Как приручить Обскура

Гриндевальд соткался из воздуха на развороченной дорожке, у кустов облетевших поломанных роз. Цветы висели головками вниз на сломанных стеблях, вялые, мёртвые. Лепестки у них уже начали чернеть и съёживаться.

— Я уж думал, ты не догадаешься, — Гриндевальд улыбнулся широко, неприятно.

— Мне нужен мистер Грейвз! — крикнул Криденс.

— Каждому из нас что-то нужно, — заметил Гриндевальд и положил руки в карманы брюк. — Теперь ты готов пойти со мной?

— Я хочу увидеть мистера Грейвза, — упрямо повторил Криденс, его голос ломко дрогнул от ярости.

— Вот что, мальчик, — тон Гриндевальда из дружелюбного в одно мгновение стал жёстким и злым. — Ты упустил свой шанс выдвигать условия. Хочешь увидеть его? Увидишь. Но только если будешь делать всё так, как я скажу.

— Я сделаю, — сквозь зубы пообещал Криденс. — Если вы покажете, что он жив.

Возле развалин послышались хлопки и вспышки — прибывали авроры.

— Закрой меня! — спокойно приказал Гриндевальд, даже не потянувшись к своей палочке.

Криденс медлил только одно мгновение. Потом рванулся к нему, закутал в дым, будто в кокон. Как же хотелось смять, раздавить его, переломать, разорвать, как плюшевую игрушку, чтобы ватой наружу, чтобы вывалились глаза и рот стал кровавым беззубым провалом. Но нужно было держаться, и Криденс держался. Атаки авроров били в живой туман, Криденс дёргался от боли, но принимал их на себя, закрывая Гриндевальда плотной стеной. Почему он не аппарирует?.. Чего он ждёт?.. Ждёт, пока Криденса снова убьют?..

Он не успел испугаться по-настоящему — а может, он бы и не сумел сейчас испугаться, он был слишком зол, слишком сосредоточен. Вихрь аппарации подхватил его, закрутил узлом, вывернул наизнанку, взболтал и выплюнул. Криденс упал на холодные каменные плиты, ударился ладонями. Поднял голову.

Над ним поднимались толстые зубчатые стены замка, в его окнах горел жёлтый свет.

Он был в Дурмштранге.

Аврор в собачьей шкуре (Талиесин Скамандер)

Тесей нетерпеливо вздыхал, лёжа на тёплых досках веранды, нервно мотал хвостом. Они с Талиесином уже минут пятнадцать ждали прибытия двух оставшихся членов комиссии в условленном месте. Каждая минута промедления взвинчивала Тесею нервы, будто наматывала их, как леску на катушку спиннинга. Он и в человеческом облике не находил себе места от беспокойства, а уж в собачьей шкуре тревога и беспомощность давно зашкалили.

Он, не переставая, твердил себе, что у них нет права провалить миссию. Как бы там ни было, Ньют наверняка жив, и как только они попадут в замок, он отправится его искать. Ньют не дурак, он должен понимать, что Тесей его не оставит. Ньют спрячется, выкрутится, он дождётся.

За Перси он не волновался. У Перси были такие зубы, такие мозги и такая наглость, что это Гриндевальду стоило его опасаться, а не наоборот. Там, где Тесей предпочитал продвигаться постепенно, осторожно, планируя каждый шаг — Перси летел напролом, не замечая препятствий, полагаясь на интуицию и удачу. Один его побег из тюрьмы в ночь перед казнью, одна его связь с обскуром чего стоит! Анимагическая форма Персиваля Грейвза — пушечное ядро, не иначе.

Но Ньют. Он же почти беззащитен.

Тесей чувствовал себя кругом виноватым. Он обещал матери заботиться о нём — и вот, не уберёг, недоглядел.

Они оба росли без отцов. Миссис Скамандер плохо ладила с мужчинами. Тесея она принесла в подоле, когда ей ещё не было и двадцати. Он помнил солому возле лужайки гиппогрифов, в которой мать оставляла его, чтобы заняться зверьём. Помнил, что ему никогда не удавалось переорать их, чтобы привлечь её внимание. Когда ему было пять лет, в её жизни появился Родрик. Когда ему было семь, родился Ньют. Когда ему было двенадцать, Родрик погиб. Говорили — трагическая случайность. Тесею пришлось занять место старшего мужчины в семье. Мать не заметила, переживая вдовство в работе с гиппогрифами. Ньют… Ньют не оценил. «Ты мне не отец!» — это была его любимая фраза, которой кончались все их споры. Да, не отец, всего лишь старший брат, родня по крови наполовину. Тесей часто думал, изменилось бы что-нибудь, если бы Родрик был и его отцом?.. Стал бы Ньют чаще к нему прислушиваться?..

