Как продать за $12 миллионов чучело акулы. Скандальная правда о современном искусстве и аукционных домах
Шрифт:
Рынок упал с индекса 100 в июле 1990 года до 45 в июле 1993 года и оставался примерно на том же уровне до июля 2001 года, когда начал резко расти. Только к 2005 году цены на импрессионистов и искусство XX века, а также современное искусство вернулись к уровню 1990 года. Но даже в 2005 году ситуация выглядела следующим образом: цены на работы одной пятой из лучших 100 художников 1990 года за прошедшие пятнадцать лет упали, другие две пятых оказались на том же уровне и оставшиеся две пятых — выросли.
Так можно ли сказать, что современное искусство — хорошее вложение капитала? В случае недорогих работ ответ однозначен: нет. 80% произведений, купленных у местных дилеров и на местных художественных ярмарках, владельцам никогда не удастся продать даже по первоначальной цене. Никогда, даже через десять лет, вообще никогда. Так что покупайте недорогие произведения искусства, если они вам нравятся и вы хотите видеть их ежедневно, но не надейтесь, что они вырастут в цене.
Но как насчет более дорогих работ? В предыдущих
Нью-йоркский коллекционер Адам Сендер — управляющий нью-йоркским хедж-фондом Exis Capital Management. До этого он был трейдером в компании Стива Коэна SAC Capital. В 2002 году Сендер съездил в Лос-Анджелес на выставку Джона Каррина в галерее Regen Projects и приобрел там шесть работ. Через два года газеты сообщили, что Сендер продал «Рыбаков», купленных за 100 тысяч долларов на том шоу, коллекционеру С. Ньюхаусу за 1,4 миллиона долларов. Но каков средний доход Сендера от вложений в искусство, скажем, за пять лет? Говоря по правде, он почти наверняка очень хорош. Говорят, сам Сендер утверждает, что сделал на искусстве больше денег, чем в своем хедж-фонде. У него есть личный куратор. Тод Левин, и огромные связи среди дилеров. Всего у Сендера 800 произведений, включая работы Ричарда Принса, Майка Келли и Андреаса Турского, которые оцениваются в 125 миллионов долларов. Но ни один арт-журналист не пишет о неудачах Сендера.
Консультанты по искусству любят рассказывать о «Мальчике с трубкой» Пикассо; Джон и Бетси Уитни купили эту картину в 1950 году за 30 тысяч долларов и продали на «Сотби» в 2004 году за 104 миллиона долларов. Для сравнения скажем, что это вдвое превосходит предыдущий ценовой рекорд художника — 55 миллионов долларов за «Женщину со скрещенными руками» на нью-йоркском «Кристи» в ноябре 2000 года. В течение пятидесяти четырех лет, пока картиной владели Уитни, она росла в цене в среднем на 16% в год. Если вычесть расходы на страховку и другие расходы, останется уже около 14%. Прекрасный доход — но ведь это одна из лучших долгосрочных инвестиций в искусство, какие только можно назвать. Большая часть остальной коллекции Уитни показала среднегодовой доход менее 10%. Около одной пятой произведений их коллекции были проданы на аукционе по цене ниже цены приобретения. В целом вся коллекция, за вычетом издержек, принесла 7% годового дохода.
Еще более успешным вложением капитала оказалась уже упоминавшаяся коллекция Виктора и Салли Ганц, проданная на аукционе «Кристи» в Нью-Йорке в 1997 году. 114 произведений этой коллекции ушли за 171 миллион долларов; Ганцам же они обошлись примерно в 2 миллиона долларов в ценах 1997 года (то есть с поправкой на инфляцию). Картины приобретались на протяжении пятидесяти шести лет, со средней валовой нормой прибыли 12% и чистым доходом 10,5% — примерно таким же, как при инвестициях в государственные ценные бумаги. Ганцев можно считан, блестящими коллекционерами. Wall Street Journal даже пустил в обиход словечко «ганцмания» для обозначения той шумихи, которой оказалась окружена распродажа их коллекции. Историю этих инвестиций едва ли можно считать типичной.
Самой выгодной работой в коллекции Ганцев стала другая картина Пикассо, купленная в 1941 году за 7 тысяч долларов и проданная в 1997 году за 48,4 миллиона долларов. Доход представляется поразительным. Опять же, чтобы видеть ситуацию в целом, скажем, что портфолио стоимостью 7 тысяч долларов из акций небольших компаний, сформированный в 1941 году, к 1997 году стоил бы 46 миллионов долларов. Если же учесть стоимость страхования картины за весь период — около 4,9 миллиона долларов, — получится, что биржевые инвестиции принесли бы больший доход. Конечно, биржевые сертификаты, вывешенные на стене, вряд ли принесут вам моральное удовлетворение. Экономист Джон Пикар Штайн однажды попытался провести количественную оценку психологической выгоды и пришел к выводу, что она эквивалентна доходу с инвестиций в искусство в размере 1,6% в год. При этом инвестиции в искусство становятся чуть выгоднее покупки государственных облигаций.
