Как живые: Двуногие змеи, акулы-зомби и другие исчезнувшие животные

Любопытную и вдумчивую исследовательницу особенно интересовали, конечно, сведения о нижнеюрских слоях возрастом 200–190 млн лет, обнажавшихся в окрестностях Лайм-Риджиса. После штормов из них вымывалось немало раковин и костей, а дальше требовалось облазить все соседние утесы, чтобы найти заветный костеносный пласт. Среди особо ценных находок, которые Мэри сделала, начиная с 11-летнего возраста (сначала вместе с братом и матерью, тоже Мэри Эннинг), стоит назвать вампиропода с чернильным мешком, полные или почти полные скелеты и черепа химеры сквалорайи (Squaloraja), зубастого птерозавра диморфодона (Dimorphodon macronyx), ихтиозавра (Ichthyosaurus communis), темнодонтозавра (Temnodontosaurus platydon), молодой особи плезиозавра большеголового (Plesiosaurus macrocephalus) и, конечно, длинношеего (P. dolichodeirus). Удивительно, но чернила головоногого моллюска настолько хорошо сохранились, что Элизабет Филпот, приятельница Мэри, нарисовала ими череп ихтиозавра. До сих пор ученые описывают новые виды по экземплярам, которые музеи и университеты получили из рук Эннинг. Сама она не дожила даже до 50: сразил рак молочной железы. Генри де ла Беш почтил память ныне всеми уважаемой соотечественницы, установив цветной витраж «Семь деяний милосердных» в нефе церкви Святого архангела Михаила, близ которой ее погребли в родном городе. Почтительное отношение сэра Генри к Мэри, возможно, связано с тем, что одно время он проживал в Лайм-Риджисе и первые наглядные уроки палеонтологии получил как раз от нее.

То, что Эннинг стала знаменитостью, – не преувеличение: многих палеонтологов той поры знают только специалисты, а ей посвящают объемные исследования, художественные книги (начиная с небольшого эссе Чарльза Диккенса) и фильмы. Недавно в Лайм-Риджисе появилось бронзовое изваяние собирательницы окаменелостей, где она изображена такой же, как на единственном прижизненном портрете работы Уильяма Грея, – с молотком и корзинкой для образцов в руках и постоянным спутником-псом у ног.

Остатки мезозойских морских рептилий находили и до открытий Мэри Эннинг, но считали их костями рыб, крокодилов, китов или человека. Лишь с началом ее работ, когда юрские скелеты попали в Париж к Жоржу Кювье, в Оксфорд к Уильяму Конибиру и в Лондон к Генри де ла Бешу, ученые увидели, что это гигантские окаменевшие водные пресмыкающиеся, совсем не похожие ни на кого из нынешних животных…

«…Известный собиратель ископаемых [имя Эннинг, как обычно, не упоминается. – Прим. авт.]… обнаружил… непосредственно под знаменитым утесом Блэк-Вен несколько окаменелостей, которые были извлечены тем же вечером и на следующее утро, чтобы отправиться на изучение, по результатам которого сделан вывод, что данный экземпляр, по-видимому, сильно отличается от всего того, что было ранее открыто в Лайме… при этом он близко напоминает по строению черепаху… Великий Кювье будет поставлен в известность, когда кости полностью вскроют…» – сообщала газета Bristol Mirror в январе 1824 г. [40]

40

Цит. по: Torrens H. Mary Anning (1799–1847) of Lyme; 'the greatest fossilist the world ever knew' // British Journal for the History of Science. 1995, 28. Р. 257–84.

Остатки странного существа около 3 м длиной, с малюсенькой черепушкой (всего-то 10 см) и неимоверно вытянутой шеей, как у черепахи, не просто поражали, а превосходили любое воображение (рис. 24.1). Даже великий Кювье посчитал вначале, что это подделка! «…Нет ничего несуразнее из всего, что можно было бы ожидать из лейасовых [нижнеюрских. – Прим. авт.] раскопок» [41] , – со скепсисом отвечал он Конибиру.

