлопья становятся гуще, пушистее. Вот уже на ветках ясеней и лип нависли белые меха. Огромные перья, вальяжные пушинки мелькали перед глазами, занавешивая город ангорской шалью богатого, щедрого снегопада.

Два дня спустя в пасмурный полдень из форточек в пустынные царицынские дворы струятся ароматы, идентичные натуральным бульонам и голубцам. Хлюпая в океане подтаявшего фраппе, хорошенько хлебнув ботинками замоскворецкой слякоти, я возвращаюсь из подвальчика на шоссе Энтузиастов. Маленькая болонка, привязанная возле хозяйственного магазина, визгливо облаивает все вокруг и задумчиво смотрит сквозь меня вдаль. Стараясь не выронить, прижимаю к груди коробку из-под новогоднего шампанского. Всю дорогу в метро я рассеянно раздумывал, что теперь делать с ее содержимым, куда девать незамысловатый набор уволенного, включающий в себя (ценное подчеркнуть):

а) выцветшую мишень Darts;

б) блокнотик с логотипом сайта «Красота волос»;

в) кактус, подаренный уборщицей к 23 февраля;

г) квадрат клеящихся на монитор бумажек;

д) черную кружку с иероглифом неизвестного содержания;

е) кроссовки, пропахшие буднями человека среднего возраста;

ё) пачку окаменевших овсяных печений;

ж) Аленину фотографию в деревянной рамке;

з) черный маркер для дисков;

и) одноглазого инопланетянина Uglydoll;

к) полбанки растворимого кофе;

л) горсть разноцветных скрепок;

м) наушники от iPoda;

н) ржавый рыболовный нож.

Так и не решившись оставить коробку возле мусорных баков, зачем-то тащу ее домой. Заброшенный грузовик с нарисованной на кузове серебристой рожицей посылает мне вдогонку озадаченный смайлик. Спешить некуда. В другой раз, избегая необходимости основательно подумать о будущем, я бы выяснял, кто замечает меня на фоне магазинчиков и ларьков, высматривал бы за кустами продавца термометров, любовался на голубятню, а еще мечтал, как совсем скоро что-то пошатнется, вспыхнет, грохнет и жизнь сложится неожиданно и прекрасно. Но в этот день мысли мои снова и снова возвращались к берегу Чистых прудов, под темно-синее небо, из которого на деревья и плечи прохожих опускались огромные хлопья снега. Сначала медленно и вальяжно, словно под музыку неуловимого вальса, невидимые балерины в белых и голубых пачках, обшитых снежинками, выделывали медлительные и жеманные пируэты над катком и бульваром. Потом снег заторопился, замельтешил сильнее, завиваясь в торопливой вакханалии, спеша опутать все вокруг белой кружевной сетью. Посыпался, повалил и наконец беспорядочно хлынул. Будто по условному знаку, который подал Дыдылдин своим растрепанным веником, кто-то там, над городом, вспарывал и потрошил пуховые подушки, пуфики и диваны, набитые ватой и белым войлочным наполнителем. И тогда вдруг меня словно окатило кипятком. Догадавшись, кто передо мной, я онемел, наполовину съехал со скамейки, запрокинул голову и подставил лицо снежинкам. Захотелось, чтобы в кармане куртки срочно оказался особый наушник. Ни секунды не раздумывая, я бы вдел его в ухо. И тогда вкрадчивый голос взъерошенного бородатого парня, приятеля Алены, которого в прошлом году уволили с радио из-за каких-то там интриг, произнес в самый центр моей головы последние новости к этому часу: «Добрый вечер. Московское время 22 часа 17 минут. Ветер северо-западный, снегопад. Напоминаем: вас по-прежнему зовут Митя Ниточкин. Вам все еще двадцать девять. Вы носите 42 размер обуви, 48 размер рубашки. Сейчас вы находитесь в районе станции метро „Тургеневская“, на третьей скамейке, если считать от бульвара. По правую сторону от вас лавка пуста. По левую сторону на спинке скамейки кутаются в нейлоновые куртки несколько подростков, к этой категории граждан из-за позднего взросления теперь относят и студентов. Они сидят рядком, громко смеются, курят. Люди быстро проходят мимо, разглядывая тропинку под ногами, никто не решается сделать замечание, чтобы компания перестала ругаться матом и не пачкала ногами сиденье. Перед вами – заваленный снегом пруд. Серебристый овал катка к этой минуте практически пуст. Если не считать, что по нему вяло скользят трое одиноких фигуристов-любителей. Вот один из них преодолевает снежное ограждение и ныряет в темноту противоположного берега. Примерно пять минут назад окончился спектакль в „Современнике“. За черными стволами ясеней, за чугунной оградой и шоссе шумные группки зрителей выныривают из-за тяжелой деревянной двери театра, освещенной рядком оранжевых лампочек. Пробки в городе рассосались, за исключением некоторых участков Садового кольца. Снег наискось штрихует улицы, осыпает редкие машины, беспрепятственно мчащиеся к Покровке. Бульвар опустел, но на дорожке мелькает то пошатывающаяся тень, то спешащий к метро силуэт – воплотившаяся в человека обида. Или печаль, принявшая обличье высоченного худого парня в косухе. Это, конечно, не так, а всего лишь грустная метафора вечерней Москвы. На тропинке перед вами приземистый, широкоплечий старик в распахнутом зеленом пуховике самозабвенно размахивает веником, бормоча под нос, что сегодня снегопад удался. На его седых растрепанных волосах тают снежинки. Наконец он замирает, отряхивает веник от снега, затягивает волосы на затылке в хвост и выкрикивает: „Вижу, сказочник, ты догадался. Что сказать, молодец! Не прошло и года. Итак, позвольте представиться…“

Я понял, что мне необходим этот наушник с вкрадчивым голосом, который бы периодически объяснял, где я, напоминал, кто я. И подробно описывал, что на самом деле происходит вокруг. Если бы такой наушник действительно оказался у меня в ухе, правдивый и умный радиоведущий подтвердил бы, что после этого старикан громко представился: «Перед вами бакалавр международного ордена магов, целитель московских птиц, защитник дворовых кошек и собак, почетный лесной колдун современности Василий Васильевич Дыдылдин. Более ста лет, помимо исправной службы на железной дороге я не покладая рук тружусь на благо людей. Ежедневно, не зная усталости и уныния, делаю погоду в Москве. Силой мечты, по личной инициативе и собственному усмотрению я меняю к лучшему климат любимой столицы, чтобы было тепло и солнечно, ясно и сухо. Для тех, кто не в курсе: это я смягчаю морозы, сглаживаю порывы ветра, усмиряю смерчи, отправляю снеговые и грозовые тучи далеко за пределы страны. Все – совершенно бесплатно, благодаря талантам и полномочиям, подаренным мне самой природой. Многие знают, что если прогноз Гидрометцентра в очередной раз не подтвердился, значит, в атмосферные явления вмешался добрый волшебник Дыдылдин. Но иногда бывает, что кто-нибудь портит мне настроение – а это сплошь и рядом случается в нашей дорогой Москве. И мои обиды моментально передаются небу. Начинает моросить. Возникает северо-западный ветер с завихрениями. И снегопад. Сами только что убедились, как это происходит». – Тут маг и чародей вытащил из желтого пакета детскую бадминтонную ракетку. Повертел ею у меня перед носом, сообщив, что сейчас организует порывистый ветер, который к утру нагонит на столицу метель. И начал что есть силы махать ею над головой.