Калинова яма

Я даже не успел залечь лицом вниз, только беспомощно прикрылся руками. Чудовищный, невыносимый грохот заложил мне уши, оглушил, толкнул в сторону и перевернул, обдал жаром и зазвенел в моей голове всеми колоколами мира.

– Cabrones! – раздавалось сквозь этот звон с другого берега, отдаваясь внутри моей черепной коробки многократным «ones».

Меня присыпало землей и бетонной крошкой. Не видя ничего и слыша лишь повторяющийся грохот и звон, я пополз вперед, вслепую, падая лицом в холодную жижу, зачерпывая ее руками, вцепившись мертвой хваткой в ремень «Бергманна», как в спасательный круг.

Вдруг чьи-то сильные руки подняли меня за плечи: я поднял голову, передо мной расплывалось лицо Вито. Я попытался встать, но взревел от боли, едва ступил простреленной ногой. Вито шевелил губами, но я ничего не слышал.

– Уходим быстрее, да-да, быстрее… – говорил я.

Вито подхватил меня и потащил к дороге, повесив себе на плечо винтовку и мой «Бергманн». Я ступал одной ногой. Он опять что-то говорил, но я ничего не мог слышать, в голове продолжался бесконечный звон. Обернувшись назад, я увидел вместо моста клубы дыма и пыли. Наверное, по нам продолжали стрелять, но я этого не слышал.

Мы с Вито пересекли дорогу, забрались в рощу и залегли за деревом. Он очень тяжело дышал, а я начинал различать звуки стрельбы. Отдышавшись, Вито снова подхватил меня и потащил через деревья.

Когда мы добрались через рощу до поворота, где было сравнительно безопасно, я ненадолго отключился – Вито говорил, что всего на десять секунд. Я пришел в себя от его шлепков по щеке.

– Вито, – спросил я. – Как все прошло?

Вито беззвучно зашевелил губами.

– Как? – переспросил я.

– Плохо! – прокричал он над моим ухом.

– Вито, – я оперся на его плечо и заковылял вместе с ним по дороге. – А что такое «cabrones»?

Он что-то ответил.

– Что? – переспросил я.

– Нехорошие люди! – проорал мне в ухо Вито.

ВЫПИСКА

из протокола допроса подозреваемого в шпионаже Гельмута Лаубе

от 6 июля 1941 года

ВОПРОС. Как вы оцениваете результаты операции по взрыву моста под Бриуэгой?

ОТВЕТ. Оно не стоило того. Погибли два хороших бойца. Продвижение республиканцев удалось задержать всего на пять часов. Это не сильно помогло гарнизону. Город окружили.

ВОПРОС. Вы считаете себя виноватым в гибели ваших бойцов?

ОТВЕТ. Нет.

ВОПРОС. Но вы отвечали за них и командовали ими. При этом за операцию вас наградили золотым Испанским крестом.

ОТВЕТ. Все пошло не так. Они знали, чем это могло закончиться. Что касается награды – я ни разу не надевал ее. Я знаю, что не заслужил.

ВОПРОС. Как вы оцениваете свои качества как бойца и командира?

ОТВЕТ. Я хорошо стреляю. Умею быстро принимать решения в трудных ситуациях. Если бы я остался работать после Испании, я бы стал неплохим командиром диверсантов.

ВОПРОС. Но вы ушли.

ОТВЕТ. Да.

ВОПРОС. После взрыва моста вас эвакуировали из Бриуэги и отправили лечиться в Берлин?

ОТВЕТ. Да.

ВОПРОС. Чем вы занимались после выздоровления?

ОТВЕТ. Я оставил разведку. Устроился обозревателем в «Бёрзен Цайтунг», работал журналистом.

ВОПРОС. Вы поддерживали связь с бывшими коллегами по разведке?

ОТВЕТ. Да.

ВОПРОС. Вы общались после той операции с итальянцем, который тащил вас на руках?

ОТВЕТ. Нет. В Берлине я узнал, что через неделю после взрыва моста его поймали и расстреляли республиканцы.

ВОПРОС. Когда вам поступило предложение снова заняться разведкой?

ОТВЕТ. В сентябре 1938 года мне предложили поступить на работу в СД.

ВОПРОС. Почему вы согласились?

ОТВЕТ. Мне было скучно заниматься журналистикой. Я согласился с условием, что не буду выполнять диверсионные задания.

ВОПРОС. То есть все-таки не настолько было скучно? Не хотелось больше лезть под пули?

ОТВЕТ. Не хотелось.

ВОПРОС. Вы фактически перешли в СД из абвера. Бывшие коллеги не противились этому?

ОТВЕТ. Нет.

ВОПРОС. Может быть, предлагая вам службу, в СД хотели насолить абверу? Вы были ценным кадром.

ОТВЕТ. Может быть. Спасибо.

ВОПРОС. До июня этого года вы знали, кто такой Рауль Игнасио Сальгадо?

ОТВЕТ. Нет.

Москва, 13 июня 1941 года, 20:15

Федорова пила коктейль и хохотала. Гости продолжали прибывать, почти все столики на верхнем ярусе были заняты. Костевича, однако, все не было: Сафонов заказал еще один бокал и пожалел, что не поужинал перед вечером.

– Именинник вообще придет? – поинтересовался Шишкин.

– Куда он денется! – ответила Федорова. – В прошлом году он опоздал на свой день рождения на сорок минут. Так что ждите, ждите.

– Олег, – обратился Шишкин к Сафонову. – Кос– тевич говорил, что вы знакомы с писателем Холодовым. Откуда вы его знаете?

– Мы общались с ним после его московского творческого вечера в январе этого года. Попили с ним пива, неплохо подружились. Общаемся иногда в переписке, хоть и письма идут ужасно долго.

– Ха-ха, а мне он говорил, что пива не пьет, вот хитрец! – рассмеялся Шишкин. – Ну да ладно, ваше здоровье.

Он поднял бокал и сделал глоток.

– Боюсь, когда придет начальство, дорогая редакция выпьет здесь все, – заметила Федорова.

Зал внизу оживился. Сафонов посмотрел через ограду и увидел, что в ресторан входит Костевич, а за ним – еще двое.

– Именинник пришел! – закричала Федорова.

– Наконец-то, – улыбнулся Шишкин.

Все повернулись к лестнице, подняли бокалы и встали.

Костевич поднялся. Он был уставший, но довольно улыбался.

– Добрый вечер, дорогая редакция! – громко сказал он.

– С днем рождения, Тарас Васильевич! – хором прокричали пятнадцать человек. – Ура! Ура! Ура!

– Спасибо, спасибо, дорогие мои. Спасибо!

Он кивнул людям, стоявшим на лестнице ниже, и они тоже поднялись.

В одном из них Сафонов узнал Сергеева, новенького сотрудника отдела культуры, приехавшего из Самары – видимо, Костевич решил проводить его, чтобы тот не потерялся.