Пока мать была жива, они соперничали за её внимание, как умеют лишь дети. Ньют, как она, увлёкся волшебными тварями. Они вдвоём могли часами разговаривать о каких-нибудь удивительных, восхитительных, зубодробительных созданиях. Тесей учился, как проклятый, наметил себе карьеру в аврорате, делал всё, чтобы помогать матери вести дом, только что головой об стену не бился — а она предпочитала обсуждать с Ньютом переливы блеска на хвостовых перьях у гиппогрифа и их родство с гиппокампами.

Потом они с братом остались вдвоём. Потом началась война. Потом, потом, потом… Он как будто всю жизнь нёс на плечах тяжёлый груз, и только в сорок с лишним выяснил, что шёл совсем не туда. Не вышло из него ни примерного сына, ни хорошего брата, ни достойного мужа, ни внимательного отца… Его брак агонизировал последние лет пять. Они с Терезой держались только ради девочек и давно уже ничего не знали о жизни друг друга. Она устала ждать его по ночам и бояться, что он не вернётся, вздрагивать от стука совы в окно. Многие из тех, что вернулись с войны, изменились так сильно, что жёны их не узнали.

О том, куда он отправился, Тесей ей не сказал. Если всё пройдёт гладко, и он вернётся — не о чем будет и говорить. Он часто пропадал на заданиях, Тереза даже не заметит его отсутствия. Если он не вернётся — к чему ей заранее знать и напрасно изводить себя? Иногда Тесей думал, что Перси, на самом-то деле, повезло. У него нет семьи, никто не волнуется о нём ночами, может, потому он и позволяет себе быть безрассудным, зная, что у него никого нет за спиной, и если он однажды не вернётся с работы, ничьё сердце не разобьётся?..

Тесей думал, что если с Ньютом что-то случится — он никогда себе этого не простит. Не простит, что был недостаточно настойчив, мало писал ему, мало с ним говорил в последние годы, редко звал в гости… Надо было бы с ним быть упрямей — может, что-то бы сдвинулось. Другого брата, правильного, понимающего, любящего — у него нет. Есть вот только такой — нелепый, странный и нелюдимый. Но каким бы Ньют ни был… это был брат.

Анимагическая форма Тесея была — сущий стыд. Он прилагал все усилия, чтобы лежать спокойно, как и подобало аврору на опасной миссии. Но добродушная и легкомысленная натура ретривера не сдавалась. Для неё вокруг было слишком много прекрасных, чудесных, радостных вещей. Вот трава, например. Трава пахла весенним соком, овцами и муравьиными тропами. Её истоптали тяжёлые башмаки, примяли колёса. Она манила размять лапы, поймать какого-нибудь жука, изваляться в зелени, набегаться до устали и прилечь тёплым брюхом на холодную землю. Но Тесей держался, отвернув морду в сторону, чтобы даже глазом не коситься на свежую лужайку.

Или вот сапоги. Превосходные, блестящие, чёрные сапоги для прогулок, резко пахнущие резиновой подошвой и кожей. Так хочется попробовать. Куснуть совсем немножко. Носок сапога покачивался перед носом, и Тесей отводил глаза, чтобы не искушаться.

Или вот воробьи. Толстые домовые воробьи прыгали по дощатой веранде, подбирая крошки печенья, которые с ладони сыпал Талиесин.

Не смотреть на воробьёв, не смотреть на траву, ни в коем случае не смотреть на сапоги. Ни на что не смотреть, просто лечь, положить голову на лапы и закрыть глаза. Слушать, как воробьиные клювы стучат в доски, как поскрипывает кожа на сапогах, когда Талиесин качает ногой, как гогочут гуси на заднем дворе кабака, как вздыхает мерин на улице, волоча грохочущую телегу по каменной мостовой, как отрывисто и гортанно говорят люди, как ветер качает ветви в лесу на склоне горы.

Деревушка называлась Скалтавегер. Она стояла в долине, окружённая холмами, закутанными в туман. На полсотни жителей здесь стояло две сотни домов. Когда-то Скалтавегер был большим городом. Здесь всегда жили маги. Но время, войны и охотники на ведьм привели город к упадку. Даже близость замка Дурмштранг не помогла спасти это место. Теперь на развалинах среди камней, покрытых загадочными символами, значение которых было давно потеряно, паслись овцы, гуляли куры и спали кошки. Древняя магия давно развеялась, и странностей здесь почти не случалось — разве что иногда рождались ягнята с двумя головами, и пару раз в год, на равноденствие, среди старых могил видели призраков.