Как стать оруженосцем

Вдруг золотой поток начал тускнеть. Звон - сменяться глухим перестуком. Радостные вопли обратились в настороженное молчание. Наконец, кто-то невнятно пробормотал:

– Деревянные... Они превратились в деревянные...

Настороженное молчание в мгновение ока переросло в скорбную тишину. Посреди которой раздался тоскливый голос, принадлежавший дону:

– Ты что натворил, паршивец, а?

– А я что? Я ничего...
– быстро забормотал в ответ альраун.
– Я как было сказано, так и сделал. Выкопал ямку, сказал три раза: "Крекс, фекс, пекс", положил золотые, посолил... Ну, там, добавил перчику, лучку, уксусу...

– Ай!

– воскликнул дон. Даже в лунном свете было видно, насколько огненно-красным стало его лицо.
– Тут тебе что, шашлык, что ли?..

– Я хотел как лучше!..
– заорал альраун и бросился наутек.

– Я тебе покажу уксус!..
– помчался вдогонку дон.

– Перчик и лучок!..
– не отстала от него донья.

Несколько мгновений, и они скрылись из виду. Под деревом остался только Рамус, набиравший полные ладони деревянной трухи, - прежде золотые, став деревянными, монеты теперь обращались в труху, - воздевавший их к верху и высыпавший себе на голову, тоскливо подвывая...

Рыцарь был высвобожден, после чего он, в порыве благородного негодования, водрузил подсачек на Рамуса, - "за трусость и оставление поля битвы", как он выразился, - и потащил его к остаткам костра. Маг-недоучка поначалу громко взывал о несправедливости, потом замолк, из опасений, как бы не навредить себе еще сильнее. Вмешательство Владимира также ни к чему не привело. Будучи возмущен более тем, что предстал в неподобающем виде, нежели постыдным бегством спутника, сэр Ланселот вполне мог приговорить последнего в соответствии с законами военного времени.

Впрочем, за то недолгое время, пока рыцарь вел Рамуса обратно, он, вероятно, рассудил, что требовать бесстрашия от неблагородного означало бы оказаться в еще более глупом положении, чем прежде. Поскольку, притащив его к кострищу, тут же и объявил это в короткой, но очень яркой речи.

Поняв, что в настоящий момент ему ничего не грозит, Рамус устроился как можно удобнее и попытался изменить ситуацию в свою пользу, принявшись припоминать все известные ему случаи трусости, превосходившие масштабом его собственную.

– Довелось мне учиться в каком уж и не вспомню университете, и в той местности, неподалеку от городка, где он располагался, имелась заколдованная пещера. Кто, что и когда там сокрыл и заколдовал, про это ходили разные слухи, но достоверно никто ничего не знал. Зато знали, что любой, кто посмеет сунуться в пещеру, сразу же обратится в старую клячу. А потому, во избежание недоразумений, повесили возле пещеры два плаката: "Это не здесь", и "Его тут нет"...

– Зачем это?
– не понял сэр Ланселот.

– Ну, как, зачем? Приходит, например, к пещере чужестранец, который ищет, скажем, цирюльню. И сразу видит - это не здесь. Поворачивается и уходит. Или, там, ищет кто-нибудь славного рыцаря Люстига фон Шпацирен, прочитает, что его тут нет, и тоже уйдет...

– Вот ты это кому здесь плетешь?
– поинтересовался сэр Ланселот.
– Ты где это столько грамотных нашел, чтобы надписи всякие читать?

– Так там не только надписи, там еще и рисунки были, разного качества, но очень доходчивые. Для тех, кто неграмотный. Вдобавок капканы, волчьи ямы, самострелы, сети, шлагбаумы... Даже стража одно время стояла, только быстро сбежала.

– Это еще почему?

– А потому, что днем еще куда ни шло, а коли ночью кто-нибудь в капкан, или, там, в волчью яму, или стрелу пониже спины... Завывали очень. Или ругались площадно. А стражники, у них натура тонкая... Вот и не выдерживали.

– И что?

– Так вот я и говорю. Учился вместе со мной один товарищ. Ни во что не верил, ни в черную кошку, ни в сеньору с пустыми ведрами. Вот он как-то и побился об заклад, что сходит в эту самую пещеру и все доподлинно разузнает. "А коли струсишь да назад с полпути вернешься?" - это мы его спросили. "А коли струшу, назад не вернусь. Слово чести". И через некоторое время подался. Ждали мы его, ждали, не возвращается. Невмоготу стало, пошли сами искать. Ну, без ловушек, без стрел, конечно, не обошлось, так что не все из нас до пещеры этой самой добрались. Зачем - сами не поймем. Потому как снаружи не очень-то видно, а внутрь идти никто не хочет. Следов, вроде, никаких нету...

– И спросить не у кого?

– У кого там спросишь? Туда разве кто из чужестранцев случайно забредет, а из местных никого. Кляча какая-то паслась неподалеку... Много у нее спросишь? Вот и вышло, что на похвальбу горазд оказался, а как до дела дошло - струсил и сбежал.

– А с чего вы решили, что струсил?

– Так ведь он человеком слова был, этого у него не отнять. Сказал ведь, коли струшу, назад не вернусь, вот и не вернулся. Хотя чего там хитрого - в пещеру зайти? Может, не такая уж она и заколдованная была...

– Сам бы и зашел.

– Мне-то с чего судьбу испытывать? Я в колдовство верю. Мало ли чего? Разве ж охота остаток века старой клячей коротать...

– Оно бы и к лучшему было, - буркнул сэр Ланселот, пристраиваясь спать.

Рамус сделал вид, что не расслышал.

– Так я сниму сачок, что ли? Не бабочка... А как встретим кого-нибудь, продам. Денежка лишней не бывает.

Но сэр Ланселот не ответил, поскольку уснул сразу же, едва пристроился. Владимир помог Рамусу освободиться от подсачека, и тот положил его рядом с собой, для надежности. Поутру обнаружилось, что ночью подсачек кто-то спер.

Собственно говоря, это и послужило причиной пробуждения Владимира. Рамус метался поблизости, заглядывал под каждый лопух и с жаром произносил речь в защиту частной собственности. Причем сулил покусившимся на нее такие наказания, что Владимир даже подумал, не послужила ли данная речь основным источником для "Молота ведьм"?

Пропажа не нашлась, Рамус пришел в наисквернейшее расположение духа и все делал через пень-колоду. Разжигая костер, едва не устроил пожар, добывая какие-то корни, чтобы испечь их на завтрак, оставлял после себя огромные ямы, беспрерывно бурчал и ругался. Само собой разумеется, сходил на место ночной схватки, но ничего там не обнаружил. Чудесное дерево исчезло, ветерок развеял труху, примятая трава потихоньку выправлялась, никаких монет, ни золотых, ни деревянных, обнаружить ему не удалось. Что, разумеется, не прибавило ему настроения.

Владимир позавтракал черствым хлебом, решив не рисковать угощением Рамуса, состоявшим, как уже было упомянуто, из каких-то печеных корней и куска сыра.

– С плесенью?
– с надеждой спросил сэр Ланселот.

– А как же!
– гордо ответил Рамус.
– Иного не держим. В три пальца.

Небольшой кусочек сыра и впрямь оказался толщиной чуть больше чем в три пальца, причем эти самые три пальца как раз и составляла плесень. Но, доброму рыцарю и магу все впрок, поэтому для двух упомянутых категорий завтрак обошелся без каких-либо последствий.