Как сражалась революция

Серое в клеточку платье одной из дочерей Марии мне было впору. Мы с Марией вышли в соседнюю комнату. Там она рассказала, что от дочерей она известий не имеет и ничего не знает о их судьбе. Вплетая шелковые трубочки в мои косы, она заплакала, вспомнила, что у Шуры были такие же светлые и густые волосы, как у меня. В то время Шура и Тоня Бабич вместе с частями фронта отступали на Дальний Восток. Потом они возвратились и принимали активное участие в подпольной партийной работе.

Я заметила, что Мария Бабич несколько раз назвала Андрея Червеного Борисом. Пока заплетали косы, я все гадала, в чем тут дело. Но вскоре все разъяснилось.

Знакомый незнакомец

Видом моим Червеный остался доволен. Он предупредил меня, чтобы берегла косы, сообщил адрес явочной квартиры для связных ЦК.

— Приедешь в Москву, не забудь передать привет Клавдии Тимофеевне и Якову Михайловичу Свердловым и скажи им, с кем ты приехала в Сибирь, тот и направил тебя к ним,— неожиданно закончил он напутствие.

— Неправда,— возразила я,— вы мне незнакомы!

Андрей снял парик, бороду, усы, и предо мной предстал совершенно изменившийся Борис Шумяцкий, председатель Центросибири, с которым я в предоктябрьские дни 1917 года, по поручению Я.М.Свердлова, выехала из Петрограда в Сибирь. Потом он вынул какой-то шарик изо рта и заговорил своим обычным голосом.

Конечно, я не удержалась и спросила, как он очутился в Иркутске, когда мы все были уверены, что он находится в Москве. Шумяцкий рассказал, что, как только стало известно о падении Советской власти в Самаре, на Урале и во многих городах Сибири, ЦК партии разослал уполномоченных в районы, захваченные белогвардейцами. Они должны были установить связь с большевиками, оставшимися в тылу, выяснить на месте обстановку, расстановку сил и информировать Центральный Комитет о положении на местах как можно чаще.

Вдруг я испугалась, что Бориса узнают, и попросила:

— Наклейте скорее бороду, а то вы совсем не похожи на Андрея Червеного...

— Не беспокойся, Катя,— заметил Борис Захарович,— здесь я нахожусь в обществе ангелов-хранителей.

— А где же ваш главный ангел-хранитель, ваша жена? — спросила я.

— Она всегда там, где я,— последовал короткий ответ.

Разговор наш принял шутливую форму. Однако не трудно было понять, какому риску подвергался Шумяцкий, следуя в Иркутск через фронт и оставаясь во вражеском тылу, в городе, где его очень многие знали.

Через линию фронта

...Меня никто не провожал. Я шла на вокзал без вещей. В вагоне из полумрака слышу знакомый женский голос:

— Вот ваш чемодан и ваша корзина.

Поставив то и другое, Рая Глокман, это была она, обняла меня, прижала к груди и чуть слышно прошептала:

— Возвращайся поскорее.

Я села у окна и закуталась в большой платок, будто у меня болели зубы. И так как все, что нужно в дороге, даже вода, было в корзине, я не выходила на станциях. «Острая зубная боль» избавила меня от необходимости беседовать с пассажирами. Моими соседями по купе оказались мужчина и женщина, видимо, муж и жена, не то купцы, не то богатые крестьяне, как я полагала. Они сочувствовали мне и давали поочередно советы, как избавиться от зубной боли. На станции Тайга «купец» взял свои вещи и, наклонившись ко мне, сказал:

— Выйди в тамбур.

Я медлила. Видя мою растерянность, жена купца говорит:

— Иди, иди, голубка, не бойся, я послежу за вещами.

В тамбуре мой сосед сказал:

— Прощай, Катя, может быть, видимся в последний раз. Это я, Борис, а со мной была Лия. Счастливого тебе пути. Береги косы, они у тебя красивые.

Раздался звонок, и Борис вышел, а я так опешила, что ничего не успела ему ответить. Когда я вернулась на место, Лии уже не было.

Ехала я спокойно, несмотря на три пересадки. Зубы у меня продолжали «болеть», и я почти не разговаривала. Пассажиры часто менялись. Все больше и больше появлялось беженцев с детьми и котомками. Они меняли вещи на продукты. Лица у них были невеселые.

Где-то в районе Арзамаса я перешла линию фронта. Мы долго добирались на лошадях, потом на лодках. Я помогала в дороге женщине с двумя детьми, оставалась с малышами, пока их мать добывала продукты на вещи, взятые из моего чемодана. Вероятно, меня принимали за члена этой семьи, и никто не обращал внимания на беженку, повязанную платком.

В Москве

Я с облегчением вздохнула, когда снова села в вагон. Поезд Пенза — Москва тащился медленно. В вагонах-теплушках ночью было холодно. Меня выручал платок — единственная уцелевшая вещь. Все остальное было «съедено» в пути.

Чем ближе к Москве, тем все чаще на станциях приходилось слышать имя Ленина. Люди беспокоились за него, говорили о состоянии его здоровья. Что-то, видимо, случилось с Ильичем. Но до самой Москвы ничего нельзя было толком выяснить. В Москве на вокзале я бросилась к первому встретившемуся рабочему, и он сказал, что Ленин ранен.

В Москву я попала впервые, долго разыскивала Центральный Комитет. Наконец я в приемной ЦК, здесь меня встретили две молодые девушки и стали допытываться, кто я и откуда, зачем приехала.

На все расспросы я отвечала коротко:

— Мне нужно видеть товарища Ленина или товарища Свердлова. Я приехала издалека, привезла им вести от друзей и никому другому передать их не имею права.

На мое счастье, в комнату вошла Клавдия Тимофеевна Свердлова. Я ее сразу узнала, а она меня нет. Тогда я напомнила, как она снаряжала меня в Сибирь с Борисом Шумяцким, передала привет от него. Мы расцеловались и проговорили очень долго.

Из беседы с Свердловой я узнала, что не одна Сибирь отрезана от Москвы, что фронтов много, таких, как я, связных в ЦК прибывает тоже много, Яков Михайлович всегда принимает их сам, вестям из Сибири он будет очень рад и поговорит со мной обязательно.

— Только все же должна быть записка от Бориса Шумяцкого,— спросила Клавдия Тимофеевна.— Где она?

Я подтвердила, что весточка при мне. Тут же я попыталась расплести косы, но они не расплетались. Не долго думая я отрезала их и извлекла нужные шелковые трубочки.

У Свердлова

В большом просторном кабинете Яков Михайлович был не один. Напротив него сидел Татаренко и Валек, такие же, как я, связные из Сибири. Свердлов поднялся ко мне навстречу и обнял.

— Вот первая девушка, которая не побоялась перейти колчаковский фронт. Теперь у нее есть опыт, придется тем же путем отправить ее обратно. Правильно?

— Конечно,— ответила я,— второй раз по знакомой дороге мне будет легче пройти, чем новому человеку.

Яков Михайлович достал какую-то папку и, просматривая ее, произнес:

— Мало, очень мало и редко приходят письма из Сибири. Надо, видимо, больше людей засылать туда, и прежде всего коренных сибиряков, которым легче будет связываться с нужными людьми при любых обстоятельствах.