Каким его запомнили

– Та-ак!..- протянул Игорь Николаевич.
– Вот они, значит, отчего, твои улыбочки. Все понятно. Подскочил, значит, сумочки принял: разрешите, мадам, сумочки донести... Тоже мне, тимуровец!
– рявкнул муж.

– В том-то и дело, Игорь, что не прикасался он к сумкам, пойми ты, ничуть не обидясь на этот взрыв ревности, пояснила Анечка.
– Кабы он их нес, все элементарно было бы. А тут он будто от себя мне что-то передал, понимаете? Ничего не предлагая, никакой моей просьбы не ожидая. Он вроде бы...
– Анечка не договорила и, закрыв глаза, медленно покачала головой.

Приятели переглянулись. Николай Петрович с непонимающей гримасой пожал плечами.

– Ха!-саркастически хмыкнул муж.-Психологический допинг: глянула моя женушка на мужика прохожего, и силушки ее удесятерились. Как в сказке-крылья выросли!

– Выросли,-согласно кивнула жена,как в сказке. Только силы-то у меня остались прежними. Просто он мне помогал, одаривал помощью...

– А собой-то он каков?
– настырничал ревнивец.
– Красавец, небось? Молодой-плечистый?

Анечка задумалась на миг, покачала головой, улыбнулась печально:

– Не знаю... Какой? Даже и не скажу тебе, Игореша. Он необыкновенный, вот и все. Необыкновенный, понимаешь? Вот я - обыкновенная, и ты, милый, не сердись,-обыкновенный, и Коля тоже. Все мы... А он... Ах, не объяснить мне этого!

Анечка встала.

– Наверное, я никогда больше его не увижу, - проговорила она, взяв потрясенного мужа за руку и глядя ему в глаза, - но я счастлива, что это было а моей жизни. Я счастлива. Счастлива!

Она рухнула на табурет и заплакала, уронив в ладони лицо.

Глава 3

Закон Хозяйственной Сумки

Геннадий Павлович Соловцев, тот самый взволновавший Анну Сергеевну человек, в тот же день, часов около восьми вечера, подходил к своему дому, мечтая об одном: очутиться поскорее в квартире, скинуть куртку, разуться и полежать, не шевелясь, хоть часок, ну пусть хоть полчасика.

Устал он сегодня что-то больше обычногокак весь этот необычный месяц. Да, как началось с утра десятого, так и пошло, как говорится - чем дальше, тем интереснее...

– Дядя Гена, а, дядя Гена! Дядя Гена, подсадите!-услышал он отчаянный призыв и оглянулся в сторону детской площадки. Там среди песочниц, качалок и прочих Малышевых сооружений высился турник, рассчитанный на взрослый рост. Возле этого турника толпились мальчишки, а самый маленький из нихМишка, старый знакомый Геннадия Павловича, и взывал к нему.

Геннадий Павлович подошел к ребятам.

– Что тебе, Михаил?

– Подсадите меня на турник, дядя Гена,попросил Мишка.
– А то мне не допрыгнуть, а они не подсаживают и по столбу влезать не дают!

– И не подсадим!
– забасил самый рослый из мальчишек.-Мы тут с Валькой на спор подтягиваемся, по три попытки у каждого, а тебе, слабаку, в жизни не подтянуться. Будешь болтаться, как сосиска!

Компания обидно захохотала. У Мишки на глазах навернулись слезы.

– Еще неизвестно, кто сосиска! Подсадите, дядя Гена!

– Погоди, Михаил, не горячись,-положил ладонь на его белобрысую макушку Соловцев.
– Сколько у тебя лучшая попытка?
– спросил он рослого мальчишку.

– У Сашки-шесть!-хором ответила компания.

– А у Вальки?

– У Вальки-семь. У них еще по одной попытке осталось!

– Ну, братцы, вряд ли вам сейчас удастся улучшить результаты. Отдохнуть надо. А пока отдыхаете, давайте предоставим одну попытку Мишке. Пусть повисит, жалко, что ли? Действуй, Михаил!

Он подхватил мальчишку под бока, приподнял, и тот, уцепившись за перекладину, повис, извиваясь и дергаясь, стараясь подтянуться.

– Виси, виси...
– поддразнил его здоровяк Сашка.

Но, ко всеобщему удивлению, Мишка дотянулся подбородком до перекладины, запрокинув голову и вытянув шею.

– Раз, - насмешливо сосчитал Сашка.

Второго раза, судя по всему, не предвиделось. Мишка болтался на вытянутых руках, изо всех сил стремясь вверх, поджав для облегчения веса голенастые ноги с пятнами зеленки на ссадинах.

– Да прыгай уж, хорошо хоть раз выжался, - снисходительно сказал Валька.

Но Мишка не спрыгивал, упрямый был парнишка. Геннадий Павлович смотрел на него с одобрением.

– Давай, Михаил, на форсаже!-сказал он непонятно.
– Ну!

И вдруг, перестав извиваться и дергаться, Мишка согнул руки в локтях и по всем правилам приподнялся над перекладиной. И не до подбородка приподнялся, а до груди.

– Два!-улыбнувшись, сказал Геннадий Павлович.

– Три!-хором крикнула компания пару секунд спустя. А Мишкина белобрысая голова уже торчала над перекладиной.

– Четыре!

– Стоп!-скомандовал Соловцев в тот момент, когда Мишка находился в нижней стадии жима, вися на вытянутых руках.
– Норма!

Мишка, расцепив пальцы, бухнулся на землю, но тут же вскочил, счастливый и ошалевший.

– Четыре раза, - подытожил Геннадий Павлович.- Почетное третье место. Вот он, форсаж-то.

– А я и не устал нисколько!
– похвастался Мишка.
– Ни капли!

– Не хвастай, брат,-остановил его Геннадий Павлович.-Я зато устал. Ну, силачи, будьте здоровы!-И, помахав ребятам рукой, он направился к парадной.

– Дядя Гена, а правду Мишка говорит, что вы летчиком были?
– крикнул кто-то ему вслед.

– Правда, - полуобернувшись, подтвердил Геннадий Павлович.

– А куртка у вас летчицкая, да?

– Самая что ни на есть летчицкая, - ответил Соловцев из дверей.

"Ну вот и все на сегодня,-думал он, поднимаясь по лестнице, - хватит. Вот лягу сейчас - и до утра. Весь день - сплошная подноска. Этак я, пожалуй, и курсантом не уставал на кроссах". Геннадий Павлович остановился на лестничной площадке третьего этажа, перевел дух, глянул вверх и покачал головой. Что ж это, Геночка, - пятый этаж и с перекуром? Ай-ай-ай, куда ж это, брат, годится?

Был он мужчиной не очень рослым, сухощавым и подтянутым. Несмотря на то, что коротко стриженные темные его волосы заметно отдавали в седину, особенно по вискам и затылку, загорелое впалощекое лицо Геннадия Павловича, слегка лишь тронутое морщинами, серые глаза с живым и веселым прищуром, его ладная спортивная фигура - все это создавало впечатление если не молодости, то здоровой моложавости. И кожаная, чуть потертая куртка с молниями, и свитер, и не очень строгие брюки казались на нем самой что ни на есть естественной одеждой. Тридцать пять, никак не больше, дали бы ему на вид.