Как много в этом звуке…

Женька Дуплов обосновался в полуподвале пятиэтажного дома. Произошло это совсем недавно, и Фартусов, придя сюда впервые, присматривался, чувствуя, что ему еще придется здесь побывать. Дверь оказалась обитой железом, возле щели красовалась надпись, сделанная масляной краской: «Для заявок». «Ишь ты! — восхитился Фартусов. — Оказывается, не всегда и примет товарищ Дуплов».

— Не помешал? — Фартусов возник на пороге, улыбаясь широко и доброжелательно. Но то, что он увидел, если и не насторожило его, то озадачило. Хозяин почти лежал в старом кресле, выброшенном кем-то за ненадобностью. Свесив ноги со стола, сидел первый нарушитель спокойствия Жорка Мастаков — черноглазый, со свернутым носом и нечесаными патлами. Его дружок Ванька Жаворонков вертел тиски. Все улыбались, были довольны друг другом, хотя Жорке и Ваньке вместе было примерно столько же лет, сколько одному Дуплову.

Фартусов сразу понял, что все замолчали вовсе не из большого уважения к нему. Перед ним сидели противники. Возможно, они никогда не нарушали законов и никогда их не нарушат, но между ними было какое-то единение, и он, Фартусов, явно был лишним.

В начале своей деятельности Фартусов переживал, чувствуя отторгнутость, искал причины, но потом понял, что подобное отношение — естественное и здоровое. Сама должность делала его носителем чрезвычайных событий. Ведь не приходит участковый инспектор среди ночи с радостными известиями, и для вручения наград людей приглашают вовсе не в отделение милиции, что делать!

— Привет, начальник! — Женька поднялся из ободранного кресла, почтительно протянул руку.

— Вот, краник потек. — Фартусов развернул газетный кулек, в который были ссыпаны винтики, гаечки, прокладки. — Понимаешь, Евгений, в чем дело…

— Все понимаю. Не ты первый, начальник, не ты последний. С такими краниками здесь уж весь дом перебывал. У тебя это гнилье еще долго продержалось. Редко пользуешься, наверно? Все недосуг? Все в бегах?

— Надо, — вздохнул Фартусов. Последние слова Женьки ему не понравились. Было в них что-то нехорошее, снисходительное. А этого Фартусов не терпел.

— Я смотрю, Илюшка, мы с тобой первые люди в нашем микрорайоне! — Женька легонько похлопал Фартусова по плечу, чем вызвал опасливый восторг мальчишек. — Без тебя обходиться не могут, а уж без меня и подавно. Хотя кое-кто, наверно, не прочь твою должность сократить, а? — Дуплов был на голову выше Фартусова, уже начал лысеть, но не придавал значения этому печальному обстоятельству, поскольку было еще что причесывать.

— Не торопитесь, ребята, я ухожу. Не буду вам мешать разговоры разговаривать, — сказал Фартусов, заметив, что мальчишки начали тихонько пробираться к выходу.

— Да какая там беседа! — воскликнул Дуплов. — Забежали ребята на минутку от жары спрятаться, дух перевести — вот и все. С ними побеседуешь, как же! Тюлька недосоленная.

И эти слова не понравились Фартусову. Непонятно, зачем Женьке оправдываться? Ясно же, что ребята сидели давно и никуда не собирались уходить.

— Ладно, вместе пойдем, — сказал Фартусов. — Значит, зайдешь, да, Евгений?

— О чем речь!

Выйдя на яркое солнце и привыкнув к свету, Фартусов обнаружил, что рядом стоит только Жорка. Ваньки Жаворонкова нигде не было.

— А где дружок твой?

— Какой дружок? — На участкового смотрели бесстыже-невинные глаза мальчишки.

— Ага, понятно. Присядем? — Фартусов показал на скамейку.

— Вообще-то я тороплюсь… И это… Всякие дела… Может, как-нибудь в другой раз?

— Присядем. — Фартусов положил Жорке руку на плечо, чтобы и он не растворился в слепящем солнечном свете. — Как поживаешь, Георгий? — спросил он, когда Жорка все-таки дал себя уговорить и они расположились на горячей скамейке.

— Как когда… По-разному…

— По-разному — это хорошо. Но слухи ходят, что тебя все как-то в одну сторону заносит.

— Какую сторону?

— Криминальную, Георгий. Как раз по моей специальности. Говорят, в книжном магазине ты того… Открытки… Целую пачку поздравительных открыток… По случаю Восьмого марта… Сколько же тебе женщин поздравить надо было, а, Георгий?

— Наговаривают. — Кривоватый Жоркин нос повело в сторону.

— И это… на чужом балконе тебя видели.

— Кто видел?

— Спросил бы лучше — на каком балконе, на чьем, когда… А ты сразу — кто видел? В таких случаях мои знакомые ребята говорят — раскололся. Видишь, как дом построили, — ловкому человеку ничего не стоит с одного балкона на другой перебраться. Оно бы ничего, но некоторые, представляешь, Георгий, двери из квартиры на балкон оставляют открытыми — жара. Вот простаки, верно? Заходи — не хочу!

— Никуда я не заходил!

— Это хорошо, — одобрил Фартусов. — А то некоторые заходят. Да, а как отец поживает?

— Хворает.

— Лечить надо.

— Да он уж подлечился… Вроде полегчало.

— Ему вообще не мешало бы заняться лечением, как думаешь?

— А! — Жорка раздраженно махнул рукой. — Не берут его. Говорят, недостаточно спился. Вот когда сопьется вконец или пришибет кого — вот тогда, говорят, пожалуйста, милости просим! — Жорка произнес, наверное, самые жесткие слова за всю свою четырнадцатилетнюю жизнь.

— Врет твой папаша как сивый мерин. — Фартусов снял фуражку, подставил лицо солнцу. — Я сам ему направление вручил.

— А он?

— Был я у него на заводе, разговаривал с начальством, в бригаде… Договорились обо всем, они тоже рады бы… Да вот беда, опять он у тебя захворал. С вечера, значит?

— С вечера, — вздохнул Жорка. — С позавчерашнего.

— Это нехорошо. Так нельзя.

— Ну, я с ним поговорю, — пригрозил Жорка, сузив и без того маленькие свои глазки. — Он у меня попляшет.

— Только ты, Георгий, повежливее. Не обижай человека излишними угрозами, обвинениями. Хорошо? А я уж, так и быть, постараюсь еще одно направление выхлопотать. Договорились?

— Надо попробовать, — солидно согласился Жорка.

— Зашел бы ты к нам как-нибудь, а, Георгий? — предложил Фартусов. — В пункт охраны порядка — так называется наше заведение. Другие заходят, а вот ты мимо пробегаешь. Нехорошо.

— А! — засмеялся Жорка. — Еще посадите!

— А есть за что?

— Найдете!

— Понимаешь, Георгий, если по всей строгости, то уже пора присмотреться к тебе… Но вот видишь, дела не завожу, разговоры ведем, планируем операцию по спасению твоего папаши… Напрасно обижаешь. Не заслужил я, честное слово! Ни в чем я перед тобой не провинился.

— А что, я ничего… Вы не так поняли… Я же не про вас лично, а так, вообще…

— Плохо ты к нам относишься. Мы вот теннисный стол завезли, ребята собираются, соревнования проводим… К Женьке захаживаешь, а к нам — нет.

— А что Женька? Он хороший парень, — заступился Жорка.