Как на ладони

— А у Джасиры депрессия, — заявила Дениз.

— Правда? — спросила миссис Стэсни, вытаскивая пирог из плиты и ставя его на стол. — Из-за чего?

— Ее бойфренд разлюбил. Совсем как у меня, — сообщила Дениз.

— Девочки, вы еще слишком маленькие, чтобы расстраиваться из-за парней, — сказала миссис Стэсни.

— Неправда, — возмутилась Дениз. — У нас как раз переходный возраст.

Ополоснув тарелки, мы сложили их в посудомоечную машину, и миссис Стэсни повезла нас в торговый центр. Дениз хотела купить себе пару штанов, но подходящих не нашлось. Те, что идеально сидели на талии, дико жали в попе, а те, что сели как влитые на попу, болтались в талии.

— Вот ведь отстой. — Дениз вздохнула так тяжело, что прядь ее светлых волос отлетела в сторону.

Раз уж Дениз не смогла найти себе нормальной одежды, мы решили пойти в ателье под названием “Волшебные снимки” и сфотографироваться. Там нас накрасили, одели в красивые платья и показали, как позируют модели. Я стеснялась, но Дениз заявила, что только это сможет ее утешить. После съемки фотограф показал нам все снимки, и мы выбрали самые удачные. Мне хватило денег только на одну копию, но Дениз заказала мне еще две.

— Одну маме, одну папе, — сказала она. — Вот так.

Я поблагодарила ее, хотя понимала, что меньше всего мои родители мечтают о сексуальной фотографии своей дочери.

Папа Дениз забрал нас около шести часов. Высокий, но полный, он носил слуховой аппарат телесного цвета — о нем упоминала Дениз. Я его сразу заметила, потому что сидела в машине позади него. Все это время он провел в тренажерном зале и теперь подробно рассказывал нам про свои достижения: сколько миль пробежал, сколько скручиваний для пресса сделал, с каким весом отжимался лежа. Он похвастался, что потерял уже почти полтора килограмма. Дениз заявила, что это, конечно, очень хорошо, но ей хочется поговорить о чем-нибудь еще помимо спортзала.

— Задай Джасире какие-нибудь вопросы про нее, — велела она. — Узнай хоть что-нибудь о моих друзьях.

— Расскажи про себя, Джасира, — послушно сказал мистер Стэсни, глядя на меня в зеркало заднего вида.

— Не так! — возмутилась Дениз. — Задай ей какой-нибудь личный вопрос.

Мистер Стэсни задал мне несколько “личных” вопросов — про школу, папу и маму. Мне это напомнило беседу с родителями Томаса, вот только мистера Стэсни совершенно не интересовали мои ответы. Конечно, он не был невежливым или что-нибудь в таком духе. Просто, наверное, он еще не все рассказал про свое посещение спортзала.

Ужинать мы отправились в ресторан “Олив Гарден”, где мистер Стэсни стал позорить Дениз, громко разговаривая и представляясь официантке по имени. Потом мы вернулись к Дениз домой и сели смотреть фильм из проката, который назывался “Кусочек синевы”. Фильм был старый, шестидесятых годов, и в нем рассказывалась история любви слепой девушки и негра.

— Я подумала, что ты сразу вспомнишь о себе и Томасе, — сказала Дениз.

— Ну, я же не слепая.

Она стукнула меня по руке.

— Да при чем тут это! — воскликнула она.

В середине фильма Дениз положила голову мне на ноги, которые я вытянула вдоль дивана. Иногда, когда я пыталась отщипнуть кусочек заусеницы с пальца, она брала меня за руку и строго велела прекратить. И потом не сразу отпускала мою руку.

Мистер и миссис Стэсни ушли в гости к друзьям, и, когда они вернулись, я забеспокоилась, как они отреагируют, увидев нас в таком виде. Но, возникнув в дверном проеме, миссис Стэсни только заметила, как это романтично. На это Дениз велела ей заткнуться, а миссис Стэсни только засмеялась и пожелала нам спокойной ночи. Я даже представить не могла, каково это — велеть маме заткнуться. И не могла представить, чтобы моя мама нормально отнеслась к тому, что я — романтичная.

