Калгари 88. Том 4

— А кто ж тогда сделает чемпионку из Хмельницкой? — недовольно спросил Шеховцов. — На международном уровне нам придётся столкнуться с сильными соперницами и играть на их поле, заметьте. Жук… Он завяз в прошлом, забронзовел. Вперёд идти не хочет, что-то новое учить не хочет. На одном уровне с шестидесятых годов. Я чувствую, что фигурное катание меняется, и нам нужно, чтобы советский спорт шёл в ногу со временем. Чтобы мы могли на равных конкурировать с зарубежными соперниками, и не только конкурировать, но даже идти впереди всех. Задавать стиль и высший уровень сложности! Этого хочет наша страна, наш народ и наша партия, как бы пафосно это не звучало!

— О чём мы говорим, уважаемые товарищи? — спросила расчётливая и спокойная Писеева. — До этой международной борьбы как до Луны на ракете. Пусть девочки сначала покажут себя на уровне страны. И мы совершенно незаслуженно забыли о Тане Малининой. А она тоже может навести шорох. Я вам скажу так — в Екатинске у Хмельницкой практически не было соперниц, кроме Соколовской, и на том поле она смотрелась очень выгодно. Здесь же совсем другое дело. Малинина, несомненно, навяжет упорную борьбу за первое место. В этом нет никаких сомнений. У Люды есть одно большое преимущество — лутц и флип, но в остальном… Хореография и артистизм — вещи эфемерные и чистой воды вкусовщина, особенно на фоне других мастеровитых спортсменок, которые могут удивить в этом. А выучить чемпионку… Выучит и Левковцев при надлежащем финансировании и государственной поддержке. Он уже продемонстрировал, что выявлять и развивать таланты умеет.

— Вы говорите разумные вещи, — согласился Шеховцов. — Осталось только дождаться начала соревнований и посмотреть фигуристок в деле. Не стоит забывать и о парнях. Я вижу, прыгают они тоже прекрасно.

— Валентин Игоревич, а будут какие-либо вводные по судейству? — помолчав, спросила Писеева.

— Вводных никаких, — покачал головой Шеховцов. — Пусть победит сильнейшая.

— А вы в курсе, что соревнования обещал посетить товарищ Ельцин? — вдруг обеспокоенно спросила Алла Ивановна. — А он однозначно благоволит Хмельницкой.

— Ну и пусть. Мы будем действовать по правилам — в этот раз ни у кого на поводу не пойдём! — возразил Шеховцов. — У нас девять судей, и я думаю, уж они-то расставят всех куда надо. Не того уровня этот старт, чтобы явно тянуть кого-то вверх. Все участницы выиграют в любом случае. Сейчас-то я вижу, что решение дать путёвку Хмельницкой на область было совершенно верным. В этом товарищ Ельцин был прав.

… Борис Николаевич Ельцин, чьё имя уже дважды поминали во Дворце спорта профсоюзов, в этот самый момент находился в салоне правительственного самолёта Ил-62, который уже начал разбег по взлётной полосе спецтерминала Внуково-2, который обслуживал исключительно представителей советского и зарубежного правительства, а также членов ЦК КПСС и Политбюро. На борту Ельцин находился один, если, конечно, не считать людей ниже рангом — начальника личной охраны Юрия Кожухова, Сергея Коржакова и Виктора Суздалева, оперативных сотрудников 18 отделения девятого управления КГБ СССР.

Это был первый вылет Ельцина в качестве партийного номенклатурщика, на персональном самолёте членов ЦК и с личной охраной первых лиц государства. Впрочем, охранников Ельцин ещё не знал, в разговоры с ними не вступал, ограничиваясь односложными фразами, и в целом чувствовал некоторую неловкость — до переезда в Москву охрана была свердловская, из областного управления КГБ, назначенная другом, Юрием Корниловым. Тех охранников, Лёшку и Димку, Ельцин знал хорошо. Парни были боевые, и даже в холодную прорубь с шефом прыгали.

