Как я чуть не уничтожил соседнюю галактику

— Но, мягко говоря, остались вопросы по поводу твоего ухода.

— С этим я разберусь позже. Мне нужно, чтобы ты нашел врача, который смог бы приехать ко мне домой, не задал бы лишних вопросов и не доложил бы об увиденном.

Я итак нарушил правила разговоров по телефону на важные темы, но как выразиться по-другому, я не знал. Мне не нравилось, как замедлилось мое мышление. Процион был еще более неосмотрительным. Он крикнул:

— Я что, по-твоему, бандит нуарного фильма, чтобы знать какого-нибудь подпольного хирурга-мясника?!

Я понял аналогию, которую он хотел провести.

— Нет. В таких фильмах бывший полицейский должен располагать подобной информацией с еще большей вероятностью, чем бандит.

Я повесил трубку и был уверен, что он сможет сделать то, что я прошу.

Я вернулся к Дане. Она все не просыпалась, но пульс у нее был. Потом, наконец, приехали Гиансар и Ботейн. С первого взгляда на Дану, Гиансар понял, что произошло. Он перевел взгляд на меня, насколько я понимал, его лицо выражало недоумение и злость. Значит, Ботейн ему до сих пор не рассказала об эксперименте на людях. Я сказал:

— Помоги ей до приезда врача.

Гиансар нашел в аптечке антисептик и бинты. Пока он занимался Даной, я рассказывал ему об эксперименте. Пока я умолчал о причине, по которой решил ее вытащить, но он, видимо, этого не заметил. Когда я закончил рассказ, я ожидал, что Гиансар будет говорить мне о том, как я чудовищно поступил, согласившись на эксперимент. Но вместо этого он повернулся к Ботейн, все это время державшейся в стороне:

— Почему ты мне не сказала?! Я делаю все для тебя, все тебе прощаю, но я не могу понять, зачем ты постоянно пытаешься уничтожить меня?!

— Я не пытаюсь! Я хотела тебя защитить! Я знала, как тебе будет плохо, когда ты узнаешь об этом эксперименте!

Она сказала это так чувственно, что я на мгновение ей поверил. Но я знал, что ничего хорошего от нее ожидать нельзя. Гиансар выглядел растерянным, он посмотрел на меня. Я думал, что он, наконец, скажет что-то и мне.

А потом Дана открыла глаза. В первую секунду мне показалось, что они точно такие же, как у папы. Когда она перестала моргать, я рассмотрел, что глаза больше, а взгляд — мутный. Дана стала оглядываться по сторонам, а я, Гиансар и Ботейн замерли, будто бы она могла нас не заметить (поведение, как у маленьких животных). Мы с Гиансаром сидели на краю дивана близко к ней, а Ботейн стояла. Наконец, Дана сфокусировала взгляд на мне. Сначала она просто смотрела, я не мог распознать ее эмоции из-за незнакомых черт, узких зрачков и болезненности лица. Потом она вдруг подалась ко мне, схватилась тонкими пальцами за мою рубашку и сказала:

— Кастор, привет.

Потом Дана посмотрела на свои руки. Сначала она удивилась, а затем скривилась, будто ей стало больно. Наверное, так и было. Но она не заплакала и не захныкала. Дана сказала спокойным голосом:

— Чего там под бинтами?

Я не знал, что ответить, и сказал:

— Ничего.

— Вообще? Сгорела кожа, сгорело мясо и кости тоже? Такие вот опыты вы там проводите?

Она говорила неагрессивно, будто просто интересовалась. Мне хотелось, чтобы Гиансар подключился к разговору, но он молчал, как и я. Наверное, если бы я заранее сказал ему, что она наша сестра, он был бы более разговорчивым. Дана долго смотрела на меня, ожидая ответа. Я покачал головой, а она сказала:

— Шучу. На чем бы держались тогда мои кисти, если бы все сгорело, бинты же по форме руки.

Мне не было смешно. Наверное, ее шутка состояла как раз в том, что она поясняла юмор, тем самым выставляя себя наивной.

Я спросил:

— Как ты туда попала?

— Пускай это тебя не волнует. Считай, что я неизлечима больна. Ноги болят. Сейчас, а больна не поэтому.

Дана встала с кровати довольно резво, опровергая свои слова. Она стала прохаживаться по комнате, и никто ее не трогал. Она сказала:

— Папа сказал: будут проблемы — обращайся к Кастору. Точнее, он сказал: если будут проблемы, когда меня рядом не будет. Как чувствовал.

Она трогала мои вещи, поднимала статуэтки с полок, водила пальцами по стенам. Мне казалось, что это не может быть правдой, но я все больше убеждался в том, что она действительно моя младшая сестра. Дана продолжила:

— Так и случилось, ты ведь помог мне, когда я должна была умереть в газовой камере. То есть, достучаться до тебя все-таки можно. Не такой уж ты и плохой человек, правда?

Скорее бы все закончилось, я не мог понять, что ей нужно. У меня закололо в груди.

— Конечно, не такой уж плохой. Для меня мой брат — самый лучший. Богатый, молчаливый, вот что приходит в голову пока что. Властный. Что еще знают про тебя люди?

Я подумал, а вдруг у меня развивается инфаркт? Дана смотрела то на меня, то на обстановку комнаты. Гиансара и Ботейн она будто не замечала. Но Гиансар сам привлек ее внимание.

— Брат?! Кастор, ты, наверное, забыл что-то рассказать мне?

Дана остановилась, посмотрела на него так, будто бы действительно только что заметила.

— О, ты вроде бы Гиансар. Тебя я не люблю, ты тоже папин сын на стороне, но ты рос с ним в доме.

По ее голосу мне действительно показалось, что она плохо к нему относится. Со мной Дана разговаривала более нейтрально.

— Но моя мать умерла, и у меня никого не осталось.

— Вот как. А я росла в приюте. Видимо, папа любил социально неприспособленных женщин, можно провести такую аналогию. Значит, ты в семье — злой гений. Гиансар придумывает, как убивать, а Кастор платит за это. Вот что я называю «семейный бизнес».

— Я не знал, что ты там будешь! Я вообще о тебе не знал! Как и об опытах на людях!

— Когда в детстве я воровала помаду у воспитательницы, я тоже ей говорила, будто не знала, что так нельзя. Наверное, когда изобретаешь смертельный газ, ты предполагаешь, что рано или поздно он кого-то убьет. Когда производишь его, наверное, даже знаешь, кого конкретно.

Дана могла стоять в моей гостиной и говорить подобное, потому что она чуть не умерла, и, потому что я не позволил этому случиться. А может быть, дело и в том, что Дана приготовила себя к смерти, и теперь любые ограничения были ей не страшны.

Гиансар сейчас выглядел очень расстроенным, растерянным и виноватым. Наверное, также должен был чувствовать себя я.

— Я знаю, знаю, что он был создан не для мирных целей. Но дело в том, что он должен был быть применен лишь на людях соседней Галактики, на солдатах, которые могли бы слечь и от пуль. Но не на простых людях в качестве эксперимента!

Дана потеряла к нему интерес. Дверь открылась, и в дом вошла Кассиопея. В руках у нее был пакет, а значит, она достала то, что я просил. Я думал, обезболивающее средство сможет помочь Дане, но, наверное, она нуждалась в чем-то другом. Я сел на диван, надеясь, что сердце станет меньше болеть.