Рис. 24.1. Письмо М. Эннинг с зарисовкой скелета плезиозавра; 1823 г. (Публичная библиотека, Лондон)

41

Цит. по: Vincent P. et al. Mary Anning's legacy to French vertebrate palaeontology // Geological Magazine. 2014, 151. Р. 7–20.

Сомнения парижского палеонтолога были вполне оправданы: богатые коллекционеры соглашались отдать солидную сумму за редкий образец, и рынок окаменелостей наводнили подделки. Одним из таких перекупщиков и по совместительству фальсификаторов слыл весьма состоятельный коллекционер Томас Хокинс, часто наведывавшийся в Лайм-Риджис и вывезший оттуда 20 т образцов. Он, кстати, предложил считать плезиозавра вместе с ихтиозавром теми самыми «гедолин таниним» (иврит, в вольной церковнославянской версии – «киты великия»), которых ветхозаветный Бог сотворил на пятый день из хаоса. В этом случае, по его мнению, они должны принадлежать к отдельному царству живых существ. Фронтиспис его «Книги великих морских драконов…» (1840) украшала мрачная картина работы романтического пейзажиста Джона Мартина: при тусклом свете луны плезиозавры и ихтиозавры, выпучив глаза, терзали друг друга, а на берегу зубастые диморфодоны с вампирическими крыльями выклевывали последний глаз уже поверженному и наполовину обглоданному ящеру.

Сам же образец был выкуплен Ричардом Гренвиллем, склонным к мотовству герцогом Букингемским, за 100 гиней (сумма довольно изрядная) и передан в Лондонское геологическое общество. Как Конибир с помощниками ни старался занести плиту размером 3 на 2 м на тесную лестницу, у них это не вышло. Пришлось на первых порах демонстрировать ценный образец в холле.

Плезиозавром – «близким ящерице» (от греч. ??????? и ?????) – это существо де ла Беш и Конибир нарекли еще в 1821 г., используя весьма неполные более ранние находки позвоночника с ребрами и костями конечностей. Авторы отметили определенное сходство в строении плавников плезиозавра и ихтиозавра и подчеркнули, что эти плавники сродни черепашьим, но не рыбьим. В целом же оба животных по строению плечевого пояса и числу позвонков действительно были близки к «ящерицам», т. е. к рептилиям, и особенно к крокодилам. Причем плезиозавр занимает промежуточное положение между последним и ихтиозавром. Цепь существ казалась естествоиспытателям раз и навсегда заданной. Они всячески открещивались от идей Жана Батиста Ламарка, считавшего, что все живые организмы суть эволюционное порождение друг друга от низших к высшим. Преподобный Конибир, бывший воспитанником Вестминстерской школы и колледжа Церкви Христовой в Оксфордском университете, а позднее получивший кафедру в величественном валлийском соборе Лландаффа, иначе мир и не представлял.

Де ла Беш, менее отягощенный теологическими догмами, конечно, не мог не видеть, что окаменелости не очень вписываются в библейскую историю. Скажем, если все эти ящеры жили до грехопадения, значит, не могли хищничать? Тогда почему их копролиты переполнены остатками других животных? И, чтобы примирить Божий промысел с геологическими данными, не исключал множественность актов творения и цикличность жизни. Эту идею он и выразил в ироничном рисунке «Ужасные изменения», на котором лектор Ихтиозавр, указывая на человеческий череп, отмечает, что тот «принадлежал какому-то животному более низкой организации; зубы крайне невыразительные, сила челюстей пустячная, и все вместе заставляет удивляться, как это создание могло добывать пищу»… [42]

42

Цит. по: Buckland F. T. Curiosities of Natural History, 2nd ed. – London: Richard Bentley, 1860.