Переезд в Москву и новые должности сулили большие возможности, но Ельцин к ним ещё не привык. Даже принесённый официанткой завтрак — бутерброды с чёрной икрой, балык из осетрины и 100 грамм зубровки — остался нетронутым. Ельциным овладевали противоречивые чувства. С одной стороны, привилегии члена ЦК казались весомыми, с другой стороны, они могли как прийти, так и уйти. В широком смысле они не значили ничего — он так же мог улететь, как и раньше, рейсовым самолётом. Ещё и с людьми накоротке пообщаться в аэровокзале, как обычно привык делать, будучи первым секретарём обкома. Теперь же звание секретаря Центрального комитета партии и кандидата в члены Политбюро сулило общение с народом только с трибуны мавзолея Ленина на Красной площади в толпе таких же функционеров. Да и то стоял бы не в первом ряду, а за спиной Лигачёва.

Зачем он летит в Свердловск? Этот вопрос Ельцин неоднократно задавал самому себе. Пыл, с которым он включился в разборки екатинских фигуристов, уже миновал, но осталась привычка инспектировать и проверять, как люди выполнили его поручения. Значит, сейчас он всё делает правильно. Советские руководители всегда принимали участие в судьбе понравившихся им деятелей культуры и спорта. Ельцин решил просто — вырастить свою чемпионку, пусть даже в пику Москве. Ткнуть их всех носом, что и на Урале есть люди. И сделать это, невзирая ни на что, ни на какие предстоящие расходы.

С этими мыслями довольный Ельцин задремал и проснулся только от объявления бортпроводника, что борт номер три приземляется в аэропорту города Свердловска. На оцепленной сотрудниками КГБ взлётно-посадочной полосе встречали, как и раньше, Петров и Корнилов. Петров в костюме, чёрном пальто и в шляпе-федоре. Корнилов в зимнем генеральском пальто и генеральской папахе.

— Уж извини, Борис Николаич, без цветов и хлеба с солью! — развёл руками Корнилов. — Визит рабочий, поэтому решили обойтись без формальностей.

— Правильно сделали! — уверенно ответил Ельцин и оглядевшись добавил:

— А у вас прохладненько тут.

— Не жарко, — согласился Корнилов, и первым подойдя к Ельцину, словно для рукопожатия, добавил чуть слышно, склонившись к уху:

— Под тебя копает кто-то в Москве.

Ельцин рассмеялся и пожал руку генералу, ничего не ответив. Но видно, что насторожился…

… Прыжковая тренировка Соколовской тоже понравилась многим. Тройные тулупы и сальховы считались уровнем выше среднего, поэтому и Марина поймала свою часть аплодисментов. Зоя ожидаемо отпрыгала средненько, от волнения и непривычной обстановки забыв всё, чему учила её Арина. Вернулись опять недокруты и досадные падения. Однако Левковцев проблему эту знал, как и то, что вызвана она психологией.

— Зоя! Успокойся! Остынь! Сядь, отдохни с Людой, — крикнул Левковцев. — Марина, и ты понемногу закругляйся — на сегодня хватит. Сейчас парни распрыгаются, и поедем обратно.

У парней всё произошло с точностью наоборот — Горинский опять сбавил обороты, завалив два прыжка, а Савосин наоборот, хоть и корявенько, почти без выездов, но сделал всё, что надо.

— Артур! Всё! Тренировка закончена! — крикнул Левковцев, видя, что у парня многое не получается — переволновался, что ли.

— Тьфу! — Горинский в злобе плюнул на лёд, на мгновение потеряв над собой контроль. Савосин подкатил со спокойным, даже бесстрастным выражением лица и молча стал надевать чехлы на лезвия. Никогда этот фигурист не нервничал, не ругался, не спорил. Молча работал в меру своих сил и с оптимизмом смотрел в будущее.

Никому не сказав ни слова, Артур схватил свои вещи и как был, без чехлов, чиркая коньками по резиновым коврикам пешеходной дорожки, пошёл с катка, хлопнув дверью.

— Что это с ним? — удивился Ксенофонтов. — Не удалась тренировка — удастся прокат. Обычное же дело.

— Срок подходит! — заявил Левковцев. — Парень на распутье. В следующем году заканчивает институт. А это в армию. Потом то ли дальше спортом заниматься, то ли на завод идти.

— Если и заберут в армию, попадёт в ЦСКА, так и будет продолжать кататься, только жить в Москве! — заявил Ксенофонтов. — Но для такого варианта надо уже сейчас о себе впечатление оставить. А он же у тебя даже на чемпионат СССР, кажется, не попадал?