Как уничтожили «Торпедо». История предательства

Игра и жизнь Сергея Шустикова

Не знаю другого такого футболиста, о котором в последние годы в болельщицкой среде ходило бы так много слухов и сплетен. Больше даже сплетен, до которых, увы, так падки бывают некоторые, с позволения сказать, «любители» футбола. Наши разговоры с Сергеем Шустиковым бывали и мимолетными – что называется, на бегу, – и долгими, обстоятельными. Но ни те, ни другие не были пустыми, никчемными, ибо даже одна фраза, сказанная как бы мимоходом, невзначай, как нечаянно выскользнувшая из рук чашка, западала в сердце осколочным эхом, подчас трогающим до глубины души.

Он все время улыбался

В футболе, как и в самой жизни, многое бывает делом случая. Моему знакомству с Шустиковым я обязан именно ему.

Как-то в один из летних дней 1986 года тогдашний журналист еженедельника «Футбол-Хоккей» Валерий Березовский, встретив меня в коридоре редакции, неожиданно спросил:

– Ты давненько не бывал на дубле «Торпедо»?

– Давненько, – в тон ему, правда, несколько рассеянно ответил я.

– А ты сходи, не пожалеешь. И обрати внимание на шестого номера автозаводцев.

– А кто это?

– Сергей Шустиков – сын Виктора Михайловича Шустикова.

– И что, так же талантлив?

– Ты сначала сходи, посмотри, а потом поговорим.

Заинтригованный такой недоговоренностью, я отправился на ближайший матч дублеров «Торпедо». Сейчас уже не вспомню, кто был соперником москвичей и как закончился матч. Да, впрочем, это и неважно. Важно другое – в той встрече я увидел Игрока. Талант. Несомненный талант. Каждый определяет его по-своему. Для одного главное – прямая осанка и высоко поднятая голова, для другого – широко расставленные локти и мощный, разгоняющий ветер бег, для третьего – мелькание подошв бутс, не оставляющих и следа примятости на зеленой траве… Эти свои, особые приметы важны и дороги любому настоящему болельщику.

Не скрою, белокурый шестой номер торпедовцев – высокий, стройный, временами устраивавший на поле настоящий спектакль, игру с соперником в кошки-мышки (ну-ка, отними мячик), – сразу произвел на меня впечатление. Но больше всего поразило то, что этот 16-летний мальчишка как вышел на поле с улыбкой, так и провел с ней весь матч. Лишь по окончании встречи ее пересекла, словно перечеркнула, едва заметная досада: «Ах, как жаль, что игра так быстро завершилась».

Так я с ним и познакомился – пока заочно, ибо в тот день, продравшись сквозь толпу, окружившую «Маракану» (так прозвали болельщики поле рядом со стадионом «Торпедо», на котором обычно играет дубль), я не решился подойти к нему. Не знаю, может быть, не хотел испортить свое впечатление, боясь разительного отличия между образом на поле и вне его? Такое ведь нередко бывает. Но дальнейшие события показали, что опасения мои были напрасны. Позже мы познакомились и стали встречаться все чаще и чаще.

Вся игра еще впереди

Та его улыбка долго не давала мне покоя. Пытаясь понять ее смысл, я как-то спросил об этом самого Шустикова. Он ответил прямо и искренне:

– Я выхожу и играю в свое удовольствие. И радуюсь тому, что вся игра еще впереди.

С трибун ему кричали: «Убийца!»

В том же 1986 году в жизни Шустикова произошло событие, едва не поставившее крест на его дальнейшей карьере. О том, что случилось тогда в Киеве, он до сих пор не может вспоминать без душевного озноба – рассказывая об этом даже несколько лет спустя, как бы поеживается, точно от пронизывающего осеннего ветра.