Именно так человек первой половины XIX в. и думал, глядя на крошечный череп плезиозавра, пока из небытия не всплыл «длинношеий» – dolichodeirus (от греч. ??????? и ????), описанный по образцу Мэри Эннинг. Экземпляр стал эталоном для рода и всей данной группы водных рептилий (Plesiosauria), что наконец-то позволило представить это животное во всей его исключительности. «С головой ящерицы он объединил зубы крокодила, шею немыслимой длины, напоминающую тело змеи; тулово и хвост, соответствующие обычным четвероногим, ребра хамелеона и ласты кита» [43] , – живописал ящера преподобный Бакленд. Малость головы, вероятно, уравновешивалась необычайно длинной шеей примерно из 40 позвонков, позволявшей ему охотиться, высматривая добычу с воздуха, и дышать, пребывая под водой, – к такому заключению пришел Конибир, описывая этот скелет (рис. 24.2). Для сравнения: даже в лебединой шее позвонков скелетных элементов насчитывается всего 23 (у завроподов – не более 19).

43

Цит. по: Buckland W. Geology and Mineralogy Considered with Reference to Natural Theology. V. 1. – London: William Pickering, 1837.

«Древний Дорсет» – один из рисунков де ла Беша, созданный и проданный для поддержки мисс Эннинг, – запечатлел того самого плезиозавра (см. рис. 23.1). Именно ему перекусывает шею ихтиозавр, еле помещающийся в море. У скелета плезиозавра часть шейных ребер действительно была смещена и перевернута (рис. 24.2), и ученый подумал: уж не место ли это смертельной раны? За что еще хватать плезиозавра, если не за хрупкую шею?

Рис. 24.2. Скелет плезиозавра (Plesiosaurus dolichodeirus); длина 3 м; раннеюрская эпоха (200–190 млн лет); Лайм-Риджис, графство Дорсет, Англия (Музей естественной истории, Лондон)

Шея задала большую, как и она сама, задачу палеонтологам на 200 лет вперед. Как, действительно, плезиозавр управлял столь необычным органом, плавая, питаясь, удирая от хищников? Из одной книги в другую переходили изображения существ с головой, поднятой до самых небес, где они ухватывали пролетающих птеродактилей. Даже именитый палеонтолог Эдвард Коп не разобрался, где у эласмозавра (Elasmosaurus) – самого длинношеего (7 м все-таки!) даже среди плезиозавров существа – шейные позвонки и где хвостовые. Он никак не предполагал, что шея могла быть столь длинной – незачем и неудобно.

Хотя большинство палеонтологов сразу поняли, с какой стороны у плезиозавров находилась голова, кто-то предпочел не обсуждать, зачем им вообще столь масштабная шея (что выросло, то выросло), а кто-то посчитал, что это всего лишь наследие предков. (Палеонтологическая летопись показывает, что это не так.) Конечно, не обошлось без привлечения идеи полового отбора: чем длиннее, тем привлекательнее. У народа падаунг в Юго-Восточной Азии и вправду такие представления о красоте, поэтому девочкам искусственно удлиняют шею с помощью металлических колец. Может, самцы плезиозавров мерились, у кого длиннее, высунувшись из воды по пояс и не вступая в жестокие поединки за избранницу? (Но различимы ли вообще разнополые плезиозавры, если не считать беременных самок?) Не забывали и версию о дыхательной трубке, которой можно пользоваться, пребывая телом в нескольких метрах от поверхности моря. (Увы, трубка для этого нужна жесткая: мягкую просто сомнет перепад давления на разной глубине.) Наиболее привлекательным объяснением представлялась шея как орудие охоты. Даже если отвлечься от птеродактилей, можно ведь было, резко сгибая, «выстреливать» ею с высоты вниз, снизу вверх или хотя бы вбок. Такой маневр, вне сомнения, стал бы большой неожиданностью для тех, кого ящер преследовал. В этом случае шея должна быть гибкой, как у лебедя, а еще лучше – как у черепахи (см. главу 20).