Как понравиться маньяку

– Я пойду спать, – сказала Леська и многозначительно посмотрела на подругу. Та чуть заметно кивнула и мысленно ее поблагодарила.

Спать Леська не собиралась, любопытство заставило ее прихватить алюминиевую кружку и направиться в соседнюю комнату. Изучив стену и посчитав, что чем выше, тем слышнее, она взобралась на тумбочку, прислонила кружку к стене, а ухо к донышку и замерла, пытаясь уловить разговор влюбленных.

Оставшись вдвоем, Ника и Игорь посмотрели друг на друга и улыбнулись. В душе плескались теплые волны симпатии, а в глазах начинала искриться страсть.

– Я о тебе думал целый день, – сказал Игорь, чувствуя странную неловкость. Обычно общение с женщинами не доставляло ему никаких хлопот. Пришел, увидел, победил – известный принцип, уже давным-давно возведенный им в культ. И вроде нет ничего особенного в этой черноволосой голубоглазой девушке, а тянет магнитом, все мысли о ней. Значит, ошибся, значит, есть в ней что-то особенное.

– И я о тебе думала, – призналась Ника. Такой он замечательный, к чему эти игры в гордость и неприступность? Ямочка на подбородке, небрит… Ух, эх, ах! «Пусть он меня поцелует, пусть поцелует…» – пронеслось в голове.

Игорь вдруг почувствовал непреодолимое желание поцеловать Нику. Осторожно дотронулся пальцами до ее щеки, придвинулся поближе и вдохнул легкий цветочный аромат духов, прошептал: «Я правда скучал», – и притянул ее к себе… Губы устремились навстречу друг другу, и…

…и раздался невообразимый грохот. Подскочив, влюбленные побежали в соседнюю комнату. На полу дружно лежали: перевернутая тумбочка с отломанной ножкой, алюминиевая кружка и Леська.

– Извините, – развела она руками, – неувязочка вышла.

* * *

Хрустнув маринованным огурцом, Максим Григорьевич испытал неописуемое блаженство – в комнате наконец-то стало тихо. Капитолина Андреевна попросту находилась в шоке, а неумолкающая ни на секунду Ларочка выскочила на кухню за поспевшей в духовке курицей.

Ларочка оказалась совершеннейшим недоразумением.

Теперь Кочкин знал, зачем ее приглашают на похороны – своим раскатистым пением она наверняка с легкостью поднимала покойников из могил. А уж когда она начинала читать речевки и стишки, то хоть «караул» кричи и беги без оглядки. Капитолину Андреевну она сразу же стала называть «мамой», а Максима Григорьевича – «лапусиком». Кочкин хоть и сходил с ума от происходящего, но, чтобы насолить матери и отбить у нее всякую охоту к поиску невест, из последних сил изображал на своем лице заинтересованность и даже спел с Ларочкой дуэтом: «Калинка, калинка, калинка моя…» Его голоса, правда, слышно не было, но, как говорится, – главное не победа, а участие.

Капитолина Андреевна в первый раз за всю свою жизнь почувствовала настоящую боль в сердце, язык уже полчаса как онемел, а в коленях стреляло. Про уши можно было и не говорить, их заложило, наверное, на добрый десяток лет. Ларочку она уже ненавидела и пребывала в абсолютном шоке от того, что Максимушка, кажется, нашел с ней общий язык. Капитолина Андреевна была готова убить двоюродную сестру и мысленно точила топор и пристраивалась с ним к ее морщинистой шее. Как можно было порекомендовать такое «сокровище», она решительно не понимала.

– А вот и я, мои дорогулечки, – внося в комнату большую желтую тарелку с почерневшей курицей, пропела Ларочка. – Немного подгорело, но мы же с вами не буржуи какие-нибудь, чтобы нос воротить от вполне пригодного в пищу куска мяса. А вы почему, мама, такая грустная?

Капитолина Андреевна, почувствовав жар и холод одновременно, испуганно дернулась и замотала головой.

– Я вам ножку положу и гузку, эх, до чего же люблю куриные гузки, сама бы съела, но так уж и быть, ради вас, мама, готова с такой вкуснятиной расстаться.

– А мне крылышко, – борясь с приступом тошноты, выпалил Максим Григорьевич. Задержав на лице лучезарную улыбку, он покосился на мать: та была бледна как мел, а объемная грудь колыхалась не то от ужаса, не то от негодования, не то от того и другого сразу.

– Лапусик, для тебя, мой родной, ничего не жалко!

На оббитую по краям тарелку полетело высушенное до костей крылышко.

– Мне ничего не надо, – выдавила из себя Капитолина Андреевна и замахала руками.

– Вы, мама, мне не нравитесь, разве можно предаваться унынию, когда весна на дворе? Сейчас я вам спою, и хандру как рукой снимет.

Кочкин еле сдержался, чтобы не заткнуть уши, а Капитолина Андреевна вжалась в стул.

Ларочка подхватила баян, закинула на плечи сальные лямки, отправила в рот жирный кусок курицы, тщательно прожевала, вытерла губы рукавом, икнула, хлебнула из пиалы вина и затянула очередную частушку:

Мой любимый атаман

Притащил свою маман.

Буду с ней теперь дружить,

Хотя проще придушить.

Глава 11

Если вы решили составить завещание, не забудьте указать в нем следователя, поверьте, он это оценит.

Утром Максим Григорьевич, чувствуя острую боль в висках и такую же острую боль в зубе, тщательно умылся холодной водой. Вспомнил вчерашний вечер, массовика-затейника Ларочку и умылся еще раз. Быстро собрался и поехал в магазин «Коллекционер».

– А я опять к вам, – сказал Кочкин, заходя в кабинет директора.

Лидия Андреевна оторвала взгляд от падающих на экране компьютера фигурок тетриса и мысленно попрощалась с так и не установленным мировым рекордом.

– Здравствуйте, у вас появились еще вопросы? Буду рада помочь.

Кочкин придвинул свободный от коробок стул к столу и сел. В кабинете царил беспорядок: у двери стоял ящик со всевозможной обувью, а оранжевые и синие коробки громоздились повсюду.

– Ремонт или переезжаете? – поинтересовался Максим Григорьевич, вынимая из кармана свой любимый блокнот и ручку.

– Ох, – махнула рукой Лидия Андреевна. – Вчера пришлось магазин закрыть. Мало того, что кто-то нарушил проводку, из-за чего в двух залах не было света, так еще и трубу прорвало, подсобные помещения затопило, и пришлось размещать обувь везде, где только можно.

– Многовато напастей, вам не кажется это странным?

– А что же тут странного, – пожала плечами Лидия Андреевна, – всякое бывает. Я раньше в магазине бытовой техники работала, так там и пожар как-то случился, и нападение. Пьяница ворвался в зал пылесосов и воздухоочистителей и, размахивая куском трубы и бутылкой водки, потребовал двести сорок пять рублей наличными и три тонны мелкой рыбы для Патагонских пингвинов, живущих на субантарктических островах.

Максим Григорьевич улыбнулся, представляя себе эту картину, и спросил: