Калигула

История предсказания Тразиллия была, конечно, выдумкой, но не мог же Калигула поведать всем, что построить мост надоумила его проститутка.

Калигула продолжал свою речь еще какое-то время, говорил о великих временах, славе империи, которую он множит день и ночь в неустанных трудах, и упомянул назначенный на осень поход в Британию и Германию.

Эмилий Лепид и Гентулик слушали с удовольствием. Теперь все было решено и сказано народу. Закончив речь, император пригласил всех на праздничную трапезу, подготовленную здесь же, на пяти самых крупных судах.

К вечеру мост осветился огнями — так началось одно из самых пышных пиршеств Калигулы.

Обед состоял из двадцати перемен блюд. Жареных дроздов, перепелок, голубей, уток, фламинго вносили в порядке возрастания размера, так же как и четвероногую дичь в соусе из толченого перца, сосновых семян, фенхеля и меда: сначала мясо кроликов и зайцев, потом — кабанов, косуль, а в завершение — оленя. Поскольку пировали посреди моря, и блюд из самых редких сортов рыбы тоже было предостаточно. Например, рагу из медуз и еще восьми видов рыбы, приправленное вином, маслом, медом, чесноком, кориандром, перцем и орегано. Поскольку места на кораблях было недостаточно, гости сидели, и только Калигула расположился на позолоченном ложе с Лоллией Павлиной и Пираллией по обеим сторонам. Они, против ожидания императора, не спорили, наоборот, мирно беседовали, как старые подруги, обмениваясь репликами через голову Калигулы. Скоро его это стало раздражать, и он подсел к Азиатику и Лепиду.

Те почтительно подвинулись, и Калигула сказал:

— Посмотрите-ка на обеих! Женщины то ссорятся друг с другом, то мирятся, и ни один мужчина не в состоянии понять, почему.

Друзья рассмеялись, а потом Азиатик сказал:

— Божественный Цезарь, пир удался тебе, как никогда. Можно только позавидовать собственному счастью присутствовать здесь. Но чего-то все-таки не хватает…

Калигула поднял брови и впился неподвижными глазами в лицо Валерия.

— Чего же не хватает? — спросил он зловеще.

Азиатик оставался спокоен.

— Не хватает щепотки перца. Я хочу этим сказать, что нам не хватает шуток, которыми ты привык сдабривать праздничные трапезы.

Калигула рассмеялся, и напряжение ушло:

— Если так, можете успокоиться, потому что об этом я побеспокоился. Но не хочу ничего выдавать, пусть это будет для вас неожиданным.

Сидящие за столом настороженно переглянулись, ведь никто не знал, кого эта неожиданность застанет врасплох.

Калигула распорядился после полуночи погасить все огни и убрать последнее судно в ряду кораблей. Таким образом, мост до берега не дотянулся. Многие из приглашенных на пир жили в близлежащих имениях. Они собрались домой, однако пути на сушу не было — последний парусник отошел в море. Многие попадали в воду, и те, кто не умел плавать, несмотря на крики о помощи, утонули. Калигула запретил вытаскивать неудачников.

После восхода солнца корабль вернули на место, но до того момента уже утонуло сорок семь гостей «радушного» императора.

— Надо было учиться плавать, — с насмешкой сказал Калигула и потом целый день радовался удавшейся «шутке».

26

Надежды Корнелия Сабина отправиться в Рим уже со следующим судном не оправдались. Легат, похоже, забыл о его заявлении, и трибун продолжал нести службу по-прежнему. Тоска по дому все сильнее заявляла о себе. Он решил, что возьмет себя в руки: пить будет только в свободные дни и запретит себе мысли о Елене. Конечно, сказать было легче, чем сделать. Тогда Сабин, чтобы отвлечься, стал драться на мечах, принимать участие в гонках на колесницах, играть, развлекаться в публичных домах и скоро приобрел славу самого веселого и неутомимого в развлечениях парня в легионе. Всех проституток Сабин взял за правило называть Еленами, а когда его спрашивали о причине, отвечал:

— Все просто: была одна женщина по имени Елена, которую я любил больше всех на свете. Когда же она предпочла мне содомита, я присвоил ей титул главной проститутки Эфеса и поэтому всех распутниц называю ее именем.

