Как я чуть не уничтожил соседнюю галактику
Шрифт:
— То есть, наоборот. Ты же знаешь дом, а не я. Так что давай я сбежал из зоопарка, а ты показываешь мне свою саванну.
Это звучало более логично. И я согласился.
Сначала мне было сложно, говорил в основном Гиансар. В то время пока он мог придумать большой сюжет, я продумывал только одну фразу, потому что у меня плохая речь. Но потом я понял, что говорить за кого-то другого (за льва) легче, чем за себя самого. Я так поразился этому открытию, что чувствовал себя сначала очень волнительно и смущенно, но иногда даже забывал и про эти ощущения. Тем более, мне помогло то, что я играл за льва, а он был сильнее куницы и вообще всех других зверей. За день мы просмотрели целых два этажа, кроме
На обед я пошел. Кассиопеи не было, но она взяла еду с кухни и ушла в свою комнату. Папа сказал:
— Моя фея вступила в возраст бунтарки.
Кассиопея посмотрела на папу так, будто бы она была старше него, и я подумал, что Кассиопея действительно могла войти в какой-то возраст.
Я смог сделать вывод, что мамы тоже не было на завтраке, потому что Гиансар стал с ней знакомиться. Мама смотрела в свою чашку с чаем, и только на вопрос, как ее зовут, ответила:
— Гемма.
Папа сказал, что Гиансар может называть ее «мамой». Он сказал, что «Гемма» ему больше нравится, и это красивое имя.
Больше мама не разговаривала за обедом. Я решил по ее выражению лица, что она грустит. Я хотел спросить, что случилось, потому что об этом спрашивают у родных грустных людей, но потом решил, что это ее личное дело. Но много говорил папа. Он рассказывал разные истории про работу, и про то, как он чуть не сбил ночью лису на машине. Кассиопея говорила, что лисы плохие животные, потому что они переносят бешенство, но мне все равно хотелось, чтобы машина ее не переезжала. Потом папа вдруг перевел тему и сказал:
— Нравится играть за самого сильного зверя?
Я сказал:
— Да.
— Если ты будешь играть убедительно, настолько, что даже сам в это повершишь, у остальных людей и во взрослой жизни не будет сомнений, что ты самый сильный зверь.
— Я же все равно буду выглядеть, как человек, и все поймут.
— А ты будь уверен и громче рычи, тогда никто не осмелится подойти близко и не разглядит в тебе человека.
Папа говорил глупости. Наверное, он был пьяным, потому что когда взрослые пьют алкоголь, они начинают говорить очень странно и самонадеянно, как мой папа сейчас.
Вечером мы продолжили играть. Мне было хорошо. Только под конец Гиансар в образе куницы запрыгнул на меня, потому что куницы ловкие, и мне это не понравилось. Я даже не испугался, но мне было неприятно чувствовать тепло чужой кожи.
Ужинали мы также, как и обедали.
Перед сном мы с Гиансаром попрощались, называя себя нечеловеческими именами.
Сразу уснуть я не мог. Я продолжал думать об игре. Я придумал, что завтра мой лев наступит на гремучую змею, и кунице придется меня лечить. Я даже тихо рычал от боли, настолько мне нравилось продумывать игру.
Когда я открыл глаза в Туманном Лесу, передо мной стоял Гиансар. Он был босиком, в остальном его одежда не была примечательной. Глаза у него были красными и опухшими от слез, хотя сейчас он улыбался. В руках он держал охапку странных вещей. Это были странные вещи, которые почти невозможно найти в лесу, такие как,
пустые коробки, цветные одеяла и сувенирные фигурки в виде ангелов, и более обычные для леса вещи, такие как сухие ветки и папоротники.Он сказал:
— Когда я отнесу находки на Чудесное Поле, я хочу зайти в твою Крепость! Мне интересно, что там. Но пока что пошли за мной.
Я согласился. Пока мы шли, он говорил:
— Я так рад, что ты живешь в этом доме. А то я слышал, что папа живет в таком доме, из которого даже не выйдешь во двор погулять с другими детьми. Но нам с тобой будет весело!
Мне было приятно. Я сказал:
— Мне не нравится твое появление в моем доме, но мне понравилось играть в зверей.
Мы подошли к большой свалке на поле. Она не была мусорной, грязной или вонючей, просто там в беспорядке лежало множество вещей. Я удивился. Выходило, Гиансар ничего не строил. Было непонятно, какая в таком случае у Гиансара цель в Туманном Лесу. Значит, он ничего не использовал для защиты. Он даже ходил совершенно без ничего. То есть, он иногда нес какие-то вещи, но был бережен с ними и не дрался ими. У него даже не было карманов, чтобы что-то припрятать. У меня же их было много. И если бы вдруг я отошел далеко от Каменной Крепости, я знал, что в моих карманах есть камни для самообороны.
— Это Чудесное Поле! Сюда я приношу все интересное.
Я вдруг подумал, что он столкнет и меня туда, поэтому я отошел на шаг.
— И что же ты делаешь все время? Просто носишь сюда вещи?
— В основном, я хожу, смотрю на все и изучаю. Иногда с кем-нибудь разговариваю. Иногда испытываю вещи. А иногда что-нибудь оказывается здесь!
Гиансар скинул все из рук на Поле. Потом он нагнулся ко мне и оторвал пуговицу от моей рубашки. Он покрутил ее в руках, рассматривая в свете луны, а затем кинул ее к остальным вещам.
Мне не понравилось, что я теперь хожу неаккуратный, и я решил вернуться в Каменную Крепость. Когда я уже отошел от Гиансара на небольшое расстояние, он окликнул меня:
— Посмотри на небо, как оно прекрасно! Там рождаются и погибают галактики!
Я поднял голову. На черном фоне были красивые цветные блестящие спирали, похожие на водоворот. Они были разных цветов: фиолетовые, голубые, красные, оранжевые и другие. Некоторые были похожи на грозовое небо, некоторые на волшебство. Я никогда не видел раньше такой красоты. И до этого момента, я никогда не поднимал голову вверх.
Глава 3
Я подружился с Гиансаром. За два года я привык с ним разговаривать. Я все равно больше любил играть, чем быть самим собой, но теперь я мог делать и то и другое с успехом. Иногда мне становилось его слишком много, я чувствовал острую потребность оказаться в одиночестве. Тогда я уходил и запирался в своей комнате на ключ. Но это случалось редко. Гиансар стал ходить со мной в одну школу. Я не любил это место. Я там только учился. Гиансар там еще и общался, но не очень много. Наши классы были маленькими, не как в других школах из книг и фильмов. В нашем классе было всего десять учеников, включая меня. С Гиансаром я дружил, а избегать общения с оставшимися восемью, было не сложно.
Кассиопея стала есть со всеми. Но я понял, что папу она больше не любила. Зато мама не любила Гиансара. Не так сильно, как муравьев, но тоже. Она была зла с ним и постоянно делала ему замечания. Кассиопея мне рассказала, что это потому, что это ребенок ее мужа от другой женщины. Тем более, он был зачат в тот же год, когда сама мама была беременна мной. Мне это показалось нелогичным. Мама должна была злиться на папу или ту женщину, но мама Гиансара и так умерла. Касссиопея сказала, что мама должна была вообще уйти от папы. То есть, она сказала: мать должна была уйти от отца.