Как убить рок-звезду

– Не надо.

– Нет, послушай. Лоринг, если я когда-то позволила тебе думать, что…

– Ты не позволяла, Элиза. Я пришел, чтобы сказать и об этом. Не столько тебе, сколько Полу. Я хочу, чтобы вы оба поняли – я написал эту песню не для того, чтобы покорить тебя или отбить у него. Я написал ее как раз потому, что знал – это невозможно.

Я не хотела слушать дальше, но у меня не хватало духу выгнать Лоринга после того, что он только что сказал.

– Я хочу спросить тебя об одной вещи. – Он почесал висок, и я подумала, что этот жест – единственное, чем он похож на Дуга. – Если бы мы встретились той ночью в Кливленде. Если бы я не пошел спать, а зашел к отцу… – Он поколебался. – Я просто хочу знать – если бы все сложилось по-другому, у меня был бы шанс?

Я вздохнула.

– Какая теперь разница?

– Есть разница, – сказал он. – Это как точка в конце предложения. Надо ее поставить, чтобы начать новый абзац.

Как много в любви зависит от момента и времени, подумала я. Тогда, когда я еще ничего не знала о существовании Пола, Лоринг, вероятно, поразил бы мое воображение.

– Несомненно, – сказала я, потому что это было правдой и потому, что Лоринг заслуживал ее услышать. У него было такое лицо, как будто он не знал, радоваться ей или печалиться.

– Элиза, а у тебя точно все в порядке?

В его карих глазах сквозило искреннее сочувствие, и казалось, что ему можно доверить все секреты и они будут в полной безопасности, и я почти решилась рассказать ему всю историю с турне. Я даже подумала, не попросить ли его позвонить Дугу. Если кто-то и может образумить Пола, то только он.

А потом я услышала.

Как удары.

Кулак, столкнувшийся с челюстью.

Тогда я и решила или, вернее, решила не решать, а действовать. В ту долю секунды это казалось единственным верным выходом.

– Поцелуй меня.

У Лоринга округлились глаза.

– Поцелуй меня, – повторила я настойчиво.

Он совсем не помогал мне. Он стоял неподвижно, по-прежнему прислонившись к дивану, и глядел на меня во все глаза.

Я протянула руку и просунула палец в верхнюю петлю его куртки, подошла совсем близко, встала между его ног и прижала свои губы к его.

Ему понадобилась всего секунда, чтобы ответить мне. Через мгновение его руки сжимали мое лицо, и я чувствовала кончики его пальцев в своих волосах.

Я замечала все детали: высокий рост Лоринга, мягкость его языка у меня во рту, тепло ладоней на моих щеках, металлические застежки куртки, врезавшиеся мне в грудь, сексуальный зеленый запах.

И прежде всего – удары.

Я считала их наоборот, как перед началом песни.

Четыре…

Три…

Два…

Войдя в комнату, Пол не произнес ни звука. Или я не услышала. Я не слышала ничего до того, как он прошептал мое имя, вопросительно, будто надеясь, что ошибся квартирой.

– Дрянь! – выплюнул он. – Подлая сука!

Я могла бы забыть это. Я могла бы забыть любые слова. Но не выражение его лица. То, что я увидела в его глазах, я не смогу забыть никогда.

Я делаю это ради тебя, хотелось мне крикнуть.

В сценарии, который за минуту до этого возник в моей голове, камера на мгновение выхватывала кадр, в котором я целую Лоринга, а потом, сразу за ним – самолет с Полом, отправляющийся в Сан-Франциско. В нем не было предусмотрено никаких сцен между этими двумя событиями: лица Пола, на котором недоумение сменяется страхом. То, как его бело-голубые глаза становятся похожими на мутную воду в раковине и в них медленно появляется осознание того, что он искал и во что верил, что будто бы нашел, никогда не может быть найдено.

Еще в нашу первую встречу в метро я заметила у него это выражение, говорящее: «Все на моей стороне, кроме судьбы».

– Убирайтесь! – буркнул он. – Оба.

Лоринг шагнул к нему, будто хотел что-то объяснить. Я не знала, что он скажет, и взглянула на него так, что он промолчал.

Пол заговорил опять. На этот раз он повышал голос, но только на некоторых словах:

– Убирайтесь!.. из моего, черт!.. подери, дома!..

Он прошел в свою комнату и закрыл за собой дверь. Я ждала и даже надеялась, что он хлопнет ею. Но Пол закрыл ее аккуратно, почти беззвучно.

Я подошла к двери и прижалась лбом к рассохшемуся дереву, зная, что Пол стоит в такой же позе с другой стороны.

– Не смей! – крикнул он, когда я взялась за ручку.

Я услышала, как щелкнул замок, и его шаги, и потом грохот, когда что-то, наверное гитара, разбилось о стенку.

– Уходи! – заорал он опять. – Быстрее.

Я вошла в свою комнату, села на кровать и на секунду задумалась о том, как абсурдно все, что происходит.

Потом я запихала в большую сумку одежду, обувь и все, что в тот момент показалось мне нужным. Мы с Лорингом вышли из квартиры, спустились по лестнице и сели в такси.

Нетерпеливым голосом истинного ньюйоркца шофер потребовал указать пункт назначения. Не зная, что сказать, я почти было назвала Кони-Айленд, но я понятия не имела, что это такое и где он находится, и в последнюю минуту решила, что мне надо пересечь Гудзон.

– Джерси, – сказала я.

Лоринг искоса взглянул на меня, вероятно только теперь заподозрив, что я не в своем уме. Он засунул голову за прозрачную перегородку, отделяющую водителя от пассажиров:

– Угол Семьдесят седьмой и Западной Центрального парка.

Я дрожала, а когда обхватила себя руками, поняла, что все еще в халате. Пока я натягивала джинсы и свитер, Лоринг деликатно смотрел в окно, а водитель с интересом поглядывал в свое зеркало.

– Ты объяснишь мне, что произошло? – спросил Лоринг, как только я оделась. – Ты ведь знала, что он должен войти. Ты сделала это специально?

На полу машины, рядом с моей ногой, лежала монетка в один цент. Я подобрала ее.

– Мама говорила, что пенни присылают с неба.

– Что?

Странно, что я заговорила о маме. Это случалось очень редко.

– Мама говорила, что, если найдешь пенни на земле или в другом неподходящем месте, на полу машины, например, надо посмотреть, какой на нем год, потому что это кто-то, кто родился или умер в этом году, прислал тебе привет и любовь.

Лоринг спросил, какой год на моем пенни, но я не стала смотреть, а просто опустила его в карман. Я не хотела знать, кто посылает мне привет в такой неподходящий момент.