Лето близилось к концу, а приказ о возвращении в Рим все не поступал. В один из последних дней августа легат приказал Сабину явиться.

— Я не забыл тебя, Корнелий Сабин, но в этом частично и состоит твое наказание. Как раз потому, что ты хочешь вернуться в Рим, я оставил тебя еще на несколько месяцев в легионе. Не беспокойся — в середине сентября в Остию отправляется корабль. На нем есть место и для тебя.

Сабин решил, что в Риме начнет новую жизнь, будет работать вместе с отцом. С него было довольно жизни в легионе и гречанки Елены, которая так горько разочаровала его.

От возвышенных чувств Калигулы, пережитых в Путеоли, не осталось и следа, когда Каллист встретил его в Риме словами:

— Император, мне жаль, что приходится утруждать тебя, но наша казна пуста. Годовой налоговый доход полностью израсходован. Я не знаю, как финансировать оставшиеся до конца года три месяца, если только… если ты… я не осмеливаюсь произнести этого: если ты не ограничишь себя в расходах.

Калигула отвесил секретарю пощечину.

— Вот мой ответ! — гневно воскликнул он. — И запомни одно: можно быть или императором, или бережливым! Будучи принцепсом и к тому же богом, я не собираюсь ограничивать себя. Ты понял?

Каллист униженно склонил голову в поклоне:

— Это был весомый аргумент, император!

Тот рассмеялся:

— Поскольку тебе, похоже, в голову ничего не приходит, я сам позабочусь о новых источниках доходов и, можешь быть уверен, что-нибудь придумаю!

Каллист также пожаловался, что у него недостаточно денег на корм диким зверям, приготовленным для зрелищ.

На это император распорядился проводить его в главную городскую тюрьму, где, как он мрачно заметил, было достаточно мяса, чтобы кормить хищников.

Когда насмерть перепуганный начальник тюрьмы хотел представить ему списки приговоренных, Калигула отмахнулся.

— На это нет времени — звери голодные. Распорядись сначала отправить на корм сотню этих бритоголовых. Рим едва ли станет о них горевать.

Так убийцы, обманщики, воры и дюжина схваченных по ошибке невиновных оказались обреченными на сомнительное удовольствие защищать свою жизнь на арене в безнадежной борьбе с львами, медведями и волками. Многие даже похвалили императора за прекрасную идею, рассудив, что благодаря этому простому и дешевому способу удастся не лишать римлян любимого развлечения — травли зверей.

Двумя днями позже император неожиданно появился в сенате и выступил с короткой речью:

— Я обращаюсь к вам, чтобы устранить некоторые неясности. В Риме вошло в привычку порочить моего предшественника Тиберия Августа. Многие ссылаются при этом на мою критику императора Тиберия, но что позволено принцепсу, то является запретом для его подданных! К тому же сейчас стало ясно, что его часто обвиняли напрасно: многое из того, что осуждалось, оказалось делом рук других. Этому пора положить конец! Тот, кто в будущем посмеет чернить правление моего достойного предшественника, будет обвинен в оскорблении величия. Я сам позабочусь об этом и не позволю ни одному юристу себя переубедить. Я также отдал распоряжение — ради справедливости — снова возбудить прекращенные после смерти Тиберия процессы.

Таким было вступление к долгой череде судебных процессов и жестоких казней. Началось все с осуждения молодого сенатора, который осмелился поинтересоваться, каким образом возможно возбуждение процессов, если все акты сожгли по приказу императора после его вступления на престол. Это стоило ему головы, так же как и мужественному Титу Руфу, который бросил сенату упрек, что тот думает одно, а говорит другое.

Богатых людей подхватило вихрем страшного танца смерти. После казни претора Юния Приска, правда, выяснилось, что он не оставил никакого состояния. Когда Каллист сообщил об этом своему господину, тот только презрительно отмахнулся.