Как во сне
Шрифт:
Суханов заржал, атмосфера разрядилась. И, казалось бы, просто дождись, когда он уйдет! Я до последнего так и хотел сделать. Но все же не смог. Не такой я человек. Не могу отсиживаться и ждать, когда само рассосется то, что я же и наворотил. Последней каплей стало то, что Илья счел необходимым обелить в моих глазах Улькину репутацию. Уж кто не нуждался ни в каких адвокатах – так эта девочка. Я должен был… Должен был что-то для нее сделать.
– Илья!
– А? – оторвался от телефона тот, стоя одной ногой на пороге.
– Это я.
– Что ты? – искренне не понял Суханов.
–
За тем, как меняются эмоции на лице Илюхи, можно было наблюдать вечность. Тут и шок, и ярость, и растерянность, и… жажда крови. Я же к этому, наверное, стремился, да? Чтобы кто-то мне хорошенько втащил, и боль физическая хоть немного потеснила бы моральную. И вот ведь! Правда, стало немного легче. Уж не знаю, от удара в челюсть или от самого факта, что мне больше не нужно было скрывать неприглядную правду.
– Да я тебя за сестру… Да я…
К сорванному шипению задетого в лучших чувствах мужика добавился звенящий от слез женский голос:
– Прекратите! Немедленно прекратите…
Только я ничего и не делал. Так, принимал смиренно, кстати, весьма неплохо поставленные удары.
– Илья! Эльбрус Таймуразович, да что вы творите?!
– Ты его и в постели по имени-отчеству называешь?! – бросил сестре Суханов.
– Со мной говори, – рявкнул я, заслоняя Улю от братского гнева. – Она ни при чем.
– Ни при чем бы она была, если бы не соображала, что делала!
– Она и не соображала, – опустошенно заметил я.
– В смысле? – сглотнул Суханов, сжимая кулаки. – Уля… Он тебя опоил? Он… обидел?
– Да нет же!
– Я тебя убью, Калоев…
– Ты вообще меня слышишь?! Мы оба не понимали, что делаем. Эльбрус Таймуразович ни в чем не виноват!
– У тебя стокгольмский синдром? – прохрипел, задыхаясь, Илья. Его широкие плечи ходили ходуном от эмоций, лицо опасно перекосилось. И мне нужно было что-нибудь делать, чтобы не допустить убийства, от которого Улькин брат находился буквально в шаге. Или его инфаркта.
– Сядь. Давай все обсудим. Уль, выйди, пожалуйста.
– Нет уж, при мне говорите, – всхлипнула та.
– Я не хочу подвергать тебя…
– Так и не надо было! Зачем вы вообще ему рассказали?! Ну, вот кто вас просил?! За мой счет свою совесть облегчить захотелось, да? Класс. Пять баллов. А мне теперь с этим жить…
Заревев, Улька опустилась на стул, спрятав лицо в ладонях. И этим привела нас с Ильей в чувство. Смерив меня обещающим скорую расправу взглядом, Суханов подлетел к сестре.
– Эй, малая… Ну, ты чего? Я же за тебя кого хочешь порву. Улька!
– А ты спросил, мне это надо?! Почему вы за меня решаете? – все отчаяннее рыдала та. А мне ее слезы в кровь проникали ядом. Может, Улька права, и я действительно за ее счет пытался разобраться со своими демонами? Ну, вот чего я, и правда, добился? Того, что о случившемся теперь знают те, чье мнение ей небезразлично?
– Пипец. Озвереть, вы, конечно, даете.
– Ты тоже молодец! Я же тебя просила…
– Ну, ладно, Уль. Ты меня пойми. Мать вся на взводе, ты тайны мадридского двора разводишь… Нет чтобы все объяснить, как есть. Мы же переживаем.
– Я так понимаю, Эльбрус все тебе объяснил?
Теперь свали, пожалуйста, мне надо поработать.Видно, точно так же не понимая, что делать с женщиной в истерике, Илья нехотя отступил. Зыркнул на меня уже без ненависти, скорее… ни черта не понимая, но по инерции еще поговнял:
– Держись от моей сестры подальше! Узнаю, что хоть пальцем ее тронул…
– Да не трону я! Сказал же, что вышло недоразумение. Вины с себя не снимаю. Но повторять этот опыт и в мыслях нет.
Послышалось, или Уля на мои слова фыркнула? Обернулся, вглядываясь в девичье заплаканное лицо. Красивая она все-таки. Даже несмотря на то, что ее кожа покрылась от слез неровными красными пятнами, а веки отекли.
– Расскажешь обо всем маме – ты мне не брат.
– Я-то промолчу. Но что ты ей скажешь, когда пузо на нос полезет?
– Не полезет! – огрызнулась Ульяна.
– А ты что собираешься делать? – обернулся ко мне Суханов.
– Принимать, заботиться, дарить радость.
– И что, твоя жена не против?
– Не думаю, что ей стоит об этом знать, – стиснул челюсти. Нет, я готов был терпеть любые упреки, потому что их заслужил. Но никто не смел втягивать в происходящее Римму. Никто. И ни при каких обстоятельствах.
– Да уж, конечно. Зачем жене такие новости?
– Особенно в последние дни жизни, – процедил я, надеясь, что если не дурак, Илья проникнется. Добавить к сказанному мне было совершенно нечего. Я и так сказал больше, чем хотел.
К счастью, Суханов оказался парнем вменяемым. В какой-то момент он даже отвел глаза… Понял, что затронул то, что ни в коем случае нельзя было трогать? Если так – молодец. Если нет – его проблемы. Но, кажется, все же первое.
– Не будет никакого ребенка, – как мантру повторила Ульяна, зарываясь в волосы пальцами.
– Дай-то бог. Но если будет, – Илья тяжело на меня уставился, – ты не одна, да, Эльбрус Таймуразович?
– Совершенно верно. Я изначально был против всяких мер…
– Прекрасно. Давайте еще обвините меня, что я посмела…
– Тебя никто не обвиняет, не выдумывай.
Видя, как уязвима Уля, я старался говорить с ней как можно более деликатно и ласково, хотя самому хотелось выть в голос. Сдерживался, лишь бы только до нее достучаться. Мне было принципиально важно, чтобы девочка меня услышала и поняла, что не случилось ничего катастрофического. Даже если мне самому казалось, что мир зашатался и рухнул, ей необязательно было ощущать это так же. Я должен был, мне хотелось ее уберечь.
– Извини, – отвела заплаканные глаза.
– Тебе не за что извиняться.
Видно, почувствовав, что дальнейший наш разговор не требует свидетелей, Илья тихонько вышел из кабинета. Я тяжело опустился на стул рядом с Улей.
– Уль, послушай, я понимаю, что, скорее всего, разбил твои девичьи мечты, но давай на это посмотрим по-другому.
– И как же?
– Мы отличная команда, с этим ты не будешь, надеюсь, спорить?
– Н-нет.
– Ты хорошо меня знаешь, я знаю тебя. Мы вменяемые люди с абсолютно схожими ценностями. Разве этого мало, чтобы вырастить счастливым ребенка, если так случится, что ты действительно забеременеешь?