Ни один консультант не вспоминает о «Гранд-канале в Венеции» Моне; эта картина была продана на «Сотби» в ноябре 1989 года за 12 миллионов долларов и перепродана тем же аукционным домом через шестнадцать лет за 10,8 миллиона долларов. Еще один пример — бронзовая «Маленькая танцовщица» Эдгара Дега (1922). Эта скульптура в ноябре 1999 года установила рекорд для бронзы Дега; Франсуа Пино приобрел ее за 12,4 миллиона долларов на новогоднем нью-йоркском аукционе «Сотби». Еще одна копня этой скульптуры была выставлена на аукцион в феврале 2004 года, причем эта имела более солидный провенанс, поскольку принадлежала семье посла США Аверелла Гарримана. При эстимейте 9—12,5 миллиона долларов скульптура была продана единственному претенденту за 5,45 миллиона долларов. Растиражированный «Клоун с обезьяной» Пикассо был продан на нью-йоркском
аукционе «Сотби» в 1989 году за 2,4 миллиона долларов, а перепродан в 1995 году за 827 тысяч долларов.Мы никогда не читаем о тех четырех из каждых пяти картин, которые коллекционеры приносят в аукционные дома, а «Кристи» и «Сотби» или даже «Филлипс» и «Бонамс» отказываются принять и выставить на продажу на вечернем аукционе. Популярность тех художников, кто сумел подняться до аукционных продаж, тоже может оказаться короткой. Из всех художников XX века, фигурировавших в каталогах «Кристи» и «Сотби» двадцать пять лет назад, сегодня вы сможете найти на крупных аукционах меньше половины.
А что с коллекционерами вроде Чарльза Саатчи? На покупке и перепродаже современного искусства он делает большие деньги. Саатчи и еще несколько коллекционеров способны в одиночку сдвинуть рынок одним фактом покупки чего-либо; эти люди представляют собой исключение из правила, по которому искусство — не самое удачное вложение капитала. Саатчи в своей роли коллекционера — это своеобразный бренд! его участие делает работы художника брендовыми не хуже, чем это может сделать интерес Гагосяна или MoMA. Саатчи одалживает работы музеям или включает в собственные выставки вроде «США сегодня», создавая им тем самым ценный провенанс. Он обладает также громадным преимуществом — может выбирать лучшее из новых работ очень многих художников. Другим коллекционерам приходится бороться за то, от чего отказался Саатчи.
Но, даже имея все эти преимущества, Саатчи, согласно общему мнению, теряет деньги на двух из пяти приобретенных работ, еще на двух получает умеренную прибыль и только на пятой делает реальные деньги. Если на складе у Саатчи хранится 3 тысячи произведений, то 600 из них принесут серьезную выгоду — будет о чем рассказывать. О 1200 неудачных приобретениях рассказывать никто не станет.
Когда журналисты утверждают, что современное искусство как вложение капитала в последние двадцать пять лет работало лучше, чем искусство вообще, или что оно обогнало по эффективности инвестиций золото или государственные облигации Великобритании, они, как правило, цитируют исследование, известное как «индекс Мея Мозеса». Мей Цзяньпин и Майкл Мозес исследователи из Нью-Йоркского университета, разработавшие некий универсальный индекс, позволяющий оценить ценовые тенденции на рынке искусства. У этого индекса есть несколько недостатков, и главный из них — то, что он позволяет учитывать только те картины, которые по меньшей мере дважды продавались на аукционах. Он не включает работы, которые получили отказ и не были приняты аукционными домами на перепродажу; это означает, что он учитывает только успешных художников тех, аукционные цены на работы которых растут. Это вроде как учитывать только акции тех компании из списка FTSE 100 или S&P 500, акции которых поднялись в цене, и делать вывод, что инвестиции на фондовой бирже — дело хорошее. Более того, в индексе Мей Мозеса не учитываются частные продажи, а также продажи через дилеров или на художественных ярмарках, поскольку цены ни там, ни там не разглашаются.
Кроме того, индекс Мей — Мозеса учитывает картины, не достигшие гарантированной цены, как «проданные» аукционному дому за эту самую гарантированную цену. Технически это верно, но едва ли отражает реальную рыночную стоимость произведения. В лучшем случае индекс может служить мерой доходности произведений весьма успешных художников; для обычного арт-портфолио доходность получается сильно завышенной.
Мей — Мозес и большинство других индексов, рассматривающих искусство как вложение капитала, при расчете прибыли от произведений искусства не учитывают налогов. Они не обращают на них внимания по очень понятной причине: инвестиции в самые дорогие произведения искусства, как правило, обходят налоги. Брендовые дилеры и аукционные дома имеют отделения (или, но крайней мере, номинальные офисы) в Лихтенштейне, Цюрихе или Монако. Сделки, согласованные в Лондоне или Нью-Йорке, можно оформить там, где подобные продажи не облагаются налогами и не регистрируются, так что новый владелец картины остается неизвестным. Здесь, кстати, может пройти незамеченной и последующая выгодная перепродажа.
Существуют инвестиционные фонды, которые специализируются на произведениях искусства, как другие, скажем, на недвижимости. Одним из первых примеров можно считать парижский фонд Le Peau de L’ours, «Медвежья шкура», — названный так вроде бы потому, что на стене в комнате, где договаривались участники фонда, висела медвежья шкура. (Другая версия говорит, что название происходит от басни Лафонтена «Медведь и два охотника», о том, как два охотника делили шкуру неубитого медведя.) В общем, история такова. В 1904 году французский финансист по имени Андре Левель уговорил еще двенадцать инвесторов внести по 212 франков и приобрести на эти деньги 100 картин и рисунков, в том числе ранние работы Матисса и Пикассо. Пока суд да дело, инвесторы могли развесить произведения по стенам своих домов и любоваться ими. В 1914 году на французском рынке произведений искусства был бум, и группа решила распродать картины на парижском аукционе в отеле «Друо». Торги принесли сумму вчетверо превышающую первоначальные инвестиции; некоторые картины ушли по десятикратной цене. Группа сумела угадать и художников, и точный момент для продажи; повторить такой успех не удалось с тех пор никому. Прибыль оказалась настолько неожиданной, что инвесторы пожертвовали пятую часть ее художникам.