– Это был один из моих первых выездов в составе дубля в другой город. Помню, вышел на поле и, бросив взгляд на трибуны, даже чуть замедлил шаг: стадион был заполнен на две трети, народу – тьма. В общем, игра пошла – и не юношеская, а серьезная, взрослая. Вот тут-то случился тот страшный эпизод с Юраном. Сергей потом везде рассказывал, что я «подкатился» под него сзади. Но это не так. Он шел в атаку по краю, я бросился за ним, догнал и толкнул плечом в спину. Юран неудачно воткнулся ногой в газон и всем весом своего тела развернул себе голень. Конечно, упал – и закричал. Я наклонился над ним и спросил: «Чего кричишь-то?» А он вместо ответа (какой уж тут ответ, когда боль адская) приподнял чуть-чуть ногу, и я увидел, как его голеностоп, подобно надломленной ветке, повис почти под прямым углом. Ступня как бы вывернулась наизнанку – там, где должны быть пальцы, у него была пятка, и наоборот. Когда я это увидел, мне сделалось просто дурно. Судья сразу показал мне красную карточку. Я, как в тумане, поплелся по беговой дорожке и, словно бы издалека, услышал скандирование трибун: «Убийца! Убийца! Убийца!» В общем, руки-ноги у меня затряслись – кое-как добрел до раздевалки. Вот тут-то, в душевой, у меня и случилось что-то вроде нервного срыва. Потом уже, после матча, к нам в раздевалку пришли почти все ребята из киевского дубля и принялись успокаивать меня: «Брось, Шуст, ты ни в чем не виноват. Это же чисто игровая ситуация. Всякое ведь бывает». А у меня слезы рекой текут и комок в горле стоит, не проходит.

После этого случая Шустиков долго не мог прийти в себя. И только огромная любовь к футболу и удачная операция, сделанная Юрану, позволили ему вновь обрести душевный покой. А в принципе ведь все тогда висело на волоске. И если бы он оборвался, наверное, не было бы сейчас этого разговора.

Первый учитель? Стрельцов!

Сегодня такое понятие, как дворовый футбол, практически исчезает. Причем исчезает вместе с дворами. А тогда, лет 15–20 назад, он еще существовал. И Шустиков вышел именно из него: был готов гонять мяч даже ночью – если бы на площадке имелись прожектора.

К тому времени, когда состоялся этот разговор, мы были знакомы уже несколько лет. Все это время я почему-то считал, что первым его тренером был Борис Бурлаков – тот самый, который ушел в мини-футбол и сейчас возглавляет команду «Минкас». И однажды я спросил Сергея, не знает ли он, почему его первый тренер ушел в мини-футбол.

– Первым у меня был Эдуард Анатольевич Стрельцов. Батек сначала к нему привел.

– Вот тебе и раз! А я и не знал. Как же это произошло?

– Да, в общем, обычный счастливый случай. Во дворе считалось, что я здорово играю, и мне все советовали: иди, мол, в футбольную школу. И батек не раз говорил: пойдем, я запишу тебя в «Торпедо». А я вообще-то в детстве был очень стеснительным, поэтому все время отнекивался, не соглашался. А однажды Стрельцов заболел – простудился – и, позвонив моему отцу, попросил потренировать ребят: «Жалко ведь – придут пацаны, а меня нет». И батек тогда, как сейчас помню, сказал мне: «Все, никаких отговорок, пошли со мной. Я сегодня провожу тренировку как раз с твоим возрастом». И потом, когда Стрельцов выздоровел, я стал играть в его команде.

– Каким он тебе запомнился?

– Он играл с моим отцом, был звездой футбола – не только нашего, но и мирового. Но я ни разу не увидел, не почувствовал этого. Он был очень простым и добрым человеком. И, наверное, лишь такие люди могут играть так, как играл он. Стрельцов никогда не злился на нас, ребятишек, хотя баловались мы, как и все дети в этом возрасте. Он, конечно, был личностью. Но тогда мы все мало что понимали. Сейчас бы вот с ним свидеться, поговорить, расспросить! А тогда… Тогда у меня было только одно чувство – чувство восхищения и гордости: меня тренирует сам Эдуард Стрельцов. Да, он играл с нами в футбол и учил прежде всего думать на поле.

Свой среди своих

После одного из проигранных «Торпедо» матчей Шустиков вышел из раздевалки одним из последних. Со своей массивной спортивной сумкой, переброшенной через плечо, разрумянившийся после игры и недавно принятого душа, какой-то задумчивый, но, как обычно, приветливый, готовый к шутке – хотя видно было, что на душе у него кошки скребут. Подошел, поздоровался, остановился в тени и, поставив сумку на землю между ног, тихо вздохнул и посмотрел куда-то вдаль.