Как вольный ветер

Они углублялись все дальше, заросли тростника начали переходить в настоящие джунгли, и все время, пока путники через них пробирались, тут и там выпархивали из своих укромных зеленых убежищ птицы, шумно протестуя против бесцеремонного людского вторжения.

Сэнфорд натянул поводья.

— Дальше придется идти пешком.

— Пешком?

— Да. Вот почему я просил вас одолжить у госпожи Поркье пару сапожек. Мы на подступах к тому месту, которое я называю «сердцем Камарга».

Взглянув вниз, на мягкую болотистую почву, где под копытами лошадей хлюпала вода, Вальда оценила предусмотрительность своего проводника. Резиновые сапожки придутся здесь как нельзя более кстати. Прежде ими пользовалась хозяйская дочь, которая теперь, выйдя замуж, уехала из родного гнезда. Вальде они были великоваты, но, спрыгнув с лошади, она порадовалась, что ей не придется, как вчера, ходить босиком. В траве было полно колючих стеблей, не говоря уже о том, что ей вовсе не улыбалось то и дело по щиколотку погружаться в кишащие лягушками лужи и чувствовать, как жидкая грязь выдавливается между пальцев.

Англичанин забрал у девушки поводья и крепко привязал лошадей к большому, поваленному бурей дереву. Здесь их можно было оставить без опаски, зная, что они не убегут и вдоволь нащиплются сочной травы.

Убедившись в прочности привязи, Ройдон подошел к спутнице и взял ее за руку.

— Дальше пойдем медленно и тихо, — едва слышно произнес он, — иначе лошади, которых я надеюсь застать по ту сторону чащи, услышат наше приближение.

Она с улыбкой кивнула, и оба двинулись сквозь заросли.

Впрочем, идти быстро было бы и невозможно, так как колючие ветки то и дело цеплялись за пышную юбку Вальды, а ползучие побеги обвивали волосы девушки, словно задавшись целью не пускать ее дальше.

Исследователи прошли еще немного. И вдруг без всякого предупреждения впереди раздались страшный шум и треск, хруст ломаемого тростника и сучьев и громкий плеск воды. Потом, точно со всех сторон, понеслись оглушительное ворчанье, храп и хрюканье. И вслед за этим, будто стая чертей, прямо на них из неведомого логова выскочило стадо диких вепрей и пронеслось на волосок от Вальды!

Покрытые грубой черной щетиной, с торчащими из пасти клыками, с маленькими, горящими злобой глазами, звери эти показались девушке настоящими исчадиями ада. Повинуясь мгновенному порыву, она метнулась к Ройдону, ища защиты. Прижав девушку к себе, он, стремительно повернувшись, загородил ее собой от страшных животных.

В считанные секунды все стихло — так же внезапно, как началось. Только один громадный черный кабан, последним продравшийся сквозь заросли, замешкался, как бы раздумывая, не броситься ли на незваных гостей. Вальда почувствовала, как напряглось тело Ройдона. Но вепрь побежал догонять сородичей, и вскоре их хрюканье затихло вдали.

Девушка перевела дыхание. Ее била дрожь. Не помня себя, она уткнулась лицом в плечо своего спасителя. В его объятиях было так уютно и безопасно!

— Все прошло, все в порядке, — приговаривал он. — Кабаны редко нападают на человека, разве только если застичь их врасплох.

— Я… я… кажется, испугалась, — дрожащим голосом пролепетала Вальда.

Она ошалело подняла голову и увидела, что лицо Ройдона совсем близко. На мгновение их взгляды встретились, а в следующую секунду он властно и уверенно прильнул к ее губам.

В первый момент Вальда была слишком ошеломлена, чтобы даже пошевельнуться. Опомнившись, она попыталась было оттолкнуть его, но это ей не удалось. Губы мужчины грубо, как ей показалось, терзали ее рот. Впервые Вальду поразила мысль, что поцелуй может оказаться далеко не так прекрасен, как ей всегда представлялось. И одновременно непонятное, жаркое пламя опалило ей грудь, подступило к горлу.

С ней происходило что-то странное, ей доселе неведомое. Какое-то новое, совершенно особенное волнение пронзило ее, как стрелой, сначала резко и болезненно, но постепенно превращаясь в неописуемый, всеохватывающий восторг.

Она почувствовала, как под натиском Ройдона ее губы вздрагивают, податливо раскрываясь. Его же губы сделались еще более грубыми и ненасытными. Вальде показалось, что она словно тает, теряет собственное тело, растворяется в его объятиях. И еще ей показалось, что во всем этом непостижимым, мистическим образом замешана чарующая красота Камарга.

Все ее существо затрепетало, как струна, отзывающаяся на определенный музыкальный тон. И в сознании девушки смутно мелькнула догадка, что именно этого давно ждала и желала ее мятущаяся душа.

Время остановилось. Сколько его минуло — века ли, секунды, — прежде чем он, наконец, отпустил ее? Но Вальда все еще продолжала, не мигая, как зачарованная, глядеть ему в лицо, не в силах ни двигаться, ни говорить — лишь чувствуя, как бешено пульсирует в жилах кровь да сумасшедшее опьянение разливается по телу.

— Ты очень сладкая, — медленно произнес молодой человек непривычным, глухим голосом.

Вальде хотелось ответить, но слова будто застряли в пересохшем горле.

Он улыбнулся — так улыбаются детям — и сказал:

— Надо идти. Впереди еще много дел.

Девушка не отвечала, зная только, что идти ей никуда не хочется. Она так бы и осталась здесь, навеки, в его объятиях. Чтобы он вечно целовал ее и рождал в ней это чудесное, восхитительное ощущение, от которого до сих пор вздымается грудь, которое унесло напрочь не только всю ее волю, но и способность соображать.

С камерой в руках Ройдон повернулся и первым пошел вперед, как бы стараясь предупредить любую грозящую им на пути опасность. И Вальде ничего не оставалось, как последовать за ним.

Но двигалась она механически, точно во сне. Она не сознавала ничего, кроме того, что ее только что, впервые в жизни, поцеловали. Это оказалось совершенно не похоже на ее мечты, но гораздо удивительнее, страшнее и прекраснее.

Заросли кустов и тростника поредели. Впереди замаячила открытая поляна. Сэнфорд остановился и замер, прислушиваясь. Потом нащупал сзади руку спутницы и осторожно потянул ее за собой туда, где сквозь листву виднелась широкая полоса травы, а на ней — табун лошадей голов в тридцать.