Как сражалась революция
Шрифт:
«Я — Одесса»
В местечке Потоцком (Севериновка), в 40 верстах от Одессы, заскочили мы на почту-телеграф и потребовали от начальника почты дать нам ленту с разговорами белых штабов в Раздельной и Одессе.
Пока разбирали ленту, раздался стук телеграфного ключа. Котовский приказал нашему телеграфисту сесть за аппарат. Раздельная вызывала Одессу.
Наш телеграфист отвечает: «Я — Одесса».
Раздельная просит начальника гарнизона города Одессы. Котовский подсказывает немедленно:
— У аппарата начальник гарнизона.
Телеграфист передает...
Завязывается
«Принимайте точную оперативную сводку. Красная 41-я дивизия — южнее Березовки, 45-я дивизия — севернее Березовки и Конная армия Котовского — в самой Березовке. Прошу выставить сильную охрану со стороны станции Сортировочная, а также организовать оборону Пересыпи. Все. Генерал Шевченко».
Котовский отвечает:
«Телеграмму принял Котовский».
Генерал начинает ругаться:
— Кто там, черт возьми, мешает разговаривать?!
— Успокойтесь, ваше превосходительство, приберегите ваши нервы,— успокаивает его Котовский.— Вашу сводку действительно принял сам Котовский.
— Вы, сын потомственного дворянина,— обращается по аппарату Шевченко,— в рядах кого вы воюете? Вы продаете Россию. Союз спасения родины предлагает вам опомниться и повести свою Конную армию против красных...
Котовский, перебивая его, отвечает:
— С малых лет я веду борьбу с эксплуататорами рабочих и крестьян и буду вести до тех пор, пока их окончательно не уничтожат.
Разговор прекращается. Сообщение между Раздельной и Одессой прерывается. Мы выходим из здания почты-телеграфа, поднимаем бригаду и идем на Одессу.
Военная хитрость
В пяти километрах от Одессы захватываем заставу белых. Узнаем пропуск и отзыв. Котовский приказывает бойцам свернуть красные знамена, снять красные звездочки и ленты.
— Сегодня,— говорит он,— мы «мамонтовцы», кавалеристы бригады генерала Мамонтова, отступающей под натиском красных.
Врываемся на Пересыпь, по Вознесенской улице перескакиваем галопом через всю Одессу к заставе № 1. Наша цель — не дать белогвардейцам эвакуироваться по железной дороге на Аккерман в Бессарабию. Из квартир и гостиниц выскакивают офицеры:
— Чья это конница?
— Мамонтовская,— отвечаем.— Идем в Бессарабию.
— Возьмите нас, господа.
— Садитесь.
Офицеры садятся на наши подводы, пулеметные тачанки. Некоторых даже усаживаем на ящики с зарядами и орудия.
Прискакали на заставу № 1. Котовский приказывает снять с передков одну батарею и поставить ее на позицию с расчетом бить прямо по полотну железной дороги, идущей на Аккерман.
Офицеры, сидящие на тачанках, лафетах и ящиках с зарядами, выражают удивление, спрашивают артиллеристов:
— Зачем же вы будете стрелять по железной дороге, если по ней уходят в Бессарабию, на Аккерман, наши эшелоны?
— Эшелоны-то ваши, да мы не ваши, а котовцы.
Лица офицеров глупеют...
Некоторые, убедившись, что они действительно в кругу немамонтовцев, стреляются. Это — непримиримые... Другие начинают плакать, скулить...
Обезоруживаем всю эту публику, собираем их в одну группу. Некогда было
с ними долго разговаривать. Открываем огонь из батареи по эшелону, показавшемуся на железной дороге.Они сложили оружие
Крупные отряды белогвардейцев в несколько тысяч человек, выбитые из Одессы, старались уйти в Бессарабию.
В районе станции Кучурганы и немецких колоний Страсбург, Зальц, Кандель появился многотысячный отряд — не то Бредова, не то Мартынова. С ним у Страсбурга вступила в бой наша пехота. Кавбригада ударила деникинцам во фланг и прижала их к Днестру. Сотнями и тысячами бродят белые в днестровских плавнях.
Кавбригада вступает в деревню Глинное (12 км от Слободзеи, где обосновались белые). В Слободзею посылаем в разведку эскадрон.
Миновав переправу, кавалеристы поставили лошадей по сараям, сами попрятались по огородам и за заборами. Ждут.
Ночь. Темно. Вдруг появляется автомобиль. Белые снопы света бросает фонарь по улице Слободзеи. Бойцы выскакивают из-за заборов.
— Стой! Ни с места!
Из автомобиля раздается голос:
— Что вы безобразничаете! Это я — начальник боевого участка!
— Тебя-то нам и надо.
Котовцы окружают машину:
— Руки вверх! Ни с места!.. Мы — котовцы.
Белогвардейцы — один полковник — начальник боевого участка и два генерала,— увидя направленные на них со всех сторон дула винтовок, вынуждены сдаться. Кавалеристы доставляют их в штаб бригады, в деревню Глинное.
Было далеко за полночь, когда пленные предстали перед Котовским. Котовский принимает их учтиво, просит садиться. Полковник со злости и горя заливается горькими слезами. Генерал просит дать ему стакан вина.
Котовский предлагает пленным взять себя в руки. Начинается деловой разговор. Котовский выставляет свои требования: полная, без всяких условий, капитуляция всей группы — солдат, офицеров и генералов.
Полковник, начальник боевого участка, долго не соглашается, ссылается на свои убеждения. Генералы настроены более примирительно, они уговаривают полковника написать начальнику группы предложение о сдаче. Наконец полковник сдается и пишет... С рассветом товарищ Котовский приказывает мне передать письмо полковника в штаб белой группы. Беру 60 человек бойцов-добровольцев и одного из генералов и еду. Помню, разорвали мы красноармейскую белую рубашку, надели на пику и отправились в плавни.
Подъезжаем к плавням. Навстречу выходит группа офицеров. Лица встревожены, в глазах беспокойство. Спрашивают генерала:
— Что это за делегация?
Генерал отвечает:
— Везут пакет в штаб группы.
Офицеры указывают нам дорогу в штаб. Оказывается, штаб — в плавнях, в крестьянских хатках. Едем туда. Остановив в 400—500 шагах от штаба свой отряд, посылаю генерала с пакетом в штаб и предлагаю ему долго здесь нас не задерживать, принести ответ как можно скорее.
Генерал уходит. Ждем час, другой — ответа нет. Через три часа появляется из штаба какой-то полковник: ничего определенного он не говорит. Я предъявляю через него ультимативное требование: в течение 15 минут дать мне ответ, в противном случае снимаюсь и ухожу, и за последствия пусть не пеняют.