Какукавка

– Отчего умер?
– глухо прервал его граф.

– Сейча-ас...
– диковинный посетитель снова полистал книгу.
– Ага. Вот. "Последние годы жизни Толстой провел в Ясной Поляне в непрестанных душевных страданиях, в атмосфере интриг и раздоров между толстовцами с одной стороны и Софьей Андреевной Толстой - с другой. Пытаясь привести свой образ жизни в согласие с убеждениями и тяготясь бытом помещичьей усадьбы, тайно ушел из Ясной Поляны, по дороге простудился и скончался..."

– Значит, все-таки ушел...
– тяжело покачал головой Толстой и как будто бы сразу осунулся.
– Поздненько, поздненько решился... Ну и что же знают обо мне в двадцать первом столетии? Что это за книжонка-то у тебя?

– "История русской литературы. Конец XIX - начало XX века". Вас в нашем времени почитают за величайшего русского писателя. Да что там русского? Мирового!
– юноша, приходя в себя, хитро глянул на графа.
– Но лучше бы вы после "Войны и мира" уже не писали ничего...

– Почему это?

– А вот...
– он поискал глазами, нашел и прочел: "Книга "Война и мир" стала уникальным явлением в русской и мировой литературе, сочетающим глубину и сокровенность..."

– Это я и без тебя знаю, - перебил Толстой.
– Что там дальше-то? Что про "Каренину"?

– Сейчас, сейчас... "Духом скорбного раздумья, безрадостного взгляда на современность веет от романа "Анна Каренина"... Здесь сузились эпические горизонты, меньше той простоты и ясности душевных движений, что были свойственны героям "Войны и мира"... Та-ак, и вот еще: "Анна Каренина" остропроблемное произведение, насыщенное приметами времени, вплоть до газетной "злобы дня", подобно написанным в ту же пору романам Тургенева и Достоевского..."

– Сузились, значит... Докатился, - мрачно сказал Толстой, - с Достоевским сравнили. Был бы его Мышкин здоров, чистота его трогала бы нас. Но чтобы написать его здоровым, у Достоевского не хватило храбрости. Да и не любит он здоровых людей. Думает, если сам болен, то и весь мир болен... Да-а, видно, зря я за "Каренину" взялся. А ведь и сам чувствовал: мелко. Для меня-то...

– Вот-вот, - подтвердил очкарик.

– Ладно... Что там ещё пишут? Что за книги были у меня еще?

– Та-ак... "В восьмидесятые годы Толстой заметно охладевает к художественной работе и даже осуждает как "барскую забаву" свои прежние романы и повести. Он увлекся простым физическим трудом, пашет, шьет себе сапоги..."

– Молодец, - оживился граф, - всегда мечтал в глубине души...

– Да вот только непоследовательны вы, - перебил его юноша.
– В девяносто девятом у вас опять вышел роман. "Воскресение"...

– Хороший?

– Да ничего, конечно. Вы же, Лев Николаевич, все-таки мастер... Я, правда, не читал, кино только видел... Конец там какой-то дурацкий...

– А герои кто?

– Проститутка, Маслова, по-моему, и какой-то барин... .

– Омерзительно. Гадко. И как книжонку сию грязную публика встретила? Восторженно небось? Как все низкое.

– Давайте посмотрим... Та-ак... Вот. "Резкая критика церковных обрядов в "Воскресении" была одной из причин отлучения Толстого святейшим Синодом от православной церкви..."

– Отлучение? Неужели так?..

– Написано. Значит, точно...

– Если уж честно говорить, нам с Богом всегда было, тесно, как двум медведям в одной берлоге... Но отлучение... Это, братцы, чересчур...

– Я вам про что и говорю, - проникновенно сказал пришелец, - не надо вам все это писать. Один у России великий писатель, и тот скурвился - про проституток пишет, от церкви отлучен... Кому это надо? Какой вы пример народу подаете? Написали "Войну и мир" - да и хватит. Хорошая книжка! Я читал. Честное слово, в восьмом классе... Там все, что надо, есть - и национальный характер, и национальная идея, и национальный оптимизм... Да все!.. Не опошляйтесь. Пашите землю, шейте сапоги. Может, тогда и не будет у вас этих неприятностей в девятьсот десятом, и не побежите вы из дома, не замерзнете на станции...

– Может, мне и Соньку бросить, пока не поздно?
– заговорщически наклонился граф к собеседнику.

– Ну, это вы уже сами решайте, Лев Николаевич. Тут я вам не советчик...

– Может, мне с духоборами в Америку махнуть?
– наклонился граф к собеседнику.

– Лев Николаевич, увольте. Не мне это решать.

– Да я не тебя, шельму, спрашиваю, - выпрямился граф, - я так, сам с собой... А ты-то уже, я так понимаю, скоро к себе в будущее вернешься? Давеча пришли ко мне двое мужиков, один говорит: "Вот пришли незваны", а другой вторит: "Бог даст - уйдем не драны"...
– Толстой по-детски захихикал, но тут же осадил себя и продолжил: - Уж не серчай на меня, что не гостеприимно принял...

– Да ладно, чего там, - засмущался пришелец.
– Все нормально. Вы мне главное скажите. Не будете "Анну Каренину" писать?

– Да ни за что! Все, хватит. Отписался.

– А "Воскресение"?

– Еще чего не хватало! Церковь я, чего греха таить, недолюбливаю, но отлучение... Жить буду в свое удовольствие... Про меня ещё скажут: нашел в себе силы уйти в зените славы... И не унизился до её эксплуатации...
– от удовольствия граф прищурился.

– Обязательно скажут, - подтвердил пришелец.

Толстой вздрогнул. Похоже, он и забыл о его присутствии.

– Сколько тебе тут осталось?
– спросил. Гость глянул на часы:

– Одна минута.

– Ну и как там, в будущем?

– Нормально. Жить можно.

– А Россия как?

– Да... Так себе...

– Худо, - покачал головой Толстой.
– А в Бога-то веруют?

– По-всякому... Вот, дядька у меня, например... Раздался легкий хлопок, и пришелец исчез. Внезапный ветер смахнул со стола бумажные листы и закружил их по комнате.

– Вот, значит, как...
– Граф, кряхтя, поднялся, отпер дверь и крикнул:

– Софья!

– Слушаю, Левушка, - появилась та на пороге и настороженно заглянула в комнату.
– А где ж твой гость странный?

– А-а...
– неопределенно махнул рукой граф.
– Вот что, свет мой. Будь так добра, собери весь этот мусор.
– Он указал на разбросанные по полу исписанные страницы.
– Собери и сожги. Только сама. Не хочу, чтобы прислуга знала... А после - готовься к выезду. Едем сегодня в город. В оперу.

* * *

Одно время племянник Боба, студент филологического факультета, денно и нощно торчал в студии "Russian Star's Soul". Даже, помнится, по текстам наших песен писал курсовую. И вот как-то Петруччио (Петр Васькин - наш идейный генератор) заявил, что в отечественном роке сегодня нет такого мистического и мрачного, а главное - "концептуального" альбома, каким был "Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band". И именно мы - "RSS" - можем дать его слушателю.

Вы только представьте, - говорил он вдохновенно, - слушатель перестает быть слушателем, он становится соучастником, сотворцом...