Я надеялась, что спать Дениз ляжет рядом со мной, как тогда на диване, но она держалась своей стороны кровати. Я немножко подумала, а может, я лесбиянка, но потом решила, что все же нет. Скорее всего, мне просто нравится, когда до меня дотрагиваются, а мне из-за этого не делается плохо или больно.

Когда на следующее утро за мной приехал папа, на переднем сиденье его машины красовался “Плейбой”, подаренный мне мистером Вуозо. Я увидела его сквозь пассажирское окно еще до того, как открыла дверь, и на секунду захотела убежать обратно в дом Дениз, чтобы попросить убежища. Но я не убежала. Я стояла как истукан и смотрела на сиденье.

— Залезай! — злобно прошипел папа, и я наконец набралась смелости, чтобы взяться за дверную ручку.

Прежде чем сесть, мне пришлось взять в руки журнал, и это почему-то смутило меня больше всего — ведь я дотронулась до него в присутствии папы.

Сначала он молчал. Сидел и смотрел, как я пристегиваюсь. Я не знала, куда деть журнал, так что в итоге просто положила его на колени. Я бы предпочла скинуть его на пол к рюкзаку, но знала, что это папу только разозлит. Он наверняка хотел, чтобы мы оба смотрели на “Плейбой”, пока он будет на меня орать.

Как только дом Дениз скрылся из поля зрения, папа очень больно ударил меня кулаком по бедру. Потом еще раз, и еще, и все в одно место. Я хотела было прикрыть это место рукой, но потом подумала, что он и по руке начнет колотить.

— Это что такое?! — сказал он наконец, показывая на “Плейбой”.

Я не стала отвечать, что это журнал, потому что он явно ждал от меня не такого ответа. Папа спросил, откуда он у меня, зачем он мне и что я с ним делала. А я знала, что не смогу ответить ни на один из его вопросов. Никогда. И я знала, что он будет бить меня до тех пор, пока я не отвечу. Но раз этого не произойдет никогда, значит, рано или поздно он устанет.

Вместо ответа я спросила, где он нашел журнал.

— В каком смысле, где я его нашел?! Ты прекрасно знаешь, где я его нашел.

— Ты что, рылся в моей комнате?

— Нет, я не рылся в твоей комнате. Мне не хватило грязного белья, чтобы заполнить стиральную машину, так что я решил оказать тебе услугу и постирать твои простыни.

— О, — вымолвила я.

— Когда тебе оказывают услугу, нужно благодарить, — напомнил папа.

— Спасибо.

Мы проехали заправку, где несколько ребят из старших классов организовали сбор средств для благотворительности и мыли машины. Они держали плакаты и прыгали. Когда мимо проезжала машина, они начинали кричать, какая она грязная и что нужно поддерживать благотворительную организацию “Юнайтед Уэй”. Я знала, что папа их ненавидит. Если бы он увидел меня в таком виде — хоть я и подозревала, что такое поведение совершенно нормально для мойщиков машин, — он бы просто разъярился.

— Так откуда у тебя этот журнал? — повторил он.

Я не ответила. Просто не смогла. Не то чтобы я хотела защитить мистера Вуозо, нет. Наоборот, я хотела, чтобы у него были проблемы. Вот только сама не хотела влипнуть вместе с ним.

— Отвечай! — заорал папа.

Я вновь промолчала, и тогда он снова ударил меня по ноге, заявив, что дома меня ожидает взбучка покруче.

— Ты живешь в каком-то своем, аморальном мире. Нормальные люди не совершают таких поступков, как ты. Ты ненормальная. Этот журнал предназначен для мужчин, а не для женщин. Ты смотришь на фотографии со шлюхами, и они тебе так нравятся, что ты даже решила припрятать журнал. Ты не слушаешься меня, ты не слушаешься свою мать. Однажды, Джасира, тебе будет негде жить.